Механическое пианино. Матерь Тьма

Запыхавшись после пробежки длиною в четверть мили вдоль всего здания, Пол перехватил уборщика как раз тогда, когда тот достиг мусоровывода. Уборщик раскрылся и выплюнул кошку вниз по мусоровыводу в стоящий снаружи грузовик. Когда Пол выбежал из здания, кошка взобралась уже на борт грузовика, шлепнулась на землю и в отчаянии понеслась к проволочному заграждению.

– Нет, киска, не смей! – крикнул Пол.

Кошка наткнулась на сигнальную проволоку, протянутую вдоль забора, и у здания сторожки взвыла сирена. Секунду спустя кошка коснулась электрического провода, протянутого по верху забора. Раздался треск, вспыхнула зеленая вспышка, и кошку швырнуло высоко вверх над проводами. Она упала на асфальт, мертвая и дымящаяся, но зато по другую сторону забора.

Броневик с нервозно поворачивающейся из стороны в сторону башенкой, вооруженной пулеметами, остановился как вкопанный у маленького тела. С лязгом отворился люк башни, и заводской охранник осторожно высунул голову.

– Все в порядке, сэр?

– Выключите сирены. Ничего страшного, просто кошка залезла на забор. – Пол присел и приглядывался к кошке сквозь ячейки забора, страшно огорченный. – Возьмите кошку и доставьте ее в мой кабинет.

– Простите, сэр?

– Кошку – я хочу, чтобы ее доставили ко мне в кабинет.

– Так она же дохлая, сэр.

– Вы слышали, что я сказал?

– Слушаюсь, сэр.

Мрачное настроение опять вернулось к Полу, когда он садился в машину перед зданием 58. И не было ничего, что способно было бы отвлечь его внимание, ничего – только асфальт, уходящие вдаль фасады пронумерованных домов да холодные завитки облаков на клочке голубого неба. Нечто живое Пол обнаружил только в узком ущелье между зданиями 57 и 59, в ущелье, которое выходило на берег реки, откуда открывался вид на серые веранды домов в Усадьбе. На верхней веранде в кресле-качалке сидел старик, греясь в скупых солнечных лучах. Через перила перевесился мальчик и, бросив вниз бумажку, следил за ее ленивым полетом к берегу реки. Малыш оторвал взгляд от бумаги и встретился глазами с Полом. Старик прекратил свое раскачивание и тоже уставился на чудо – живое существо на территории Заводов Илиума.

Когда Пол проходил мимо стола Катарины Финч, она протянула его отпечатанную речь.

– Очень хорошо, – сказала она, – особенно то место, где вы говорите о Второй Промышленной Революции.

– А, все это старье.

– А мне это показалось очень свежим – я имею в виду то место, где вы говорите, что Первая Промышленная Революция обесценила мышечный труд, а вторая – обесценила рутинную умственную работу. Я была просто в восхищении.

– Норберт Винер, математик, все это сказал уже в сороковых годах. Вам это кажется свежим только потому, что вы слишком молоды и знаете только то, что происходит сейчас.

– Действительно, кажется просто ужасным, что все когда-то было иначе, не правда ли? Разве не смешно было собирать людей в определенное место и держать их там целый день только для того, чтобы воспользоваться их мыслями. А потом – перерыв, и опять мышление, и опять перерыв, да так просто невозможно мыслить.

– Очень неэкономно, – подтвердил Пол, – и очень ненадежно. Можете представить себе горы брака… И что за адская была работенка управлять всем этим. Похмелья, семейные дрязги, недовольство начальством, долги, война – все человеческие несчастья так или иначе отражались на выпуске продукции. – Он улыбнулся. – Счастливые события тоже. Помню, когда мы предоставляли отпуска, особенно на Рождество, тут уж ничего нельзя было придумать – просто приходилось считаться с фактами. Количество всякого рода огрехов начинало повышаться с пятого декабря и росло до самого Рождества, затем праздники, после которых брак страшно возрастал, потом следовал Новый год с новым повышением брака, и только потом, примерно к пятнадцатому января, дела постепенно входили в норму – а норма эта тоже была довольно низкой. Нам приходилось учитывать подобные явления даже при установлении цен на товары.

– Как вы считаете, будет ли еще и Третья Промышленная Революция?

Пол остановился в дверях своего кабинета.

