Немецкие гренадеры. Воспоминания генерала СС. 1939-1945

Дорога серпантином уходила все выше и выше, и у нас совсем не было связи с другими ротами. Было тихо. Ничто не нарушало тишину ночи, не раздавалось ни единого выстрела. Луна исчезла за горами, и ночь становилась все темнее и темнее. Судя по карте, мы достигли большого изгиба дороги, которая должна была идти вокруг последней скалы в тыл противника. Его позиции должны были находиться высоко над нами. Наш замысел состоял в том, чтобы обойти его фланг и отрезать пути к отступлению.

Дорога сворачивала за гору и тянулась еще на 400 метров в северном направлении, прежде чем снова повернуть на запад, к группе крестьянских домов. Возле этих домов и находился перевал, где дорога пересекала гребень хребта, а затем спускалась к озеру Кастория. Я не осмелился двигаться дальше вперед. У меня было ощущение, что что– то было не так. Нужно было подождать рассвета.

На перевале было ветрено и холодно; мы плотно прижимались к скале. Взвод Наумана вытянул на позицию 88-мм зенитку – так, чтобы она могла накрыть своим огнем крестьянские дома и гребень хребта.

Постепенно становилось нестерпимо холодно. Поскольку у нас не было ни шинелей, ни одеял (внизу от жары мы обливались потом!), мы сильно страдали, дрожа от холода. О сне не могло быть и речи. Если бы можно было хотя бы покурить! Медленно полз вверх автомобиль радиосвязи. Под его прикрытием я покурил и вновь изучил карту. Чем дольше я на нее смотрел, тем сильнее меня охватывала дрожь. Сначала я думал, что мои зубы стучат из-за ужасного холода, но затем я понял, что был очень напуган. Чем больше проходило времени, тем напряженнее я становился. Я уже больше не мог находиться в машине. Радиопередатчик с его бесконечным «бип, бип, бип» действовал мне на нервы.

Снаружи я старался ни с кем не разговаривать; я боялся, что кто-нибудь услышит, как стучат мои зубы, и поймет, что я напуган. Мы все молча сгрудились за скалой, вглядываясь в темноту. Боялись ли мои товарищи тоже? Я не знал. Мотострелок Йон из 1-й роты разведывательного подразделения СС прибыл с докладом. Однако он не выглядел напуганным. Он коротко и четко доложил мне ситуацию, а потом ему дали хлебнуть спиртного из фляжки медика.

Стало светлее. Вскоре мы смогли различать очертания деревни. Атака трех наших боевых групп должна была начаться огнем 88-мм орудий. Я склонился за щитом пушки и попытался что-нибудь разглядеть в темноте через бинокль. Чем ближе приближалось время открывать огонь, тем сильнее во мне крепла уверенность в успехе атаки. Она просто должна была быть успешной. Я рассчитывал на то, что противник выучил азы военной науки в военной академии и предугадывал, какие меры мы можем предпринять в данном случае. Из всего, чему был научен греческий командир, он будет ожидать от меня продвижения моей моторизованной части по дороге. Вот почему я атакую его через два хребта, а на дороге предприму только отвлекающую атаку.

По мере того как таяли ночные тени, можно было различать очертания домов. Прижавшись к земле, я дал Науману приказ открыть огонь. В считаные секунды мы оказались как в кипящем котле ведьмы. 88-мм зенитка посылала снаряд за снарядом по хребту справа от нас; минометы и пехотные орудия также осыпали обороняющихся минами и тяжелыми снарядами. Высоко над нами мотоциклисты штурмовали оборонительные позиции противника. Мне не было видно, как атаковали две мотоциклетные роты, но я слышал яростный пулеметный огонь и взрывы их гранат.

