Спарта. Миф и реальность

Хотя цари как должностные лица находились под постоянным контролем общины, они были «не совсем чиновники». Цари имели ряд почестей и привилегий, которые воздавались в Спарте только лицам царского достоинства. Этот круг привилегий в целом совпадает с привилегиями гомеровских царей. В отличие от всех прочих рядовых граждан, они единственные в Спарте питались полностью за государственный счет. Причем во время обедов им полагалась двойная порция, дабы они могли угощать своих друзей и сотрапезников (Her. VI. 57).

Цари в Спарте, в отличие от рядовых граждан, обладали более высокой степенью свободы, если о таковой вообще можно говорить в отношении спартанских граждан. Им единственным из спартиатов разрешалось обедать дома. При этом сохранялось их право на двойную порцию, которая доставлялась царям прямо домой (Her. VI. 56–57; Xen. Lac. pol. 15). Цари, по-видимому, пользовались и не возможной для прочих спартиатов финансовой свободой. На них не распространялась государственная монополия на использование иностранной валюты, и они, в отличие от рядовых граждан (Plut. Lys. 17), могли безнаказанно приобретать и хранить деньги у себя дома, в Спарте. По всей видимости, на них также не распространялся закон, запрещающий спартиатам свободно выезжать за пределы страны (Xen. Lac. pol. 14. 2–4; Plut. Lyc. 27). Сохранились свидетельства, что регент Павсаний «по своему почину» отправился в Византий на гермионской триере (Thuc. I. 128. 3–6), а Дорией предпринял экспедицию в Ливию и Сицилию не по воле общины, а исключительно по собственной инициативе (Her. V. 42–44).

При общении с царями соблюдался определенный церемониал. Так, никто, кроме эфоров, не имел права сидеть в присутствии царей (Xen. Lac. pol. 15. 6). Подать руку царю было недопустимо (Plut. Agis. 19; 21). При вступлении на трон каждый царь имел право объявлять амнистию государственным должникам (Her. VI. 59). По словам Геродота, этот спартанский обычай схож с персидским: «…у персов также новый царь при восшествии на престол прощает недоимки всем городам» (VI. 59).

После смерти царя ему устраивали торжественные похороны «как герою» и объявляли траур на десять дней (Her. VI. 58). На этот срок отменялись все общественные дела. Судя по описанию Геродота, царские погребения были одними из самых зрелищных спектаклей, которые Пелопоннес когда-либо видел. В Греции классического периода, где почти нигде не сохранилось даже воспоминания о царской власти, погребальные церемонии царей казались очень странными и даже сравнивались с подобными же обычаями у варваров.

В Спарту на время погребения стекалось определенное количество периеков и илотов. К ним присоединялось и гражданское население: по одному мужчине и одной женщине от каждой спартанской семьи. Геродот подробно описывает саму процедуру и энтузиазм ее участников. Важно отметить, что на царское погребение в столицу собирались представители всего населения страны, в том числе и подчиненные классы, которые, возможно, в обычное время никогда Спарту не посещали. По словам Геродота, все эти тысячи «периеков, илотов и спартанцев вместе с женщинами собираются на погребение. Они яростно бьют себя в лоб, поднимают громкие вопли и при этом причитают, что покойный царь был самым лучшим из царей» (VI. 58). Царское погребение, таким образом, символизировало объединение всех сословий вокруг спартанских царей. После смерти царя в течение трех дней прекращалась всякая торговля, и агора посыпалась мякиной (Heraclid. Pont. FHG I. 5). Подобное помпезное зрелище явно контрастировало не только с аскетическими обычаями спартанского гражданства, но и с общими, достаточно скромными установками всего греческого мира. На примере царской погребальной процедуры, совершаемой на «варварский» манер, странность спартанской царской власти внутри более широкого греческого контекста выступает в высшей степени рельефно.

Рассмотренный выше комплекс выгод, привилегий и почестей показывает, что когда-то спартанские басилевсы, подобно гомеровским царям, были суверенными монархами и путь развития царской власти в Спарте – это постоянное все большее и большее фактическое ограничение ее при формальном соблюдении древнего монархического церемониала.

