Хоть местность выглядела суровой, тут часто встречались тибетские селения, в которые мы теперь без опаски заходили. Я старательно вслушивалась в разговоры, но чаще совершенно безуспешно. Похоже, в каждой деревне тут болтали по-своему. Однажды мы обсудили эту проблему с моим наставником, и он успокоил:
– На то и расчёт. Ты скиталась и не смогла толком освоить язык, поскольку в нём множество диалектов. В такой ситуации говорить тебе легче, чем понимать. Понимаешь ты сверхчувственным способом. Твой талант заменил тебе знание языка и помог выжить.
Кое-где на склонах лепились маленькие монастыри. Монастырей мы не посещали вовсе, а в селениях не задерживались до вечера, ночевали всегда только в палатке среди дикой природы…
Ночной холод пронизывал палатку с лёгкостью, будто её и не было. Свернувшись в тугой калачик, я мёрзла так, что зубы громко стучали.
Когда это случилось впервые, мой проводник обнял меня обеими руками, плотно прижал к себе. От его ладоней пошло тепло, которое быстро превратилось в настоящий огонь. Дальше включились предплечья, плечи, запылала грудная клетка, прижатая к моей спине. Жар исходил и от его ног. Я не просто согрелась – я вспотела, мне захотелось снять верхнюю одежду. В этот же момент жар стал слабее. До утра мне снилось, что сплю на хорошо протопленной печи, укрытая толстым ватным одеялом…
Ритуал согревания повторялся всякий раз, как я начинала отчаянно замерзать.
Удивляло то, что такой тесный контакт вовсе не приоткрыл для меня этого человека: ни особенностей его энергетики, ни чувств, ни желаний. Так продолжалось до самой последней нашей ночи в горах.
Лида зашла в кабинет. Лицо вытянуто в печальную гримасу, веки припухшие. Что за наказание! Бродов решил отложить дело, ради которого вызвал девушку. Хмуро потребовал:
– Садись!
Долго собираться с мыслями не пришлось: он и прежде планировал провести воспитательную беседу, если настроение у девчонок не пройдёт само.
– Лида, почему я две недели наблюдаю заплаканные глаза и красные носы? Сколько это будет продолжаться?
Бродов услышал, будто со стороны, резкий и злой собственный голос.
Девушка опустила голову не слишком-то покаянно, скорее упрямо: мол, сами знаете, зачем спрашиваете?!
– Ты – старшая. Ты должна сама переменить настроение и повлиять на Евгению.
– Я понимаю, Николай Иванович, – выдавила собеседница траурным голосом, – мы справимся, не волнуйтесь.
– Что значит «справимся»?! – возмутился Бродов. – Мы что, кого-то похоронили? Мы проводили нашего товарища на ответственное боевое задание. Это горе? Это беда? Нет, это – наша работа.
Каждая фраза выходила колючей, жёсткой. Он старался смягчить интонации, но никак не удавалось.
– Она – самая маленькая из нас, – сказала Лида тихо и непокорно, – мне жалко её. А Женька просто скучает. И Катя тоже: они дружили.
Приступ раздражения наконец удалось подавить.
– Если бы Тасе было на два года больше, ты не переживала бы за неё? – спросил Бродов мирно.
Лида вздохнула и, казалось, тоже пошла на мировую:
– Николай Иванович, мы же ничегошеньки не знаем, где она, как она. Когда она выйдет на связь, и настроение переменится.
– Может быть, она не выйдет на связь очень долго. Пройдут месяцы. Это же не повод пребывать в отчаянии… Лида, пойми… И Евгении объясни: вы не чувствуете Тасю, так как она надёжно экранирована. Но может случиться, что она мысленно прикоснётся к любой из вас в самый неожиданный момент. Вдруг ей понадобится поддержка, участие… Вы должны в любой момент стать для неё опорой – как только ей это понадобится. Поэтому вы не имеете права кукситься. Понимаем?
– Я поняла. Мы постараемся, – обещала девушка, поджав губы и скроив постную физиономию вынужденной покорности.
Бродов чувствовал, что обида на его нежданную отповедь не прошла полностью.
– Иди. Поработайте над своими настроениями. Иначе придётся привлечь вам в помощь Михаила Марковича. Свободна.
Обещание привлечь «в помощь» гипнолога – не столько угроза психологической свободе, сколько вызов: мол, на что ж вы годны, если сами не справитесь? Николай Иванович не сомневался, что в конечном итоге девчонки справятся.
Он обессиленно откинулся на спинку кресла. Не ожидал от Лидии проявлений своенравия! Угомонится, конечно. Она – надёжная, стабильная…
«Нет. Никуда не годится!» – внезапно решил Бродов и крикнул в закрывшуюся дверь:
– Лида!
Но девушка успела уйти. Николай Иванович, забыв про телефон, стремительно вышел в приёмную и приказал секретарше:
– Догоните Лидию, верните её сюда!
Секретарша убежала.
Бродов вернулся в кабинет. Он остался недоволен тем, как провёл беседу с Лидой. Недоволен потому, что нельзя говорить о чувствах неуважительно и зло, будто они являются проступком сами по себе, будто можно взять и заменить их на другие механически, как недослушанную пластинку на патефоне. Но он чуть не совершил ошибку похуже. Никоим образом не следует в таком деликатном деле передавать Евгении указания через подругу. Женя всё ещё надломлена. Если не поговорить с ней лично и по-хорошему, можно ненароком добить её. А надо, наоборот, помочь восстановиться.
Момент для беседы по душам – не самый подходящий: Николай Иванович очень устал за день. Но теперь деваться некуда: иначе девушки успеют всё обсудить без его участия и сделают свои, возможно, совсем нежелательные выводы.
В дверь заглянула Лида. Выражение лица уже не было ни подавленным, ни дерзким – только обеспокоенным.
– Лида, не надо Жене что-то говорить. Позови её ко мне. Я сам побеседую с ней.
Уловив переменившуюся интонацию начальника, Лидия одобрительно улыбнулась:
– Хотите, Николай Иванович, я поговорю с Женей от себя? Я не буду на вас ссылаться.
– Ну, это зачем ещё? – делано удивился Бродов. – С какой стати?
Понятно: Лида боится, как бы он не обидел Женю. Однако любопытно, как она станет выкручиваться с ответом.
– Просто… Чтоб вам время не тратить…
Так легко не отделаешься, дорогуша!
– А на самом деле?
Опять – склонённая голова, будто Лида собралась боднуть начальника лбом, дерзкий взгляд, тихий, с вызовом голос.
– Как вы объясните человеку, что не надо грустить, когда у вас у самого две недели тоска в глазах?
Дожили! Совсем распустились девчонки! Бродов нахмурился, сурово отчеканил:
– Лидия, не следует ничего сочинять! Зови сюда Женю.
Евгения явилась насторожённая: видно, подружка успела шепнуть ей какое-то предупреждение. Но Николай Иванович уже нашёл нужную интонацию: спокойную, весёлую, не нагнетая переживаний, а разряжая напряжённую атмосферу дней, прошедших после расставания с Тасей и переезда в Куйбышев. Убедил даже самого себя, на душе посветлело.
– Жень, Катю вы там сами подтяните. Действуйте личным примером, договорились?