Командир батареи тяжелых 150-мм гаубиц сообщил мне, что не может больше оказывать огневую поддержку атакующих рот, не ставя под угрозу личный состав расчетов. Орудия заняли позиции вдоль горной дороги, одно за другим. Но из-за того, что дорога была слишком узкой, они не могли закрепить в земле свои сошники. Командир отказывался принимать на себя ответственность. Такого рода чушь была последней каплей в чаше моего терпения. В гневе я приказал ему открыть огонь. Мы должны были это сделать. Тяжелые снаряды прогрохотали над первым гребнем и взрывались на позициях противника с каждой стороны маленькой горной деревушки.

Пулеметный огонь противника полоснул градом по дороге и по скалам над нами, вызвав камнепад по склону, – камни с грохотом проносились вокруг нас. Ничего не оставалось делать, как двигаться вперед. Мы стремительно, прыгая как лягушки, бросились к первому повороту дороги и укрылись, преодолев еще несколько метров вперед, за скалой. У следующего поворота мы будем находиться прямо под позицией противника в 100 метрах выше. После такого спринта я рухнул, в изнеможении, за каменной глыбой и ловил ртом воздух. Наше продвижение вперед было затруднено тем, что приходилось перебегать от одной груды камней к другой, используя их как укрытия, чтобы не стать мишенью для вражеских снайперов.

Мы слышали над собой крики и яростные звуки сражения. Подразделения 2-й роты 1-го разведывательного батальона СС прорвались на позиции противника на первом гребне. Мы ринулись вперед. На последнем большом повороте серпантина дороги мы наткнулись на нескольких солдат, которые в ходе атаки оказались отделенными расселиной от остальной роты. Среди них был унтерштурмфюрер СС Варвжинек, который кратко доложил мне об операции на гребне хребта. Из сведений от пленных мы узнали, что нам противостоит усиленный пехотный полк, находящийся на левом фланге греческой обороны. У него была задача удерживать перевал Клисура, обеспечивая отход с албанского фронта III греческого корпуса, который отводился, чтобы избежать окружения германскими моторизованными частями и продолжать сражение за Грецию во взаимодействии с британскими силами. Нельзя было допустить осуществления греческого плана. Отход не только должен был быть предотвращен, но и потерпеть полный провал. Мы должны были завершить переход по горам и заблокировать долину за Касторией.

Мы продолжали продвигаться по дороге. Вдруг земля перед нами взметнулась вверх. Я не верил своим глазам. В том самом месте, где только что была дорога, образовалась огромная воронка. Дорога оборвалась в пропасть. Пот оставлял светлые полосы на наших лицах. Мы ужаснулись. Ведь в следующие несколько секунд мы тоже могли взлететь на воздух! Еще через 100 метров земля снова затряслась, и, когда улеглась пыль, на дороге была еще одна гигантская воронка.

Мы спрятались за скалами, не осмеливаясь пошевельнуться. Меня душила тошнота. Я крикнул Эмилю Варвжинеку, что надо атаковать. Но добрый старый Эмиль посмотрел на меня так, будто сомневался в том, что я нормален. Пулеметный огонь резанул по скалам перед нами; наше головное подразделение состояло всего из десяти солдат. Черт подери! Мы, конечно, не могли тут оставаться, в то время как на дороге образуются воронки от взрывов, а пулеметный огонь прижимает нас к камням. Однако я, как и все, забился в укрытие и боялся за свою жизнь. Как я мог приказать Варвжинеку идти первым? Продолжая переживать, я ощутил гладкую округлость яйцеобразной гранаты в своей руке. Я окликнул группу. Все ошеломленно посмотрели на меня, когда я показал гранату, выдернул чеку и она покатилась к последнему гренадеру. Я еще никогда не видел такого дружного рывка вперед. Как будто укушенные тарантулом, мы рванули через скалы и сиганули в только что образовавшуюся воронку. Состояние ступора было сломлено; граната сделала свое дело. Мы дружно усмехнулись и рванули вперед к новому укрытию.

