Держись от него подальше

– Что? Так быстро вернешься к старым подружкам? – Мимо цокает каблуками Оля. – Как дела у Анютки?

– А ты согласна со мной дружить, если я не с Колчиным?

Она замирает, разворачивается ко мне и оценивающе смотрит. На мне юбка миди, почти до края все тех же полусапожек, и тонкий свитер. Нет, Оле это не нравится, и она поджимает губы, явно разрываясь между непониманием, что со мной стряслось за это лето, и уверенностью, что я совершила серьезную ошибку.

Я сама смотрю на нее и чувствую себя неуютно в собственной одежде. Отвратительное ощущение, которое возникает рядом с такими очевидно привлекательными людьми, как «курочки».

– Не понимаю, – подтверждает она мои догадки. – Зачем ты так странно выглядишь? И ведешь себя. Все же было хорошо. Дались тебе эти ботаники с квизов… А как же «курочки»? – Она кивает в сторону Риты и Маши, которые, потерянные, стоят в сторонке, будто не поняли, почему нам больше нельзя дружить вчетвером.

– Повторю вопрос. Я нужна вам без Егора?

Оля сглатывает слюну, быстро облизывает губы и косится на девочек. Но так и не находит что ответить. Разворачивается, Маша и Рита просто идут вслед за ней. Видимо, это вместо «нет». Нет, без Егора я им не нужна. Я не сомневалась, и это не обидно, но все равно минус к настроению.

Наконец начинаю спускаться, но натыкаюсь на новое препятствие: из-за парты встает Костров. Он оказывается на полторы головы выше меня, вот уж точно кого никогда раньше не разглядывала. Кажется, Тимур. Тимур Валентинович, если точнее, – его так обычно называют.

– Проходи. – Он отступает, освобождая мне место.

– Спасибо. Привет, кстати. – Улыбаюсь ему, а он опять сводит на переносице брови, как вчера. Ну что, мне и с ним нельзя говорить? Он неприкасаемый? Тоже слушается Колчина? – Надо ответить: «Привет».

– Привет, – тупо повторяет он. Не улыбается.

– Ну ладно, давай, до встречи. – Натянуто ему улыбаюсь.

Он опять с хмурым видом поднимает голову. Да что такого? Ботаникам чуждо человеческое?

– И ты мне ответь: «До встречи». – Мне даже весело становится. Он какой-то мальчик из космоса.

– Зачем?

– Что зачем?

– Зачем мне говорить «до встречи»?

– Ну, люди обычно так прощаются.

– Но мы же только что поздоровались. Можно было просто не здороваться, и не пришлось бы прощаться.

Вау. Я смеюсь, а через пару секунд понимаю, что это не шутка. Господи, он совершенно серьезно. Думаю, что же ему ответить, но Костров собирает вещи и молча уходит.

– Вы идете или тут останетесь? – торопит меня преподаватель, крутя на пальцах ключи.

– Иду, конечно.

Хватаю сумку и спешу вслед за моим космическим соседом Костровым.

Глава 4

В магазинчике тканей на цокольном этаже всегда дышалось чуть хуже из-за нехватки свежего воздуха и плохой вентиляции, зато в жаркие июльские дни было прохладно. За два месяца я полюбила это место и, кажется, если никогда не стану переводчиком, на которого учусь, просто вернусь сюда – навсегда работать за гроши. Говорят, такое отчаяние охватывает многих перед дипломом. Спускаюсь в отдел, испытывая ностальгию, и перевешиваюсь через прилавок.

– Привет!

Незнакомая девушка близоруко щурится, достает из кармана очки, но не понимает, кто я и что я, даже изучив меня сквозь толстые линзы. Я работала, как раз когда она была в отпуске, и мы никогда с ней не пересекались.

– Ася. Работала тут два месяца вместо тебя, там мне должны были оставить бордовый поплин и два замка.

– А-а… – тянет девушка, видимо не совсем понимая, о чем речь.

Она шарит под прилавком, достает сверток поплина, из которого я собираюсь сшить постельное, и протягивает мне. Я караулила такой большой уцененный кусок все два месяца, что работала, и вот наконец дождалась. Руки чешутся сшить белье мечты цвета марсалы, хотя, может, это и бордовый, винный или просто темно-красный. Ткань покрыта затяжками, и прямо по центру развод более бледного оттенка, но плевать. За такие деньги я была готова купить что угодно.