Способы отрешения от власти спартанских царей

Прижизненное отстранение царя от власти – явление в спартанской истории не такое уж редкое. В случае совершения ими каких-либо должностных или уголовных преступлений они, как и любые рядовые граждане, преследовались в судебном порядке. Судебная палата, которая выносила приговор царю, как правило, состояла из высших сановников государства: эфоров и геронтов. Но это была скорее обычная практика, чем строгое предписание закона. Официально судом высшей инстанции считалось, по-видимому, народное собрание. Действительно, на этот счет есть несколько, правда далеко не однозначно толкуемых, свидетельств. Царей обычно приговаривали к большим денежным штрафам, конфискации имущества, изгнанию, лишению царского сана и, наконец, даже к смертной казни.

Наибольшее давление со стороны эфоров цари испытывали в V в., когда влияние эфората на все стороны спартанской жизни было максимальным. Именно в этот период многие басилевсы под тем или иным предлогом лишились власти. Некоторых царей судили несколько раз, как, например, Клеомена I и Павсания – современника и оппонента знаменитого Лисандра.

Как правило, поводом для судебного разбирательства являлось поведение царя в действующей армии. Любая неудачная военная кампания вызывала подозрение в том, что военачальник получил взятку от противника. Подобные обвинения в V – начале IV в. становятся стандартными. В этот период спартанской истории было несколько судов над царями. Судебная практика выработала «определенные шаблоны» для процедуры смещения тех царей, которые казались эфорам опасными для существующего порядка. Царей чаще всего обвиняли в государственной измене или коррупции. Перечислим известные нам случаи подобного рода обвинений в хронологическом порядке.

Список открывает Клеомен I, царь из династии Агиадов (годы правления – около 525–488).

Этот царь не раз вступал в конфликт с эфорами. Дважды его судили как взяточника, но оба раза Клеомен добился оправдательного приговора. Погиб он в 488 г., став жертвой политических интриг. С ним расправились без всякого суда.

Клеомен был первым в истории Спарты царем, с именем которого связывали дела о коррупции[41 - Уже во времена Геродота о спартанцах ходила дурная слава как о народе, особенно жадном до денег. Геродот рассказывает несколько историй, демонстрирующих сребролюбие спартанцев. Часть из них относится к VI в. (III. 44 – 46; 56; VI. 86). В V в. взяточничество в среде спартанского высшего сословия стало рядовым явлением. Так, Фукидид, рассказывая о судьбе Павсания, героя Греко-персидских войн и члена царской фамилии, замечает, что он вернулся из Малой Азии в Спарту только потому, что надеялся «уладить дело подкупом» (I. 131. 2). Характерен в этом отношении анекдот, передаваемый Феофрастом, согласно которому «ежегодно Перикл отправлял из Афин в Спарту сумму в десять талантов. Эти деньги, – поясняет Феофраст, – он распределял между всеми должностными лицами и таким образом отвращал опасность войны…» (Theophrast. ap. Plut. Per. 23).]. Царя в течение его правления несколько раз обвиняли во взяточничестве. Нередко дело доходило до суда, но, согласно традиции, доказать факт получения Клеоменом взятки ни разу не удалось.

Первый раз организовали судебный процесс над Клеоменом его политические противники. Из обстоятельного рассказа Геродота о правлении Клеомена ясно, что речь идет прежде всего о царе Демарате и его сторонниках. Последние обвиняли Клеомена в том, что тот в 494 г. отказался от штурма Аргоса только потому, что был подкуплен аргивянами. Однако Клеомен сумел убедить в своей невиновности судей, приведя самый убедительный для спартанцев аргумент: он сослался на волю богов. По словам царя, сама Гера подала ему ясный знак, что не желает продолжения этого похода.