На вершине гребня хребта наши атакующие роты все дальше и дальше углублялись в оборону греков. Наши 88-мм орудия были в облаках пыли и дыма от разрывов снарядов горной артиллерии греков, но зенитки Наумана продолжали вести огонь. Снаряды зенитных 88-мм пушек пробили для нас дорогу, похоронив очаги греческого сопротивления под грудами обломков.

Мы находились прямо под гребнем хребта. Пот застилал мне глаза. Я наблюдал за боем через пелену пыли и грязи. Мы как бешеные бросились на хребет. Греки выбирались со своих позиций, поднимая вверх руки, прекратив сопротивление. Их путь отхода уже был накрыт огнем 2-й роты 1-го разведывательного батальона СС, пулеметы которого с господствующей высоты напрямую обстреливали позиции противника. Мои солдаты сломили сопротивление греков, поддерживаемых батареей горных пушек, с помощью ручных гранат. Мы на пределе сил совершили переход по горам. Мои гренадеры совершили то, что другие считали невозможным и что даже сегодня считают безумием. Перевал Клисура – наш! Но времени на передышку не было. Только стремительное преследование противника принесло бы нам полную победу.

Наши саперы взрывами обрушили обломки скал в воронки на дороге. Артиллерия сменила позицию и вела огонь по отступающему противнику – целые колонны отходили на запад и далее на юг. Сопротивление греков, которые, как правило, храбро, до последнего вздоха, удерживали свои позиции, было сломлено. Нами было взято в плен более тысячи человек, включая полкового и трех батальонных командиров. Только тогда для нас стала ясной вся стратегическая важность захваченной нами позиции. С перевала мы могли непосредственно видеть пути отхода греческих войск из Албании, на которые теперь был направлен огонь всех видов нашего оружия.

Я хотел двинуться дальше за бегущим противником, но снова на дороге, круто спускающейся вниз, прогремели оглушившие нас взрывы. На засыпание гигантских воронок от фугасов было потеряно драгоценное время. 2-я рота 1-го разведывательного батальона СС для начала поехала по дороге и вошла в маленькую деревню. Все ее жители покинули свои дома и ушли. Я хотел перегруппировать свой батальон там, а затем двинуться по главному пути отступления греков. Я ждал 1-ю роту 1-го разведывательного батальона СС. Вскоре появились молодые солдаты. По их лицам я все понял. На пропитанной кровью плащ-палатке они несли останки своего ротного командира. Рудольф Шредер лежал передо мной, его грудь была разорвана на куски. Он добился выдающихся военных успехов, но был убит во время прорыва системы обороны противника, командуя головной штурмовой группой.

Мы спустились с гор ближе к вечеру и разведали подходы к Кастории, городка на берегу одноименного озера на высоте 630 метров над уровнем моря. Я хотел провести рекогносцировку и последовал за разведгруппой. Перед небольшим мостом мы замедлили шаг. Дальше была видна высота 800, господствовавшая над подходами к Кастории (а также над путями отхода III греческого корпуса). На мосту не было видно никакого движения, он еще не был взорван. Внезапно по нас был открыт пулеметный огонь. Военный корреспондент Франц Рот, который шел с разведгруппой, неожиданно вскрикнул от боли. Пуля буквально раскроила ему череп. С окровавленной головой, но живого, корреспондента отправили назад, к коллегам.

2-я рота 1-го разведывательного батальона СС достигла моста с наступлением ночи, создав небольшой плацдарм. Рота провела рекогносцировку к северу от озера Кастория и встретила упорное сопротивление противника. Атака высоты 800 к юго-западу от Кастории началась на рассвете.

Снова наши снаряды с гулом проносились над нами и разбивали каменные глыбы, но греческая артиллерия здесь была мощнее. Мост рухнул от прямого попадания. Мы лежали на дне окопа, вжавшись в грязную землю. Интенсивность артиллерийского огня говорила мне, что внезапный штурм не будет удачным. Требовалась продуманная атака. Примерно в середине дня атака была возобновлена при поддержке более тяжелой артиллерии и 3-го батальона моторизованной пехотной бригады СС «Лейбштандарт «Адольф Гитлер». Батальон выдвинулся для охвата греческих позиций слева и должен был до вечера выйти на главный путь отхода греков. Чтобы подавить сильную греческую артиллерию и помочь разрушить позиции противника на высоте 800, в поддержку моему батальону были вызваны пикирующие бомбардировщики U-87 «Штука».