С Егором у нас был совсем другой уровень жизни благодаря его слишком обеспеченному отцу и безобразно доброй матери, которая, чуть что, задаривала нас чем угодно: и постельным, и дорогими полотенцами. Я будто попала с семьей Колчиных в параллельный мир, где было можно все. Все для меня. Вернуться обратно немного сложнее, зато благодарить за все нужно только себя, что вообще-то в сотню раз приятнее. Даже неожиданно.

Смотрю на сверток и радуюсь, словно купила дорогущую и давно желанную люксовую сумочку. У меня кошмарная кровать, на удивление с приличным матрасом. Ножки скрипят при каждом перевороте с боку на бок, зато не болит спина. А вот с простынями напряг. Когда-то я забрала от родителей два видавших виды комплекта, которые так и не обновила, переехав жить к Егору.

Выхожу на улицу и тут же замечаю на парковке слишком знакомую машину. Не сразу придаю значение. В конце концов, мало ли похожих черных седанов. Но дверь распахивается, и на тротуар выпрыгивает Колчин. Разминает руки и шею – слишком знакомый жест, – поглядывает по сторонам, снимает и швыряет на сиденье солнцезащитные очки, прежде чем закрыть дверь.

Если сейчас уйти вправо, может, он и не заметит? Или спуститься и сидеть в магазине до темноты? Быть трусихой не хочется, даже берет злость, что я не могу ходить спокойно по собственному району.

Он ничего мне не сделает.

Смотрю по сторонам, и, как назло, ни одного прохожего. Прижимаю к груди свой поплин, торопясь свернуть к тротуару. Там пройти всего метров пятьсот, и можно спрятаться в подъезде, избежав неприятного разговора. Разумеется, Егор думает иначе. В веренице добрых воспоминаний никогда не было места для чувства уважения к чужому и личному пространству. Он в две секунды оказывается рядом, играючи ловит меня за талию и с самой добродушной улыбкой приподнимает так, что наши лица оказываются на одном уровне.

– Привет.

– Ну, что надо? – Я зла. Такими темпами во мне ни капли сострадания не останется.

– Да так, ехал, вспоминал все хорошее, что было, – улыбается он, щурясь от яркого солнца.

Было. Было много хорошего, и я не стану лгать, говоря, что это не так. Даже не попытаюсь сделать вид.

В машине, припаркованной в двух метрах от того места, где мы стоим, прошла сотня наших вечеров. Мы оба обожали кататься по ночному городу. Ели фастфуд, кричали из окон. Я даже пыталась Егора убедить пересесть со мной на мотоцикл. Но он сказал, что я непременно убьюсь, и был в этом вопросе категоричен, а вот на машине кататься любил. Там же порой эти вечера и заканчивались, и даже сейчас от воспоминаний об этом розовеют щеки. Егор явно замечает, потому что его глаза начинают нехорошо и азартно сверкать.

– Прокатимся? – Он ставит меня на место, подпрыгивает, как боксер перед ударом, и кажется совсем юным пацаном, в которого я когда-то влюбилась.

Тот пацан встречал меня из кинотеатра в полночь и вез домой. Не настаивал на первом поцелуе и долго красиво ухаживал.

– Я не хочу.

Это нечестно, но правильно. Нечего давать шансы. Пытаюсь уйти, но Егор ловит меня за плечи.

– Сядь в машину.

– Нет.

Я его не боюсь, конечно, но в горле что-то нехорошо першит. Егор не полный идиот, но он очень импульсивен. Из тех, кто может начать швырять телефоны в стену или бить посуду. Он может взорваться и за секунду превратить день в адреналиновые горки. Всякий раз, спускаясь с них, я чувствовала себя почему-то невероятно счастливой. Сложно объяснить, но каждая ссора казалась концом света, а в момент примирения становилось настолько хорошо и легко, что появлялось ощущение крыльев за спиной. Вседозволенности. Человек, которого нельзя было обнять, вдруг обнимает тебя сам, а ты думаешь, что оно того стоило. Почему-то.

Я ненормальная, должно быть. Или была малолеткой, обожающей истории про вампиров и героевабьюзеров.

– Сядь. В машину.