Хочу увидеть твои глаза

– Давайте по кружке кофе, а потом что-нибудь придумаем.

– Сейчас пойдем в технопарк и там что-нибудь приготовим. Только со склада надо будет что-то взять, – сказал Нурмахан.

Мы торопливо первыми вышли из столовой.

Мумин и Нурмахан пошли в сторону продуктового склада, Юра – в магазин, а мы с Ринатом – в «холодную колотерку», чтобы приготовить место для трапезы. Это склад, где хранились солдатские рюкзаки, старая одежда, одеяла. Мы договорились весь день провести здесь.

Нурмахан, лучший стрелок в роте, был очень наивным. Мумин – механик в БМП-2. По-русски он плохо говорил, но отлично управлял машиной. А Юра, если не принимать во внимание его хитрость, был смелым воином и командиром пехотного отделения. Он умел держать себя в руках в любой ситуации. Мы все впятером считались дедами и уже успели понять здешнюю жизнь. Главное, чтобы командир роты не узнал, что мы на складе, а других офицеров мы сможем кое-как отвлечь. Они тоже лишний раз не хотели обижать дедов, потому что знали, что эти повидавшие всего солдаты в нужный момент окажут хорошую услугу в бою. В Афгане офицеры осторожно общались с солдатами. Потому что на войне пуля никого не выбирает, и каждый пригодится в бою: кто-то вынесет труп с поля боя, а кто-то поможет перевязать рану приятелю и тем самым спасет ему жизнь. Здесь ценишь каждую секунду жизни, а на остальное наплевать.

Ребята принесли все необходимое, освободили уголок на складе, постелили старые шинели. Мумин приступил к приготовлению плова. Юра развлекал нас анекдотами, а я, подложив под голову рюкзак, приготовился спать. Ринат глотнул лосьона «Роза», который принес Юра, и закурил. Нурмахан вынул из рюкзака деревянную лопатку для рытья траншеи, стал ею рубить дрова из ящиков из-под боеприпасов и развел огонь под казаном.

На складе все было разбросано. Здесь можно было найти что угодно: гранаты, сигнальные ракеты, фляжки, валенки, сапоги, одеяла, продырявленные мышами. Все необходимое для боя хранилось здесь.

Помещение наполнилось дымом. Мы немного приоткрыли дверь. В тридцати шагах от нас, перед казармой, солдаты чистили ружья, операторы и механики выстроились в ряд. Техник роты – прапорщик Довгий – всю злость на нас выплескивал на других. Я наблюдал за тем, как прапорщик ходил туда-сюда, выкрикивая нецензурную брань.

Довгий слыл душой компании, был вспыльчив и так же быстро остывал. Он понимал солдат. Если сегодня совершить ошибку и не показываться ему на глаза, то назавтра он мог и не вспомнить об этом. Довгий подождал нас около пяти минут и, поняв, что мы не придем, повел броню в парк.

Я не смог отоспаться: мешали разговоры приятелей. Закончив пачку «Донских», я попросил Юру рассказать какой-нибудь анекдот. Видимо, он того и ждал, так как сразу начал рассказывать истории собственного сочинения. Мне понравились про глупого офицера и красивую девушку с автоматом. Другие тоже хохотали. Плов был уже на подходе. Все выпили по глотку «Розы». От напитка и в самом деле пахло розой, но он обжигал кишки и горло. Ринат вынул из кармана свернутые в бумагу хрустящие черные ломтики гашиша[9 - Наркотическое средство.] в форме печенья, раскрошил кусочек, смешал с сигаретой «Донской табак» и вложил смесь обратно в пустое отверстие. Черный ломтик оказался слишком острым. Когда мы затягивали по второму кругу, будто что-то стукнуло в голову. Я начал терять равновесие. Третий круг мы перенесли на потом. Мумин поставил казан с пловом посередине. Говорят, накурившиеся люди много едят. Мы быстро съели весь плов в казане. Следом выкурили две пачки «Хона»[10 - Название сигарет.]. Затем каждый глотнул розовой воды. Напиток, выпитый с хрустящим ломтиком, начал постепенно действовать. Почему-то мне захотелось вспомнить погибших в бою друзей и плакать. У меня покатились слезы. Я прижал к груди Рината и заплакал. У меня перед глазами застыл бой в Чарикаре[11 - Город в Афганистане.]. Тогда надо мной и Ринатом нависла угроза попасть в плен к душманам[12 - Население Афганистана, воюющее против советских солдат, также талибы, моджахеды.].

