Хочу увидеть твои глаза

Мне казалось, что от тех, кого сюда отправили, остались только тела, а души улетели. На мой взгляд, на свете нет существа более жестокого, чем человек: ведь он все делает как бы идеально. А еще нет существа слабее его, потому что он не может убежать от душевной боли и смущения. Каким бы ни был сильным человек, умеющий рвать и сметать все на своем пути, в конце концов он ломается изнутри. И только человек с прочным внутренним стержнем сможет противостоять всем невзгодам.

Ужас войны в том, что все его участники становятся калеками, и место тайных чувств заполняет горсть пепла. Между человеком и ружьем есть расстояние размером в курок и приклад.

По мере того, как я стал привыкать к воздуху войны, мне казалось, что все солдаты и офицеры были отрезаны от жизни. Казалось, какая-то невидимая жестокая рука бросила нас в это жерло войны за наши большие грехи. Мы здесь становились бесчувственными.

Я понял одну истину: если человеку дать в руки ружье, он, как животное, не побоится растерзать себе подобных. Не знаю, как насчет превращения обезьяны в человека, но то, что люди умело скрывают жестокость, – намного страшнее зверства, и в голове у меня не укладывается. Но ведь война портит и тех, кто чист душой и сердцем.

…Ринат снова стал дергать меня. Я устало приподнялся на кровати. Продолжая стоять над душой, он положил руку мне на плечо. В казарме был полный беспорядок. Громкие голоса перебивали друг друга, каждый делал то, что ему вздумается.

Ринат присел на кровать напротив меня. Кажется, он прихорошился: одежда выглажена, шапка фиолетовая, пряжка ремня и звездочка на шапке сверкают, и даже сапоги блестят, а голенища он уложил гармошкой.

Его бравый вид разозлил меня. Будто этого было мало, он вынул из кармана американские сигареты и вставил одну меж губ.

– Что тебе? Чего так вырядился?

– Есть идея.

– Давай без меня!

– Так ведь не хочу лишать тебя такого шанса.

– Приятель, я устал, давай я посплю.

– Ладно, слушай. Ты вроде хороший парень, но не понимаешь элементарных вещей. Дослушай до конца, что я скажу.

– Ну говори, только быстро. Кстати, мы машину закрыли? Если техник роты зайдет в парк, нам несдобровать.

– Оставь машину. Да, я закрыл ее ниткой и пломбой. Там не то что техник, там даже командир полка не придерется.

Ринат, не снимая сапог, подбоченившись, растянулся на кровати. Сдвинув шапку набекрень, он залихватски стал дымить недокуренной сигаретой.

– И зачем я только послушался тебя и встал?! Э-э-э.

– Погоди еще, – сказал друг и задымил в потолок. – Сейчас сходим в одно место. Одевайся.

– Ты в своем уме? На улице дождь. Более того, во всех дверях казарм дежурят «чижики»[5 - Новобранцы.]. Они же расстреляют нас.

– Да, они шустрые. Но ты не спеши. Эти новички дрожат от страха и еле продержатся на дежурстве два часа. Ты прав, им нельзя доверять, но мы все равно должны сходить. Это важно. Ну давай, соглашайся!

– Сначала по-человечески скажи: куда?

– В модуль. Обязательно надо сходить.

– Чего-о?.. А что там делать?

– Дело есть. Только не проговорись, за компанию беру тебя с собой.

– Дай сигарет.

Я понял, на что намекал Ринат, но в это сложно было поверить. Я даже не представлял, как это произойдет. Ринат имел в виду женский модуль. Ведь в нашей части служили и женщины. Они выполняли работу в самой части. Были заняты в прачечной, столовой, финансовом отделе штаба, магазине, на тепловой станции, а большинство – в медпункте и библиотеке.

Но их работу в основном выполняли солдаты. Словом, в части женщин было предостаточно. Бывало, когда рота строилась на завтрак, перед казармой отдельными группами проходили женщины, заставляя нас сильно волноваться.

