Фамильная реликвия

– Тебе помощь нужна? – вежливо поинтересовалась я, прекрасно помня, сколько всякого медицинского добра сейчас находилось в моей красавице.

– Справлюсь, – заверил меня мужчина. – Отдыхай.

Я не стала настаивать – работать ещё и тягловой лошадью совершено не хотелось. Поэтому я чинно устроилась на краю кровати, сложив руки на коленях, и принялась ждать, пока Николай разберётся со своими медицинскими приблудами и наконец-то соизволит напоить меня обещанным кофе.

* * *

Долго у Николая засиживаться я не стала: у нас обоих был трудный день, да и доктору утром рано вставать и продолжать развлекать местных пенсионеров. Выпив кофе, – очень приличный, к слову, – с земляничным вареньем, я поблагодарила мужчину за гостеприимство, после чего покинула бывший ведьмин дом.

Подъехав к собственному дому, я сразу же заметила слабый оранжеватый огонёк в окне: бабушка явно не спала. Мне стало стыдно: я усвистала на весь день и даже не предупредила её. Старушка, наверняка, переживает, места себе не находит от волнения.

Как оказалось, волновалась я зря. Войдя в сени, я сквозь приоткрытую дверь увидела бабушку, стоявшую на коленях возле стола, на котором была установлена зажжённая свеча в металлическом подсвечнике, а рядом с ней – икона с изображением Иисуса Христа.

– Владыко Господи небесе? и земли?, Царю веков! Благоволи отве?рсти мне дверь покаяния, ибо я в болезни сердца моего молю Тебя, истиннаго Бога, Отца Господа нашего Иисуса Христа, – бабушка выкрикивала каждое слово молитвы так громко, словно надеялась докричаться до небес. Мне почему-то стало жутко: красноватый отблеск свечи на бледном лице вкупе с лихорадочно блестящими глазами и простёртыми куда-то вверх руками придавал облику старушки некую демоничность. А она тем временем всё продолжала декламировать во весь голос: – Света миру: Призри многим Твоим благоутробием и приими? моле?ние мое; не отврати его, но прости мне, впадшую во мно?гая прегрешения. Ибо ищу покоя и не обретаю, потому что совесть моя не прощает меня. Жду мира, и нет во мне мира, по причине глубокаго множества беззаконий моих. Услыши, Господи, меня, в отчаянии находящуюся. Ибо я, лишенная всякой готовности и всякой мысли ко исправлению себя, припа?даю к щедро?там Твоим: помилуй меня, поверженную на землю и осужде?нную за грехи мои. Обрати, Господи, плач мой в радость мне, расторгни вретище и препояши меня веселием. И благоволи, да получу успокоение, как избранные Твои, Господи, от которых отбежали болезни, печаль и воздыхание, и да отверзется мне дверь Царствия Твоего, дабы, вошедши с наслаждающимися светом лица Твоего, Господи, получити мне жизнь вечную во Христе Иисусе Господе нашем. Аминь.[1 - Молитвослов «Молитва в унынии и отчаянии сущих»]

Я попятилась назад, отступая в самый дальний угол, чтобы бабушка не узнала о моём присутствии. Казалось бы, мне должно стать легче: бабуля не сошла с ума, просто чересчур рьяно проявляет свою религиозность. Но спокойней на душе почему-то не становилось.

Весь остаток ночи я, сидя на неудобном табурете в сенях, слушала разнообразные молитвы в исполнении бабушки – угомонилась она только под утро. Дождавшись, пока силы наконец-то покинут её, и она уснёт, я, немного подумав, направилась за советом обратно к Николаю. Учитывая, что лёг он спать всего несколько часов назад, с моей стороны это было форменным свинством. Но я, правда, не представляла, к кому ещё можно обратиться за советом.

Естественно, в столь ранний час, – небо едва-едва было тронуто рассветом, – Николай ещё спал. Причём спал, даже не потрудившись запереть дверь. Так что, постучав пару минут из вежливости и не дождавшись ответа, я просто и без церемоний вошла в дом и беспощадно растормошила спящего мужчину. За что была награждена потоком нецензурных слов, которые приличному человеку, – врачу! – знать было не положено.

– Подъём, Коля! – сдёрнув с него одеяло, строго проговорила я. – Разговор есть.

– Женя, ты спятила! – в сердцах воскликнул Николай, затем дотянулся до телефона, лежащего на столе. – Боже правый, пять утра! Женщина, какого хрена ты меня разбудила? Я ещё полтора часа мог спать!

– На том свете выспишься, – парировала я. – Давай, вставай. Я пока заварю тебе чай и приготовлю завтрак.

– Дурдом просто, – недовольно пробурчал фельдшер, но всё же соблаговолил сесть и даже принялся одеваться. – Ты можешь объяснить толком, что случилось? Бабушке плохо?