– Третья? А как вы ее себе представляете?

– Я не очень представляю ее себе. Но ведь первая и вторая в свое время тоже казались невообразимыми.

– С точки зрения людей, которых должны были заменить машины, вполне возможно. Говорите, третья? В известной степени она, как мне кажется, уже идет какое-то время, если вы имеете в виду думающие машины. Это, по-моему, и будет третьей революцией – машины заменят человеческое мышление. Кое-какие из крупных счетно-решающих машин, ЭПИКАК, например, в некоторых областях уже справляются с этим и сейчас.

– Угу, – задумчиво сказала Катарина. Она грызла карандаш. – Сначала мускульная сила, потом служащие, а потом, возможно, и подлинный умственный труд.

– Я думаю, что не дотяну до этого последнего шага. Кстати, если уже речь зашла о промышленных революциях, где Бад?

– Прибыл груз, и ему пришлось отправиться к себе. А это он оставил для вас. – И она протянула Полу мятый счет из прачечной на имя Бада.

Пол перевернул квитанцию и, как он и ожидал, увидел на оборотной ее стороне схему определителя мышей и сигнальной системы, которая могла прекрасно сработать.

– Поразительный ум, Катарина.

Она неуверенно кивнула в знак согласия.

Пол затворил дверь, тихонько запер ее и достал бутылку из-под бумаг в нижнем ящике стола. На мгновение у него перехватило дух от горячей волны, прокатившейся по всему телу после глотка виски. С увлажнившимися глазами он спрятал бутылку на место.

– Доктор Протеус, ваша жена у телефона, – сказала Катарина по интеркому.

– Протеус слушает. – Он начал было садиться, как вдруг наткнулся на маленькую картонную коробку с мертвой черной кошкой на своем кресле.

– Дорогой, это я, Анита.

– Хелло, хелло, хелло. – Он осторожно поставил коробку на пол и опустился в кресло. – Как ты себя чувствуешь, дорогая? – бездумно спросил он. Его мысли были все еще заняты кошкой.

– Все ли подготовлено, чтобы сегодняшний вечер удался? – Театральное контральто звучало самоуверенно и страстно: говорит владетельная сеньора Илиума.

– Весь день промучился над этой речью.

– Значит, это будет великолепная речь, дорогой. Ты все-таки получишь Питсбург, у меня на этот счет, Пол, нет ни малейших сомнений. Пусть только Кронер и Бэйер услышат тебя сегодня вечером.

– Кронер и Бэйер приняли приглашение, да? – Это были управляющий и главный инженер всего Восточного района. Заводы Илиума составляли только маленькую его частицу. И именно Кронер, Бэйер будут решать, кому предоставить самый важный пост в их районе – вакантное место управляющего Заводами Питсбурга, освободившееся ввиду смерти прежнего управляющего. – Веселенький же будет вечер!

– Ну что ж, если это тебе не нравится, то у меня есть известие, которое тебя, несомненно, обрадует. Там будет еще один необычный гость.

– Ух ты!

– И тебе придется съездить в Усадьбу, чтобы добыть для него ирландское виски. В клубе не держат этого сорта.

– Финнерти! Эд Финнерти!

– Да, Финнерти. Он звонил сегодня и очень настаивал, чтобы ты добыл для него ирландское виски. Проездом из Вашингтона в Чикаго он остановится здесь.

– Сколько же это прошло лет, Анита? Пять, шесть?

– Ровно столько, сколько прошло с того момента, как ты был назначен управляющим. Вот сколько.

Ее ликование по поводу приезда Финнерти раздражало Пола. Он-то прекрасно знал – Финнерти она не любит. Ее радостная болтовня вызвана была отнюдь не любовью к Финнерти, а просто ей было очень приятно разыгрывать дружеские чувства, которых у нее не было и в помине. А кроме того, после отъезда из Илиума Эд Финнерти стал влиятельной фигурой, членом Национального Бюро Промышленного Планирования, и этот факт, вне всякого сомнения, затушевал в ее памяти воспоминания о столкновениях с Финнерти в прошлом.

– Да, Анита, это действительно приятная новость. Просто чудесно. Полностью компенсирует Кронера и Бэйера.

– А теперь, я надеюсь, с ними ты тоже будешь очень мил.

– О, еще бы. Питсбург, вот где собака зарыта.