На войне для солдата любая женщина кажется лучом света. Между нашей казармой и женским модулем каких-то десять шагов. В курилке мы дымили сигаретами и наблюдали за тем, как женщины заходят и выходят в дверь. Мы даже знали их по именам. Знали подробно, когда, кто и через сколько месяцев уезжает, но я не понимал, что заставляет этих женщин мотаться здесь. Неужели они делают эту работу из-за денег, рискуя жизнью? Да, они не выходят в бой, но ведь и в части немало опасностей, везде чувствуется дыхание смерти. Во время боев сюда привозят трупы солдат, бесчисленное количество раненых. Иногда территорию части с гор атакуют ракетные удары. И все-таки очень странно, что женщины находятся в самой передовой части – в 40-й армии, где солдаты бьются не на жизнь, а на смерть.

Эти женщины хоть и не выполняли свою работу, но должны были развлекать офицеров. Некоторые были не замужем и флиртовали со всеми подряд. Большинство из них не скрывали своих отношений с офицерами. Среди этих женщин были неописуемые красавицы, и было непростительно, что некоторые из них тут скитаются, бросив дом и семью. Обычно таких женщин-звезд главные офицеры сразу распределяли между собой. Солдаты довольствовались теми, что в столовой или медпункте.

В офицерской столовой работала стройная девушка лет девятнадцати по имени Лилия. Ростом она была маленькая, с тонкой талией, алыми губками, гладким лицом и большими черными глазами. Когда она выходила в брюках и кофте, мы проглатывали слюну, любуясь ее русалочьим станом. Ее волосы всегда были распущены по плечам, и с виду она была похожа на кавказских или азиатских девушек, но на самом деле была европейского происхождения.

Возможно, Лилия нарочно выставляла свои красивые ноги, потому что надевала только мини-юбку. Невозможно было оторвать глаз от ее аппетитных бедер. Солдаты всегда ей вдогонку свистели, но она на них не обращала ни малейшего внимания. Лилия была похожа на спелое яблоко, и все желали от него откусить. Но в этом саду, наверное, и не было целых и непрогнивших яблок. Сложно было даже представить, чтобы такая привлекательная, статная женщина с пышной грудью могла спать одна на территории, где полно мужчин с налитыми кровью глазами. Лилия была очень красивой, но продажной. Ее легко можно было подкупить.

Офицеры и женщины части не держали между собой дистанции. Для того, чтобы вместе провести ночь, им хватало одного намека. Но, к сожалению, эти красотки не признавали солдат.

– Пойдешь? Что, сердце в пятки ушло?

Я понимал, что туда бесполезно идти.

– Послушай, подумай сам. Ладно, ты пойдешь туда, а с кем ты будешь общаться?

– Это моя забота, а ты собирайся. Сейчас принесу тебе бушлат Мумина, наденешь его.

Ринат подошел к группе обедавших ребят. Мумин был с ними. Ринат что-то шепнул ему на ухо. Мумин, снимая бушлат, улыбнулся, глядя на меня. Одевшись, я почистил сапоги. Ринат вынул из тумбы бутылку «Столичной»[6 - Название водки.] и спрятал за пазуху. Карманы бушлата топорщились. Наши взгляды встретились.

– Скажи честно, ты это серьезно?

– Я уже поговорил. Чего ты так перепугался? Сейчас сам увидишь. Глотнешь немного?

– Дай-ка.

– Вон Мумин пьет. Троцюк привез из Кабула. Он две принес, одну я забрал.

Все, кто находился здесь, уже полгода как служили в Афгане. Этих ребят вместе со мной забросили сюда, на войну. Мумин наполнил кружку «Столичной» и, улыбаясь во весь рот, протянул ее мне:

– Удачи вам! Главное, чтобы завтра вы не опозорились перед полком и не попали на гауптвахту. Ну, бери, друг.

– Что бы ни было, надо попытаться. Все равно мы не знаем, что нас ждет завтра. Надоело. Да.

– Пей-э, твою мать. Они что, ангелы, что ли, с крыльями за спиной?

Я допил кружку до дна. «Столичная» обожгла мне горло, и у меня приятно потеплело внутри.

Ринат предупредил дежурного солдата, что мы поздно вернемся, а если кто из офицеров будет проверять – сказать, что все отдыхают и никто не выходил из казармы. У меня в голове прояснилось, настроение поднялось. Я кивнул Ринату, и мы вышли.

– Ферштейн! – сказал Ринат по-немецки, хлопнув по бронежилету дежурного.

Солдат отшатнулся назад. Его автомат с шумом грохнул в дверь, а каска, висевшая на груди, слетела набок.

– Ферштейн! – ответил «чижик».