– В некотором роде, – уклончиво ответила я, хозяйничая у печки. – Я раскрыла тайну её невидимого собеседника.

– И? – несмотря на сонный вид, Николай выглядел крайне заинтригованным.

– Она общается с Богом! – торжественно сообщила я, патетично подняв руки к потолку.

– И что он ей отвечает? – настороженно спросил мужчина

– Надеюсь, что ничего, – искренне ответила я, а затем пояснила: – Она ему молится. Зажигает свечи, встаёт перед иконой на колени и молится. Но очень-очень громко. Это нормально?

– А я почём знаю? – Николай широко зевнул, прикрывшись ладонью. – Я не психиатр и не психолог. Но если Бог ей не отвечает и ничего не велит делать, например, устраивать жертвоприношения во имя его, то всё нормально. Многие люди в старости ударяются в религию.

– Она и раньше была очень религиозна, – справедливости ради заметила я, наливая на сковороду масло и разбивая на неё три яйца.

– В самом деле? – Николай натянул джинсы, а затем, совершенно не озаботившись надеть ещё и футболку или майку, подошёл ко мне, щеголяя обнажённым торсом с неплохо проработанными грудными мышцами и даже лёгким намёком на кубики пресса. – А ты знаешь, что Анну Степановну считают ведьмой?

– Слышала, – мрачно подтвердила я. – Но это всё чушь несусветная! Бабушка всю молодость проработала ветеринаром при колхозе. Какая из неё, к чёрту, ведьма!

Николай в ответ лишь пожал плечами и вытащил из навесного шкафчика две тарелки, две вилки и две чашки.

– Я тоже сильно удивился, когда узнал, – признался он. – В моём представлении ведьмы должны выглядеть как-то иначе… более пугающе, что ли. А тут обычная милая старушка, пусть и очень одинокая.

Это был камень в мой огород. И мне совершенно нечего было на него ответить.

– Когда я жила здесь, в деревне, про этот дом, – я обвела рукой обстановку, – тоже говорили, что здесь жила ведьма.

– Я знаю, – кивнул Николай. – Из-за этих слухов дом стоил сущие копейки, поэтому я его и купил.

– И что? Видел здесь что-нибудь странное?

– Ровным счётом ничего. Ну, разве что детвора всё время вокруг околачивается и так и норовит забраться внутрь.

– Почему же ты тогда не закрываешь дверь? – удивилась я.

Николай нахмурился.

– Всегда закрываю. Кстати, как ты вошла внутрь?

Я замерла: по спине пробежал неприятный холодок.

– Дверь была открыта, – тихо проговорила я, растерянно глядя на мужчину.

– Наверно, совсем замотался вчера и забыл запереть после того, как ты ушла, – легкомысленно отмахнулся он, быстро найдя объяснение. – Впредь буду внимательней.

Неудачный день

Разговор с Николаем меня успокоил, так что я вернулась домой в приподнятом настроении. Бабушка, несмотря на то, что ночью почти не спала, уже вовсю хлопотала возле печи.

– Доброе утро, бабуль, – поприветствовала я её, улыбнувшись.

– О, привет, Женечка, – старушка торопливо принялась доставать из печи лопату, на которой несколькими ровными рядками лежали румяные пирожки. – Я как раз твои любимые пирожки испекла. С мясом и капустой. А ты куда в такую рань ходила?

Я даже опешила от подобного вопроса.

– Бабуль, я вообще-то сутки дома не была, – осторожно заметила я. – Вчера утром уехала до магазина, но по пути наткнулась на сломанную скорую, вот и весь день катала вашего фельдшера по близлежащим деревням.

– Николая? – бабуля нахмурилась. – Не стоит тебе общаться с ним. Дурной он человек.

Подобное заявление поразило меня ещё больше, чем вопрос, заданный ранее.

– Тебе не нравится Николай? – уточнила я, усаживаясь за стол. – Почему? Мне он показался очень милым.

– У зла тысячи лиц, – назидательно проговорила бабушка, – и самое излюбленное – лик добродетели.

“Ясно, – обречённо подумала я. – Похоже, проповеди местного попа не пошли ей на пользу. Возможно, Николай прав, и стоит её всё-таки показать врачу в городе”.

– Ты даже не заметила, что меня сутки не было? – разламывая пирожок пополам, чтобы он быстрее остыл, максимально незаинтересованным тоном спросила я.

Бабушка ничего не ответила, словно и вовсе не расслышала вопроса, продолжая суетиться возле печи, на этот раз заваривая травяной отвар, который все местные почему-то гордо именовали чаем. Я же старательно отгоняла прочь дурное предчувствие, холодной змеёй свернувшееся где-то в районе сердца.