Нельзя с полной уверенностью сказать, кто именно судил Клеомена. Сообщение Геродота на этот счет носит слишком общий характер[42 - «Слова Клеомена (в свою защиту. – Л.П.) показались спартанцам убедительными и правдоподобными, и он был оправдан значительным большинством голосов» (VI. 82. 2).]. Если учесть, что в классический период герусия в Спарте, как правило, выступала в качестве высшего уголовного суда (Xen. Lac. pol. 10. 2; Arist. Pol. II. 9. 25. 1271а; Plut. Lyc. 26), то под судьями, оправдавшими Клеомена, вероятно, надо понимать членов герусии. По мнению большинства исследователей, только герусия, куда ex officio входили также эфоры, имела право судить спартанских царей (Paus. III. 5. 2)[43 - См., например: Levis D. Sparta and Persia. Leiden, 1977. Р. 43 f.; Drews R. Basileus: the evidence for kingship in geometric Greece. New Haven; London, 1983. Р. 80.]. В предании не сохранилось ни одного ясного указания, что суд над царями когда-либо осуществляла апелла. В большинстве случаев, когда речь шла о функционировании спартанского государственного аппарата, древние авторы не называли органа, который бы санкционировал ту или иную акцию. Просто говорилось, что «спартанцы» (Her.VI. 66. 1) или «город» (Xen. Hell. III. 3. 4) приняли решение. За этими общими формулировками вовсе не обязательно видеть спартанскую апеллу, хотя полностью исключить такую возможность нельзя. Механизм принятия решений в Спарте, по-видимому, не носил публичного характера и часто, вероятно, оставался скрытым не только от иностранцев, но и от собственных граждан.

Не прошло и трех лет после первого судебного разбирательства, как Клеомена снова судили. Инициатором обвинения, как и в первом случае, был царь Демарат. Когда Клеомен в 491 г. направился к острову Эгине, чтобы взять в плен руководителей персофильской партии, Демарату с помощью интриг удалось расстроить его планы (Her. VI. 50–51; Paus. III. 4. 3) и тем самым помешать Клеомену успешно завершить уже начатое военное предприятие. Стараниями Демарата Клеомен был срочно отозван в Спарту и снова предстал перед судом (Her. VI. 49–51; 61). В источниках нет сведений о сути обвинений, выдвинутых Демаратом против Клеомена, но, скорее всего, речь шла о подкупе. Демарат мог утверждать, что Клеомен был якобы подкуплен афинянами, которые действительно были чрезвычайно заинтересованы в ослаблении Эгины. Даже Геродот, приводящий, как правило, негативный вариант предания о Клеомене, утверждает, что Демарат «оклеветал Клеомена, когда тот переправился на Эгину, чтобы наказать там сторонников персов» (VI. 64).

Клеомена дважды судили по сходным обвинениям – ему инкриминировали получение взятки от врагов Спарты за принятие вредных для государственных интересов решений. Но оба раза он, судя по рассказу Геродота, успешно себя защищал и легко сумел оправдаться. Ситуация однако резко изменилась после того, как в Спарте стало известно о тех манипуляциях, включая подкуп Дельфийского оракула, с помощью которых Клеомен избавился наконец от своего главного политического противника – царя Демарата.

Когда стало известно, каким бесчестным способом Клеомен лишил Демарата царской власти, в Спарте разразился скандал, и Клеомен, не дожидаясь очередного судебного разбирательства, бежал из страны. Поспешное бегство Клеомена объясняется, скорее всего, тем, что у него на тот момент не было шансов оправдаться. Он боялся, что будет лишен царского звания точно так же, как годом раньше его стараниями это произошло с Демаратом.

Поведение Клеомена в изгнании сильно отличается от поведения прочих опальных царей. Скрывшись в соседней Аркадии, он развил там бурную деятельность, убеждая аркадян выступить против Спарты (Her. VI. 74). Антиспартанская агитация Клеомена в Аркадии сделала опального царя государственным преступником в глазах всех спартиатов. В обычной для спартанцев манере (его убедили вернуться, клятвенно пообещав, по-видимому, снять с него все обвинения) Клеомена выманили из Аркадии только для того, чтобы арестовать и казнить. Как полагают современные ученые, формой казни было вынужденное самоубийство[44 - О политических суицидах в Спарте см.: David E. Suicide in Spartan Society // Spartan Society / Ed. Th. J. Figueira. Swansea, 2004. P. 25–47.]. Иначе думали в древности. Геродот утверждает, что сразу же по возвращении из Аркадии Клеомен впал в безумие и покончил жизнь самоубийством, нанеся себе множество ран (VI. 75). По всей видимости, Геродот озвучил официальную спартанскую версию, согласно которой царь довел себя до безумия из-за распущенности и безудержного пьянства (VI. 84). Традиция о пьянстве Клеомена дошла до поздней Античности (Aelian. V. h. II. 41).

