Фамильная реликвия

– Почему вы сделали подобный вывод? – прохладно спросила я, отставляя в сторону чашку с нетронутым чаем.

Николай слегка откинулся назад, увеличивая между нами дистанцию.

– Я живу здесь уже три месяца. На моём попечении находятся четыре деревни. Каждый день я езжу по вызовам от пенсионеров: кому давление померить, кому укол поставить, с кем просто поболтать «за жизнь». Ваша бабушка, – Николай тоже перешёл на «вы», хотя я его об этом не просила, – за это время не звонила ни разу. Зато это делала её соседка, Глафира Фёдоровна. Именно она заметила странности в поведении Анны Степановны.

– Какие странности? – у меня в памяти сама собой всплыла сегодняшняя сцена с мазаньем дверного косяка ладаном.

– Глафира Фёдоровна утверждает, что часто слышит, как по ночам ваша бабушка с кем-то разговаривает, причём очень громко. Я сам слышал однажды, как Анна Степановна стояла на крыльце и, глядя куда-то в сторону леса, ругалась и сыпала угрозами.

Мне нечего было на это возразить. Я слишком давно не видела бабушку, чтобы наверняка сказать, что всё это бред чистой воды.

– Что-то ещё? – уточнила я, обхватывая руками чашку со своим чаем в тщетной попытке согреться.

– Нет, – Николай пытливо посмотрел на меня. – А этого мало?

Я неопределённо пожала плечами.

– В нашем роду никогда не было сумасшедших.

– Анна Степановна очень долго жила одна, – заметил фельдшер. – Это никому не идёт на пользу.

Я медленно водила подушечкой среднего пальца по каёмке чашки. У меня была своя жизнь в городе. Любимая работа. Парень. Друзья. Я не могла просто взять и бросить всё это.

– Хорошо, – обречённо проговорила я, поднимаясь со стула. – Я задержусь на несколько дней и понаблюдаю за ней. Если ваши опасения подтвердятся, я отвезу её в город.

Неожиданные открытия

Следующие три дня прошли абсолютно спокойно. Встревоженная словами фельдшера, я взяла на работе двухнедельный отпуск за свой счёт и не отходила от бабушки ни на шаг. Она, кажется, и не возражала против такого повышенного внимания. Я помогала ей с работой в огороде и по дому. Бабушка рассказывала мне забавные истории из своей молодости и расспрашивала о моей жизни. Ей было интересно всё: и моя уже давно оконченная учёба, и работа, и личная жизнь.

Я видела, что бабушка сильно изменилась. В ней не было того бурлящего потока жизни и энергии, которые я наблюдала в детстве. Если утром старушка ещё бегала и хлопотала по хозяйству, то после обеда уже устраивалась на кровати с книжкой в руках или пряжей. А ещё много молилась. Нет, она и раньше была крайне набожна: каждое воскресенье ходила в церковь, утром и вечером молилась перед иконами. Сейчас же бабушка почти не выпускала Библию из рук, перечитывая её каждую свободную минуту. Причём порой делала это вслух и весьма громко, словно забывшись, что находится в доме не одна.

На третий день своего пребывания в деревне я направилась в магазин: пить травяной настой вместо чая было, конечно, забавно, но я буквально умирала без утренней чашки кофе со сливками и корицей. Убедившись в том, что бабушка мирно дремлет на своей кровати, прижав к груди Библию, я надела джинсы и футболку, обулась в кеды и покинула дом.

До магазина, – местного аналога супермаркета, где в крохотном помещении продавали всё, начиная от хлеба и заканчивая прокладками и мочалками, – можно было дойти пешком минут за пятнадцать. Я бросила тоскливый взгляд на свою ласточку, – новенькую Ладу Весту, – но решила всё же пройтись. Не было смысла тратить бензин на то, чтобы съездить на соседнюю улицу.

Стоило мне только выйти за забор, как ко мне, громка лая, на всех парах бросилась дворняжка непонятного грязно-серого окраса. Я даже не успела испугаться: животное напрыгнуло на меня, и я, беспомощно взмахнув руками, упала навзничь. Однако вместо ожидаемых укусов я получила шершавый язык, активно принявшийся вылизывать моё лицо.