– Нас спасли танкисты, Ринат! Иначе мы сейчас в Пакистане ходили бы в цепях.

В глазах Рината заблестели слезы. Нурмахан, Мумин, Юра – мы все плакали.

– В прошлый раз я вынес на руках Андрея. Отличный был парень. У него грудь разорвало. Его кровь была на моей одежде, руках, – Мумин говорил, глядя на свои пальцы. – Я не хочу терять еще кого-нибудь из части, понимаете, я уже боюсь идти в бой. Когда говорят «готовьтесь к бою», у меня сердце ноет. Поскорее бы все закончилось. Надоело уже. Дай воды, Ринат! – Он жадно выпил воду из фляжки.

– Братаны, у меня нет отца. У меня мать старая. Если я умру, она с ума сойдет. Понимаете, она лишится ума. Я увидел в жизни намного больше, чем моя мать, но я должен жить и живым вернуться домой. Я не имею права умирать.

– Нурмахан, у меня тоже нет отца. Я единственная опора матери. Если б вы знали, какие письма пишет моя бедная мама. У меня сердце разрывается, когда читаю их. В бою у меня всегда перед глазами мелькает мать. Сейчас ей намного тяжелее, чем мне. Мама. Эх, мамочка, ваш сын курит гашиш, употребляет наркотики, что раньше и в голову ему не приходило. Мама, я соскучился! – Ринат бросил шапку под ноги и изредка звучно плевал.

Мы были похожи на бредивших сумасшедших. Снова взяли ломтики. Затянулись по одной. Лицо мое похолодело. Я окончательно потерял контроль над собой. Руки и ноги не подчинялись. Казалось, будто я приподнимаюсь над землей и летаю. Издалека был слышен плач, перед глазами плыли какие-то переливающиеся волны. У меня губы постепенно высыхали от обезвоживания. Я ничего не осознавал. И только звуки плача. Я будто испарился. И словно не было этой войны…

III

Я проснулся, не понимая, что происходит. Надо мной сидел Ринат. Глаза у него были красные от бессонницы, веки опухшие. У меня голова гудела и пульсировала от боли, как будто по ней били булавой. Тело обессилело. Я был голоден, губы высохли.

– Ринат, где остальные? – спросил я, еле приподнимаясь и опираясь на рюкзак.

– Они пошли за едой, скоро вернутся. Мы тоже только что проснулись. Представляешь, все спали как сурки. Хорошо, что нас не заметил ни один шакал.

– Дай фляжку.

Ринат снял с ремня железную флягу и протянул ее мне. У меня внутри все горело. Залпом я опустошил всю фляжку. Немного полегчало, и боль в голове утихла. Мы приоткрыли дверь склада. Снаружи ворвался запах влажной земли. Я с нетерпением ждал, когда принесут еды. Потому что надо было поскорей подкрепиться и пойти в роту. А если командир роты узнает, что мы весь день пропадали здесь, он опозорит нас перед всеми и заставит дежурить целую неделю.

Голова немела. Только теперь я начал чувствовать влагу на складе. Я замерз. Руки и ноги стали затекать, меня знобило. Я был словно в тумане. Мысли мелькали рваные, я не мог сосредоточиться, события беспорядочно крутились в голове. Казалось, что я спал до сумерек. Я очень хотел есть. От обычного запаха старой шинели и шмоток меня теперь тошнило. Очень хотелось вдоволь напиться студеной воды, устроиться в каком-нибудь живописном месте и еще немного вздремнуть. Мне не хотелось видеть Рината, который шатался напротив меня с покрасневшими глазами и бессмысленным взглядом. «Вот бы сейчас оказаться в родном кишлаке, возле арыка Хазарбог[13 - Название речки в Сурхандарье.], где солнце светит, и раскинуться там на траве. А небо там чистое-пречистое, поля бескрайние, да, кстати, сейчас там как раз сезон урожая клевера, интересно, кто сейчас там бригадир, э, какая разница».

Я встрепенулся от громкого шума. Ринат возле двери споткнулся о рюкзак. Оказывается, когда человек теряет голову, он не знает, куда ему идти. По-моему, мы в это время напоминали летучих мышей. Ринат выругался матом.

– Что, сильно ушибся?

– Э, мать твою. Не могу удержаться на ногах.

– Если можно, давай поменьше курить эту проклятую штуку, приятель.