В отличие от древних, современные исследователи[45 - Об их взглядах см.: Печатнова Л.Г. Античное предание о гибели спартанского царя Клеомена I // Античный мир и археология. Саратов, 2006. Вып. 12. С. 52–65.] видят, как правило, в гибели Клеомена политическое убийство, совершенное по распоряжению эфоров. Над Клеоменом учинили внесудебную расправу, и не столь уж важно, в форме вынужденного самоубийства или прямого убийства. Расправа над Клеоменом вполне вписывается в обычную для спартанских властей реакцию на крайнюю для государственных устоев опасность и свидетельствует о возросшей силе эфората.

Клеомен стоит в начале списка тех политических деятелей Спарты, которые не смогли вписаться в систему и постепенно были из нее «выдавлены». Спартанские цари уже в силу имманентной сущности своей «должности» провоцировали конфликтные ситуации и друг с другом и с остальными ветвями власти. Это тем более было справедливо для сильных от природы личностей, каким, бесспорно, был Клеомен. Как заметил П. Родс, «Спарта была в существенной степени нетолерантна к людям со свирепой потребностью собственного индивидуализма, и трудно представить себе, чтобы герой-индивидуалист легко нашел бы себе место при господстве спартанской идеологии или идеологии любого греческого государства, которое имело институты и коллективизм полиса»[46 - Родс П. Дж. Афинский театр в политическом контексте // ВДИ. 2004. № 2. С. 53.].

Регент Павсаний, член царского дома Агиадов

После Клеомена самая яркая фигура среди спартанских политиков – регент Павсаний. В 479 г. он принял на себя правление как опекун своего несовершеннолетнего двоюродного брата Плистарха (Her. IX. 10; Paus. III. 4. 9–10). В том же году он одержал победу над персами при Платеях (Her. IX. 19–88; Plut. Arist. 14–20; Diod. XI. 29. 4–32). Однако этот талантливый полководец и герой Греко-Персидских войн проявил такое неуважение к союзным греческим контингентам, что очень быстро вызвал их недовольство. Если бы дело было только в этом, на поведение Павсания закрыли бы глаза, как это не раз делали позже, когда после победы в Пелопоннесской войне Спарта стала госпожой Греции (Diod. XIV. 12. 2–9). Павсания решили отозвать не столько из-за многочисленных жалоб союзников на его грубое с ними обращение, сколько из-за поведения, не соответствующего обязательным для спартиатов стандартам. Вот как, по словам Фукидида, Павсаний вел себя на восточном фронте: «Его образ жизни, несхожий с установленными обычаями, и стремление подражать варварам давали множество поводов подозревать, что он не желает как равный подчиняться спартанским обычаям» (I. 132. 1).

Павсаний дважды привлекался к суду за свою двусмысленную позицию по отношению к персам и за поведение, сильно отличающееся от модели, принятой в спартанском обществе. Спартанцев, находящихся под его командованием, особенно раздражало то, что он окружил себя двором подобно восточному монарху. Но кроме демонстрации собственных амбиций Павсаний еще в бытность его главнокомандующим объединенными греческими силами совершил целый ряд поступков явно провокационного характера, которые не могли не вызвать негативную реакцию в Спарте. Особенно скандальной и возмутительной представлялась его женитьба на дочери Мегабата, сатрапа Даскилия (Her. V. 32). Тем самым он нарушил спартанский обычай, предписывающий жениться только на спартанских гражданках (Plut. Agis 10. 4; 11). Кроме того, Павсаний тайно оказал большую услугу персидскому царю: он возвратил Ксерксу попавших в плен родственников (Thuc. I. 128. 4–5). Эта акция регента вполне «тянула» на обвинение в государственной измене. Упорно ходили слухи, что он обещал заставить всех греков стать вассалами Персии, если ему будет дана в жены дочь Великого царя. Спартанские власти, воспользовавшись как поводом многочисленными жалобами союзников на поведение главнокомандующего, отозвали его в Спарту и предали суду. Павсания обвинили в государственной измене главным образом за ведение тайных переговоров с персами. Но тем не менее оба раза он был оправдан, хотя и отстранен от командования (Her. V. 32; Thuc. I. 94–95; 128–131; Diod. XI. 44; Plut. Arist. 23; Cim. 6).