– Айда, фу! – грозный окрик заставил собаку спрыгнуть с моей груди и, трусливо поджав хвост, подбежать к низенькому щуплому немолодому мужчине, облачённому в растянутые на коленях треники и простую клетчатую рубаху, расстегнутую на груди. – Совсем от рук отбилась, окаянная.

Стерев с лица тыльной стороной ладони собачьи слюни, я поднялась на ноги, наградив мужчину негодующим взглядом.

– У собаки, вообще-то, должен быть намордник и поводок!

– На кой ляд они ей сдались? – удивился мой оппонент. – Айда и мухи не обидит.

– Ваша Айда только что сбила меня с ног! – заметила я. – А если бы я при падении разбила голову?

– Ну, ведь не разбила же, – пожал плечами мужчина, сплюнув в сторону. – Ты ведь Женька, внучка ведьмы?

– Моя бабушка не ведьма, – сквозь зубы проговорила я, скрестив руки на груди.

– Ещё какая ведьма, – в голосе мужчины не было ни возмущения, ни обвинения. Просто констатация факта. – Она мою Файку на тот свет спровадила. И коров всех попортила в прошлом годе.

– У вас есть доказательства? – ощетинилась я, мгновенно переходя в наступление. – Если нет, не смейте открывать свой рот и оговаривать честного человека. А то я могу подать на вас заявление в суд об оскорблении чести и достоинства!

Мужчина на это лишь коротко рассмеялся. Айда, видя веселье хозяина, радостно завиляла хвостом и громко затявкала.

– Митрич, ты опять к девкам пристаёшь? – от Глафиры Фёдоровны вышел крепкий молодой мужчина в полицейской униформе. Его широкое квадратное лицо и близко посаженные зелёные глаза показались мне смутно знакомыми. Айда, увидев офицера, тут же бросилась к нему, бешено колотя себя по бокам хвостом. Участковый, – а это, очевидно, был именно он, – присел перед псиной на корточки и принялся с энтузиазмом гладить её.

– Я тоже рад тебя видеть, девочка, – улыбнувшись, проговорил он, позволяя Айде лизать собственные руки. Я обратила внимание на длинный шрам, пересекающий его правую ладонь от указательного пальца до запястья.

– Сёма? – подозрительно прищурившись, уточнила я, поражённая собственной догадкой.

– Семён Аркадьевич, – поправил он суровым голосом. А затем по-мальчишечьи рассмеялся и, выпрямившись, сжал меня в крепких объятиях. – А ты совсем не изменилась, Женька. Всё такой же пугливый зайчонок.

– Никакой я не зайчонок, – пробурчала я, но покорно обняла старого друга. – В отличие от некоторых, я трижды лазила в сад к старой ведьме!

– Ещё б тебе не лазить, коли у самой бабка – ведьма, – подал голос Митрич.

Семён напрягся и тут же выпустил меня из объятий.

– Не обращай на него внимания, – посоветовал он мне. – Митричу самогонка последние мозги вынесла. Ему везде ведьмы да черти мерещатся.

– Никто мне не мерещится! – возмутился тот. – Я могу хоть на Библии поклясться, что наша Анка – ведьма, а фельдшер новый – анчутка.

– Ан кто? – не поняла я и вопросительно посмотрела на Семёна.

– Бес, – с явным нежеланием пояснил тот. – Не бери в голову.

– И не собиралась, – заверила я. – А ты, я смотрю, исполнил детскую мечту.

Семён смущённо улыбнулся и убрал невидимую соринку с рукава кителя.

–Вроде того, – подтвердил он. – Ты к нам надолго?

– На пару недель.

Семён удовлетворённо кивнул.

– Это хорошо. Значит, ещё увидимся. Ты ведь зайдёшь ко мне? Посидим, поговорим, вспомним детство…

– Обязательно зайду, – пообещала я. В конце концов, нужно же было мне поговорить с единственным адекватным обитателем деревни и выяснить, какого чёрта здесь происходит.

Удовлетворившись моим обещанием, Семён бегло провёл ладонью Айде по голове и решительно направился по улице в противоположную сторону. Митрич проводил его задумчивым взглядом.

– Хороший парень, жинку бы ему ещё добрую…

Я закатила глаза: и что за людям радость лезть в чужую личную жизнь?