Операция проводилась с непревзойденной точностью. «Штуки» наносили удар по позициям противника как хищные птицы, делая широкие круги вокруг горы, а затем пикировали – с воем, глубоко вниз. На высотах и горном массиве возникли вспышки от сброшенных бомб, доносился грохот. В небо поднялись грибообразные столбы пыли и камней, соединяясь друг с другом и дрейфуя темной дымкой над озером. Плотная пелена покрыла гору, показывая разрушительный эффект от наших бомб и артиллерийских снарядов. Там разверзся настоящий ад.

Когда упали первые бомбы, мотоциклисты выскочили из своих окопов и побежали через открытое поле с трудом переводя дыхание. Отличная стрельба 88-мм защитных орудий завершила работу «Штук» и тяжелой артиллерии. Пройдет много времени, прежде чем греки опомнятся от атаки U-87. К тому времени будет уже поздно. Солдаты 2-й роты 1-го разведывательного батальона СС взобрались на гору и закрепились среди скал.

Остальная часть батальона устремилась в Касторию через наспех починенный мост. Ничего не подозревавшие греческие роты и батареи, отходившие с гор, были настолько ошеломлены, что не сделали ни выстрела и добровольно сдались в плен. Однако одна из греческих батарей продолжала вести огонь и была нами вдребезги разбита. Бронемашины нашего батальона с ревом проследовали мимо греческих колонн к центру Кастории. Хаос был полным. На рыночной площади меня приветствовал местный священник. Никогда не забуду его братские объятия. Потом от меня несколько часов воняло чесноком.

В сумерках мои бравые товарищи взяли на себя оборону северных подходов к Кастории. Греческие части шли и шли из Албании к Кастории после боев с итальянскими войсками (итальянцам греки как следует всыпали, но теперь были вынуждены отходить под угрозой окружения немцами. – Ред.). Постоянно шел дождь. Раскаты грома сильной грозы чередовались с грохотом снарядов и бомб. Наши силы были на исходе. Мы засыпали прямо на месте. Размах нашего успеха стал виден только на следующее утро. За последние двадцать четыре часа мой разведывательный батальон взял 12 000 пленных и захватил 36 орудий. За то, как проявили себя мои храбрые гренадеры, я был награжден Рыцарским крестом.

Бои с оказавшейся в западне греческой армией продолжались. Бригада СС «Лейбштандарт», преодолев немалые трудности, взяла, пройдя городок Мецовон, перевал Катара (1705 метров) через горы Пинд и заставила капитулировать 16-ю дивизию греков. Капитуляция была подписана 21 апреля в Ларисе. Ближе к вечеру 24 апреля, когда я был в Янине (к западу от перевала Катара), мне было приказано преследовать разбитые британские войска. Мои боевые товарищи перед этим как раз успели впервые с начала Балканской кампании спокойно выспаться ночью. Утром растолкали, пробудив от сна без сновидений. Топливные баки наших мотоциклов и машин были заполнены до краев из канистр, взятых в гараже у греков. Никто не удосужился собрать греческие пулеметы, сложенные у мечети Али-Паша в старой турецкой крепости, а также несметное количество оружия, оставшегося в городе.

Греческие солдаты, которые отходили сюда, через горные перевалы, из Албании, оставили свое оружие, прислонив его к стенам домов, сбривали свои темные бороды, шли в ближайшую пекарню и выходили оттуда с буханками свежего хлеба, пучком лука порея и если повезло, то и с несколькими рыбешками, нанизанными на прут. Затем они снова брели на юг.