Такое снисходительное отношение к Павсанию Фукидид объясняет тем, что «достоверных доказательств вины Павсания, как у властей, так и у его личных врагов среди спартиатов, не было, чтобы на этом основании с твердой уверенностью покарать человека царского происхождения» (Thuc. I. 132. 1). Первый суд над Павсанием состоялся в 477 г. Относительно даты второго суда надежных источников нет. Он мог иметь место между 476 и 469 гг. (Diod. XI. 44–45; Nep. Paus. 3; Just. IX. 1. 3). Оба раза Павсаний добровольно являлся в Спарту на суд «в уверенности, что уладит дело подкупом» (Thuc. I. 131. 2). Он, конечно, поостерегся бы предстать перед судом, если бы сомневался в исходе дела. В обоих случаях снисходительное отношение к Павсанию, проявленное судейской коллегией, можно объяснить тем, что его контакты с малоазийскими сатрапами и самим персидским царем не рассматривались, по крайней мере частью спартанской элиты, как большое преступление[47 - В 413–411 гг. спартанцы заключили три тайных договора с персами (Thuc. VIII. 18; 37; 58) и вплоть до окончания Пелопоннесской войны воевали на персидские деньги.].

Судьбу Павсания, скорее всего, решила его ставка на илотов. Известные шаги к сближению с ними он предпринимал еще будучи главнокомандующим. Так, он оказал им особую милость сразу после Платейской битвы. Минуя обычную процедуру изъятия трофеев, Павсаний «велел глашатаю объявить, чтобы никто не смел присваивать себе добычи, и приказал илотам снести сокровища в одно место» (Her. IX. 80). Тем самым он предоставил возможность илотам обогатиться: при его попустительстве часть добычи была илотами украдена и продана жителям Эгины. По-видимому, уже тогда Павсаний задумался о приобретении надежных союзников в лице наиболее подготовленных в военном отношении илотов[48 - В спартанской армии в это время находилось около 35 тысяч илотов, сопровождающих своих господ (Her. IX. 10. 1; 28. 2; 29. 1).]. Это был его первый шаг на пути поисков возможных союзников. В дальнейшем он вступил с ними в переговоры. Однако любые контакты с илотами рассматривались всем спартанским обществом, а не только его элитой как преступное подстрекательство к восстанию. В этом вопросе все спартанское гражданство было единодушно. Согласно античной традиции, илотская угроза являлась основным фактором спартанской истории (Critias ap. Liban. Or. XXV. 63; Theopomp. ap. Athen. VI. 272a; Myron. ap. Athen. XIV. 657d), и спартиаты, уличенные в преступных связях с илотами, неизменно приговаривались к смертной казни.

Именно переговоры с илотами, которым Павсаний обещал «свободу и гражданские права, если те поднимут восстание в поддержку его замыслов» (Thuc. I. 132. 4), стали для Павсания роковыми. Из слов Фукидида следует, что Павсаний с помощью илотов задумал низвергнуть существующий государственный порядок. Усилия регента не пропали даром: илоты поверили его обещаниям и были готовы поднять восстание. Однако вмешался случай. Павсания предал человек из его ближайшего окружения, скорее всего, один из тех илотов, кто вместе с ним участвовал в Платейской битве[49 - Согласно Фукидиду, Павсания выдал его приближенный родом из Аргила (города в Восточной Македонии). Но странным в таком случае кажется дальнейшее поведение этого аргильца: «доносчик отправился на Тенар как умоляющий о защите и построил там себе хижину» (Thuc. I. 133). Подобный поступок, как нам кажется, характерен скорее для илота, чем иностранца. Ведь на Тенаре находился храм Посейдона, служащий убежищем именно для илотов (Thuc. I. 128. 1). Поэтому высока вероятность, что этот человек был лаконским илотом. Как предполагают некоторые исследователи, переписчики текста Фукидида заменили непонятное им наименование обы Аркалия или Аргалия, расположенной близ Амикл, на название хорошо известного им города в Македонии (Beattie A.J. An Early Laconian Lex Sacra // CQ. 1951. № 1. P. 46–58; Jordan B. Kings and helots // Исседон. Альманах по древней истории и культуре. Екатеринбург, 2005. № 3. Р. 54).]. Теперь эфоры смогли предъявить Павсанию обвинение, которое грозило ему верной смертью: они получили доказательства его переговоров с илотами.