– Мы уже, кажись, привыкли… Какая теперь разница. Хорошо же, от этого мы не портимся. Иначе мы не продержимся здесь. Лучше бы мы вышли в бой. Там и время быстро проходит. Мне кажется, чем страшнее бой, тем больше ты не осознаешь происходящего. Во время боя не страшно, но после, когда ты вспоминаешь о нем, тебя охватывает ужас минувшего.

– Это если ты останешься жив и повезет вспоминать.

Ринат был довольно закаленным, ловким парнем, но у него были и детские замашки. Иногда он обижался, как маленький. В такие моменты можно было подумать, что он единственный избалованный ребенок в семье. Он за словом в карман не лез, знал свое дело. Ни разу я не заметил, чтобы он струсил. Во время боя его лицо оставалось невозмутимым. Он любил говорить о женщинах. Услышав, как он вел себя до армии, я удивился. Он умел наслаждаться жизнью. Иногда ребята подшучивали над ним: «мол, ты повидал в жизни столько женщин, что не страшно и умереть, а мы, кишлачные, еще не успели даже нормально сходить на свидание, так что, если вернемся домой, познакомишь нас со своими девчонками». В роте только Валерий и Валис получали письма от жен. Казалось, что они успели многое повидать в жизни. Все завидовали им. По сравнению с ними остальные были как мальчишки. Вместо девушек им суждено было прижимать к груди оружие. Словом, этих восемнадцати-двадцатилетних ребят судьба, можно сказать, обделила. Они были несчастными.

– Ринат, только честно скажи, о чем ты думаешь на войне?

– Признаться, у меня голова перестает работать. Я ничего не понимаю. Какое-то неожиданное чудо меня выручает. Если летит снаряд, я сам не замечаю, с какой скоростью оказываюсь в лежачем положении. Какая-то сверхъестественная сила мной управляет.

– Ты прав. Странно, если вместе со звуком снаряда переходить в защиту. Человек действует быстрее снаряда, летит быстрее пули.

– Ты не сможешь объяснить свое состояние во время боя, – сказал Ринат.

Мы по одной закончили «Донские» сигареты. Я думал, что мерзну из-за того, что спал на холоде. На самом деле у меня повышалась температура. Я взял шинель с застоявшимся неприятным запахом, укрылся ею и снова растянулся на полу, чтоб вздремнуть. Мне очень хотелось, чтобы этот день поскорее закончился. В темном углу склада, укрывшись шинелью, я думал о Лилии. Я не мог оживить в памяти вчерашние события. Я подумал, что то был сон, и даже поверил в это.

Открылась дверь, и послышался ворчливый голос Нурмахана.

– Эй, братаны, я принес. Пообедаем здесь, а потом выйдем.

Из-за пазухи он вынул буханку хлеба, из кармана вытащил несколько кусочков сахара. Ринат с пустой фляжкой вышел наружу. Мои глаза постепенно стали привыкать к темноте в помещении. Нурмахан разрезал и разложил хлеб на старом матрасе.

– Рота уже почистила все оружие. Броня вернулась из технопарка. После обеда, оказывается, придут сюда за рюкзаками.

– Мы выйдем в бой? Кто тебе сказал?

– В роте ходят такие слухи, но еще неизвестно. Видимо, хотят подготовиться заранее. Говорят, механики и операторы придут на склад за боеприпасами.

Как бы спокойно ни говорил Нурмахан, я чувствовал в его голосе дрожь. Я сделал вид, что мне все равно.

– Даже один однообразный день в полку тоже надоедает. Надо развеяться. Казарма, столовая, караульная, парк. Это же скучно. Давайте мы тоже подготовимся. Кто знает, может, этой ночью мы уже выйдем в путь. Как покушаем, здесь же приготовим рюкзаки и пойдем в казарму. Надо отделить новую одежду от старой. По возможности надо взять в столовой лук, морковь и масло. Дневного пайка нам может не хватить. Еще неизвестно, на сколько дней мы уходим. Обычно говорят: на три дня, а на деле остаемся там не меньше месяца, а то и больше.

– Ты и здесь думаешь о своем желудке, Байбиш[14 - Прозвище Нурмахана.]. Такое ощущение, что ты умрешь с голоду. По-моему, ты живешь только для того, чтобы поесть.

– Э, ты же знаешь, что здесь человек становится странным.

– И ничем не брезгует.

– Что ты хочешь сказать?

– Хочу сказать, что мы похожи на животных.

– Ладно, не умничай.

– Да, ладно. Только возьми вон тот рюкзак и положи мне под ноги, пожалуйста. Я сильно мерзну.