Мы их перехватили. Этот перехват еще раз наглядно продемонстрировал нам разницу между дорогой победителей и дорогой побежденных. Эти люди, которые были раньше рыбаками, крестьянами, пастухами, торговцами или профессиональными военными, видимо, были до разгрома Греции вполне уважаемыми людьми. Теперь же они хаотично брели через долины и перевалы, возвращаясь домой с позором. Война закончилась для них в безнадежном смятении, даже если мы случайно видели одинокого полковника, прямо сидящего в седле. Это было разложение.

Мы же продвигались все дальше и дальше. Мы собирались рано или поздно прижать британцев. Батальон нигде не останавливался, но по ходу мы задавали несколько вопросов в каждой деревне или небольшом городке. Тот, кто успевал по пути отрезать себе кусок хлеба с намазанным на него жиром, до тех пор, пока не съедал, прикрывал его сверху рукой, чтобы не съесть заодно и быстро налипающий слой пыли и грязи.

Только однажды, у залива Амаракикос, я позволил себе короткую остановку. Я нашел здешние апельсиновые рощи просто чарующими. Солдаты набрали в свои каски ароматных фруктов; мы хотели попробовать их и убедиться, что мы на юге! На узкой горной дороге стоял несчастный пони греческой армии, белая лошадка с синими тенями, проступавшими между ее ребер. Брошенная, без упряжи, на последнем издыхании. Она не шевелилась; она стояла как памятник разгрому. Мимо нее проезжали наши бронемашины и мотоциклы. Лошадь тоже была ветераном проигранной войны, обессиленным, жалким существом.

Далее на юг мы двигались, пересекая бурлящие горные реки, и видели в них безоружных солдат, наслаждавшихся прохладной водой. Но нам, покрытым грязью и потом, нельзя было насладиться ни единой каплей. Мы видели тысячи людей, лежавших в тени оливковых деревьев. Вместо этого нам приходилось следить за уровнем топлива и за поворотами дороги. Нам приходилось избегать выбоин и крепко держаться за руль, когда наши машины подбрасывало на ухабах. Мы, конечно, помнили несчастные польские дороги, но эта дорога была чертовой «теркой для сыра», которая, казалось, хотела вытрясти из нас душу. На смену вечеру наступала ночь, а мы все еще не достигли цели. Отбившиеся от своих британские солдаты и подрывные команды разбегались перед нами. Греческие крестьяне говорили нам, что британцы развертывали шипованные ленты на дорогах, чтобы задержать наше наступление, и это оказалось правдой. Водители ругались, пока им приходилось менять очередное спущенное колесо. Мы сделали короткую остановку в маленьком городишке – батальону нельзя было привлекать к себе внимание.

Преследование британцев продолжалось на заре. Мы мчались все время на юг, вверх через невысокую горную гряду и снова вниз – в долину. Мы пересекали глубокие ущелья. Развалины классической Греции приветствовали нас. Кто-то вспомнил лорда Байрона, который был убит здесь в сражении с турками в 1824 году (Байрон умер действительно здесь, в Месолонгионе, но от лихорадки. – Ред.). Но у нас не было времени думать об истории. Прямо перед нами возник город Месолонгион. Скоро мы достигнем Коринфского перешейка, а затем сможем перехватить британцев. Авангард осторожно двигался своим маршрутом по направлению к городу и выехал на его узкие улицы. Население Греции приветствовало нас. Последние британские войска только что оставили город и отступали вдоль побережья по ведущей на восток дороге, уходящей в направлении Коринфского перешейка.

Бросок через Пелопоннес

Мы выдержали 250-километровый поход через гористую страну и остановились напротив темных гор, возвышавшихся над полуостровом Пелопоннес. У нас не было радиосвязи с полком. Мы были одни.