В глазах спартанской элиты это было самое тяжкое из возможных преступлений. Геронты и эфоры, до того весьма снисходительно относящиеся к многочисленным обвинениям, выдвигаемым против Павсания, и уже два раза выносившие ему оправдательный приговор, с необычайной для спартанцев поспешностью организовали внесудебную расправу над мятежным полководцем. Сперва ему дали возможность скрыться в святилище Афины Меднодомной, а затем заперли его там. Спустя какое-то время Павсаний умер от истощения (Thuc. I. 132–134; Arist. Pol. V. 1. 1301b; Nep. Paus. 4–5; Diod. XI. 45–46; Paus. III. 17. 7–9).

Дата гибели Павсания точно не установлена. Хронология последних десяти лет жизни регента до сих пор является предметом научной дискуссии, поскольку сведения древних на этот счет сильно разнятся. Так, согласно Помпею Трогу, Павсаний находился в Византии 7 лет (Just. IX. 1. 3), с 477 по 470 г., и значит, погиб около 467/66 г. Однако скептики, считающие свидетельства этого позднего автора малодостоверными, датируют смерть регента 476 г.

Как и в случае с Клеоменом, именно попытка Павсания апеллировать к потенциальным мятежникам, будь то илоты или соседние аркадяне, заставила эфоров энергично выступить против него и решиться на крайние меры. Эфоры позволили Павсанию умереть на священной храмовой территории, но не допустили его казни по решению суда. Как и в случае с царем Клеоменом, здесь сказалось нежелание правящей элиты брать на себя ответственность за вынесение обвинительного приговора в отношении члена царской фамилии. Безопаснее для сохранения внутреннего мира было объявить Клеомена самоубийцей, а Павсанию дать умереть от жажды и голода в замурованном помещении, чем на основании судебного решения казнить их. Спартанские власти не остановило даже то соображение, что гибель Павсания в святилище Афины Меднодомной явилось в глазах всего греческого мира величайшим святотатством (Thuc. I. 132. 4; Diod. XI. 45. 8). Отсюда берет свое начало так называемая Павсаниева скверна. В отличие от Килоновой, она легла пятном на все спартанское государство, а не только на род Алкмеонидов, как было в Афинах.

Леотихид II, царь из династии Еврипонтидов (годы правления – 491–469)

Кроме Клеомена Геродот называет еще одного спартанского царя, уличенного в коррупции, – Леотихида II. Начав свое правление с ложной клятвы[50 - Леотихид, троюродный брат царя Демарата, на суде лжесвидетельствовал против него. По словам Геродота, «Леотихид под клятвой обвинил Демарата, утверждая, что тот – не сын Аристона и поэтому незаконно царствует над спартанцами» (VI. 65. 3).], он и продолжил в том же духе. Вероятно, в 478/77 г. Леотихид возглавил карательную экспедицию в Фессалию, направленную против проперсидски настроенных Алевадов, и, хотя первоначально действовал удачно, внезапно прекратил всякие военные действия. Геродот не сомневается, что царь получил от фессалийских Алевадов взятку. Он даже сообщает подробности этой неприглядной истории: «Хотя он (Леотихид. – Л.П.) легко мог покорить всю страну, позволил подкупить себя большими деньгами. Леотихида застали на месте преступления: он сидел в своем собственном стане на полном золота мешке», который только что получил от врагов своей родины (Her. VI. 72; ср.: Plut. Mor. 859 d [De malign. Her. 21 c – d]).