Над нами летали английские разведывательные самолеты и делали круги над портом Патры на другой стороне залива. Нам видны были суда в гавани, и мы увидели британский эсминец, отчаливавший, чтобы взять курс на юг. Мы шли по следам английских команд подрывников и скоро должны были выйти к Коринфскому перешейку. Но такого рода преследование мне стало уже неинтересным. Зияющие воронки на дороге снижали нашу скорость. Я думал, что скорее приобрету огромный опыт в строительстве дорог, чем перехвачу англичан. Горы на другой стороне Коринфского залива все чаще привлекали мое внимание. По дороге вдоль побережья Пелопоннеса, на дальнем конце залива британские части двигались от Коринфа в Патры, чтобы добраться до судов и эвакуироваться. Я должен попасть туда! Но как пересечь залив?

Я стоял на моле у Нафпактоса, маленькой, невзрачной гавани с башнями средневековой крепости, когда строй пикирующих бомбардировщиков U-87 «Штука» атаковал порт Патры. Клубы дыма и взрывов взметнулись в воздух из скопления судов. Вдруг я заметил телефон. Он все еще был подключен, он работал, а Патры отвечал! Вздрогнув, я положил трубку обратно на рычаг древнего аппарата.

Но меня прельщала идея пересечь залив и спутать планы британцев. Я послал за переводчиком, потребовал вызвать греческого коменданта в Патрах и попросить его доложить о ситуации. Комендант был под впечатлением от атаки пикирующих бомбардировщиков и с готовностью ответил на все вопросы. За считаные минуты я получил точные сведения о движении английских войск между городами Коринф и Патры. Я велел коменданту направить офицеров связи в Нафпактос.

В скором времени я заметил небольшую моторку, следовавшую в Нафпактос. Тут сам дьявол вступил в игру. Еще одна эскадрилья «Штук» с ревом пронеслась над нами и повторно атаковала британские корабли в гавани. Неприятным результатом стало то, что комендант города подумал, что это я приказал снова атаковать Патры. В довершение всего на обратном пути летчики атаковали моторку, на которой ехал связной офицер. Лодка сразу же повернула на 180 градусов, и обозленный греческий офицер сообщил по телефону, что в таких условиях никто не захочет пересекать залив.

Пот с моего лба капал на карту. Она давно устарела. Где были англичане? На левом крыле вслед за овладением Фермопилами наши войска должны либо достичь Афин, либо продвинуться еще дальше, к Коринфскому перешейку. Следовательно, британцам приходилось либо оборонять Пелопоннес, либо взять под контроль греческие порты. Я представил себе, как немецкие парашютисты высадятся на перешейке, чтобы блокировать узкий проход и канал возле Коринфа.

Обратили ли англичане внимание на наше быстрое наступление? Хорошо ли работала их разведка? Стояли ли наготове эсминцы и другие суда, чтобы помешать нашим попыткам пересечь залив? Никто не мог мне дать ответа на эти вопросы. Мои солдаты и офицеры выжидательно смотрели на меня. Они видели, как я стою на моле, вновь и вновь оценивая расстояние. Более 15 километров водного пространства отделяли нас от пути отступления британцев. Самое позднее на следующий день объектом противоборства станет Коринфский перешеек, и я хотел участвовать в этом бою. Я хотел переправиться.

Настал момент истины: в условиях, когда вся ответственность ложится на меня, я не буду действовать в соответствии с традиционными правилами войны. Я пересеку Коринфский залив (здесь – залив Патраикос, Коринфский залив начинается к востоку от Нафпактоса. – Ред.) с теми силами, которые были в моем распоряжении. Будет ли это смелым или безрассудным шагом, станет известно в следующие несколько часов. Мои товарищи откликнулись с энтузиазмом, но вскоре возникли возражения практического характера: артиллерия не сможет поддержать высадку; расстояние слишком велико. Военные инженеры обратили мое внимание на высоту волн и состояние жалких рыбачьих катеров. Возражения накапливались, но я уже принял решение. Неожиданная атака должна быть успешной.

В гавани нами были обнаружены два убогих рыбачьих катера. Их экипажи были доставлены на место. 2-я рота 1-го разведывательного батальона СС должна была попытаться провести рекогносцировку. Сильные руки эсэсовцев подняли тяжелые мотоциклы БМВ и поставили их в катера. Первый катер взял на борт два мотоцикла с коляской и 15 человек. На следующий катер мы погрузили противотанковую пушку и несколько мотоциклов. Боевая задача: перекрыть дорогу, а в случае чрезвычайной ситуации уйти в горы.

Затем моторные катера вышли из гавани. Я простился с Хуго Краасом и со штурмбаннфюрером СС Грецехом. Те, кто остался, окрестили мотоциклистов «группой смертников». Кто-то в шутку сказал: «Осторожно, мина по курсу!» Все засмеялись. Молодой солдат крикнул в ответ: «О какой мине речь? Для этого «ялика» хватит и гранаты!» Катерок сильно закачало. Волны окатывали нас солеными брызгами. Пулеметчики заняли позицию на носу. Противотанковая пушка была готова вести огонь.

Все лодки с нашего берега были направлены в Нафпактос. Вскоре и остальная часть роты была погружена на плавсредства. А первые катера уже едва можно было разглядеть. На волнах прыгали две крошечные точки.

Я опять стоял на пристани и наблюдал за темными точками на воде. Красная ракета возвестила бы о провале миссии и о наличии крупных сил противника. Именно так я договорился со своими солдатами. У меня появилась резь в глазах. Вскоре я уже был больше не в состоянии ничего разобрать, но никак не мог оторваться от бинокля. К тому времени, когда я уже потерял из виду лодки, моя одежда была мокрой от пота. Мы стояли в ожидании на берегу целый час. Напряжение достигло предела. Через полтора часа опять показались две точки. Были ли это наши катера? Они становились все ближе и ближе. Вскоре можно было ясно различить их очертания, и нам даже видно было движение. Возле меня уже образовался круг из окурков, а я зажигал очередную сигарету. Однако я уже успокоился и начал верить в успех нашей операции.

Вдруг на берегу остановился, весь в пыли, штабной автомобиль, а из него выпрыгнули возбужденные офицеры. Я узнал своего уважаемого командира, Зеппа Дитриха, и доложил о своем решении и о ходе операции к настоящему моменту. Делая доклад, я обратил внимание на его прежнюю чертову одышку и взгляд, окинувший меня с головы до ног. Затем надо мной разразилась буря: «Вы что спятили, принимая такое идиотское решение? Вас следует отдать под трибунал! Как вы можете так обращаться с моими солдатами?» Я не осмелился что-либо ответить на этот поток несомненно оправданного негодования. Я стоял у старой стены гавани «поджав хвост» и желал только, чтобы все это кончилось. Вдруг возникла неловкая пауза. Только мои солдаты тихо посмеивались, как будто хотели сказать: «Держись, не обращай внимания на его «лай». Может быть, он и прав, но переправь нас через залив сейчас, чтобы мы могли еще что– нибудь совершить!»

Тем временем катера приблизились, и в бинокль можно было различить детали. В обоих катерах было полно солдат. Обратно возвращалось больше людей, чем я посылал. Я не смел сказать это вслух, но было именно так. На обоих катерах обратно везли захваченных в плен английских солдат. Зепп Дитрих посмотрел на меня, повернулся и пошел. Больше не было произнесено ни слова.

У меня больше не было причин для отсрочки. Груженые моторные лодки поплыли в направлении возвращавшихся катеров. Напряженно я ожидал донесения с другого берега. Что там произошло? Ротенфюрер СС докладывал: «Через полчаса движения на этих скорлупках перед мачтами предстала глыба гористого побережья полуострова Пелопоннес. Теперь наступило последнее испытание. Все внимательно рассматривали в бинокли берег. До него 800 метров, 700 метров, 600 метров, 500 метров – оттуда, конечно, должен застрочить пулемет. Каких-то людей в форме между домами и на берегу можно было разглядеть в бинокли и невооруженным глазом. Мы уже ни о чем больше не думали. Мы лежали в катере, держа винтовки и пулеметы на изготовку, и к десантированию были готовы. Едва достигнув суши, мы спрыгнули за борт и помчались к домам. И как раз в тот самый момент, когда бежали, на дорогу из-за поворота, примерно в 50 метрах от нас, вырулил коричневый бронеавтомобиль, повернул свою башню и навел стволы своего орудия на берег. Нас, только что высадившихся, сначала парализовало от неожиданности, но потом мы, взяв себя в руки, «дружески» помахали бронемашине. Стоявшие на берегу в рубашках с короткими рукавами и без головных уборов, мы выглядели как бандиты. Машина томми взревела, повернула обратно свою башню и удалилась.

Что произошло? Эти парни не признали в нас немцев? Мы стояли у первых домов, прищурив глаза и напрягшись. Посмотрев назад, на другую часть Греции, мы не увидели ничего, кроме воды, а вдали за ней – крутые, мрачные горы. Надо было действовать. Мы знали, что наши товарищи на той стороне залива ждут. До подножия гор от берега здесь было чуть более 100 метров, где проходили железная и автомобильная проселочная дороги. Мы мчались вверх по дороге и прикрывали наш восточный фланг – с той стороны, откуда появились англичане. Едва мы добрались до дороги, как снова услышали шум двигателя. Командир взвода велел нам уйти в укрытия. К тому времени из своих домов уже вышли местные жители – виноградари и рыбаки.

Увидев иностранных солдат, до того скрывавшихся среди валунов и в кустарнике, они в страхе бросились на землю. Но и наши сердца бешено колотились от волнения.

Из-за поворота появился английский посыльный на мотоцикле, а за ним ехал грузовик. Британцы двигались по дороге, ни о чем не беспокоясь, поскольку бронеавтомобиль уже провел разведку. Мы подпустили англичан настолько близко, что можно было прочитать номерные знаки, пока щит с пером, рыцарским шлемом с крестом – эмблема 4-го гусарского полка – не оказался над нами. Тогда мы быстро вскочили и крикнули: «Руки вверх!» Взвизгнули тормоза. Англичане подняли голову и спрыгнули с грузовика. Нога посыльного на мотоцикле нащупывала землю. Один томми что-то крикнул, его автомат полетел в кусты. «Руки вверх! Руки вверх!» Все английские солдаты побросали оружие и подняли руки. Вдруг один из наших выбежал из-за поворота и крикнул: «Еще один грузовик приближается!» В считаные секунды эсэсовец вскочил в первый грузовик и отогнал его с дороги. Пленные были быстро отведены за дома. Появилась вторая машина, опять с посыльным на мотоцикле впереди. Удивление и изумление повторились. Один из томми только и успел воскликнуть: «Немцы?!» И в самом деле, немцы были уже здесь. За несколько минут мы взяли в плен более сорока человек, в их числе трех офицеров. Они нам сказали, что направлялись в порт Патры. Никому из британцев и в голову не приходило, что мы уже пересекли залив. Их часть все еще сражалась возле Коринфа».

Дайте мне плавсредства! Все моторные катера и лодки в округе мы собрали. Весь батальон должен был переправиться в течение ближайшей ночи. У моего верного водителя Эриха Петерзили висела, погруженная в воду гавани, последняя бутылка игристого вина. Я взял ее под мышку и пошел навестить Зеппа Дитриха, который беседовал с английскими офицерами. Я пригласил англичан выпить с нами по бокалу. Мы сели в тень густой листвы дерева. Прежде чем я успел вымолвить хоть слово, английский офицер поднял свой бокал и выпил за здоровье своей сестры, у которой, очевидно, как раз был день рождения. Уверен, что во время этой выпивки мы не выглядели как ученые мужи.