Леотихида привлекли к суду. Но царь, не веря в оправдательный приговор, не стал дожидаться решения судебной коллегии. Он бежал в аркадскую Тегею и там скрывался на священном участке храма Афины-Алеи[51 - Согласно Павсанию, «это святилище издревле было для всех жителей Пелопоннеса наиболее чтимым и тем, кто обращался сюда с молением о защите, предоставляло наибольшую безопасность. Это ясно доказали лакедемоняне, не решившись даже потребовать выдачи Павсания, а еще раньше Леотихида…» (III. 5. 6).], опасаясь депортации, а может быть, и казни (Paus. III. 7. 9). Дом его по приговору суда был разрушен. Ограничилось ли наказание только разрушением дома, неизвестно. Судя по аналогичным делам, цари, обвиненные в получении взятки, приговаривались к значительным штрафам (Плистоанакт и Агис II). Возможно, штраф был наложен и на Леотихида. Диодор (XI. 48. 2) датирует изгнание Леотихида 476/75 г. В Тегее он жил до самой смерти в 469 г. (Her. VI. 72; Paus. III. 7. 9–10). Нет никаких свидетельств, сопровождался ли приговор детронизацией, или Леотихид и после бегства в Тегею продолжал считаться спартанским царем.

* * *

О судебных процессах по делам царей, обвиняемых в коррупции, сообщает также Фукидид. По его свидетельству, цари Плистоанакт и Агис II, правящие во 2-й пол. V в., обвинялись в получении взятки. Оба эпизода связаны были с их военной деятельностью.

Плистоанакт, царь из династии Агиадов (правил с большим перерывом с 458 по 408/07)

Царя Плистоанакта, сына победителя при Платеях Павсания, обвиняли в том, что в 446 г. он вместе с эфором Клеандридом взял от Перикла 10 талантов или, согласно Эфору (fr. 193 = Schol. ad Aristoph. Nub. 859), 20 талантов за то, чтобы увести войско из Аттики. Версию о взятке подтверждает, хотя и косвенно, Плутарх: в отчете Перикла об израсходованных им суммах среди прочего значилось 10 талантов, издержанных, по словам докладчика, «на необходимое» (Per. 23. 1), или, как спародировал его слова Аристофан, «на надобности важные» (Aristoph. Nub. 859). Плутарх сообщает, что «народ принял эту статью расходов без всяких расспросов, не входя в расследование этой тайны» (Per. 23. 1). Такое отсутствие любознательности у граждан, присутствующих на народном собрании, можно объяснить только одним – все афиняне прекрасно знали, на что именно были потрачены вышеозначенные 10 талантов. Но, с другой стороны, о том, что Перикл вел тайные переговоры со спартанским царем и подкупил его, сообщает только Плутарх, автор поздний и не особенно заботящийся о точности передаваемых им исторических фактов. Фукидид говорил лишь о подозрениях, возникших в Спарте после того, как Плистоанакт неожиданно прервал свой поход против Афин и вместе с войском вернулся домой (II. 21. 1).

Вся дальнейшая деятельность царя уже в ходе Пелопоннесской войны, в частности его неоднократные попытки начать переговоры с Афинами и активное участие в заключении Никиева мира, свидетельствует скорее о политической зрелости и способности к компромиссам, чем о склонности к взяточничеству. Возможно, и ранее, в 446 г., Плистоанакт, не желая чересчур ослаблять Афины, действительно вел переговоры с Периклом, но не о сумме взятки за предательство интересов родины, а о заключении мира на выгодных для Спарты условиях[52 - Лурье С.Я. История Греции. СПб., 1993. С. 345.]. Эта умеренная по отношению к Афинам политика будет характерна и для сына Плистоанакта царя Павсания. В конце Пелопоннесской войны Павсаний помешает всесильному адмиралу Лисандру установить спартанский протекторат над Афинами и, более того, поможет восстановить там демократическую форму правления.

По возвращении спартанской армии из-под Афин Плистоанакта и Клеандрида судили. Эфора Клеандрида, не защищенного царским саном, заочно приговорили к смертной казни. Видимо, эфор не сомневался в судебном решении: не дожидаясь приговора, он бежал далеко на запад, в Южную Италию, где обосновался в Фуриях (Thuc. VI. 104. 2; Polyaen. II. 10; Strab. VI. 1. 14. р. 264). Что касается Плистоанакта, то его приговорили к огромному штрафу (согласно Эфору, штраф составлял 15 талантов – fr. 193 = Schol. ad Aristoph. Nub. 859). Юный царь то ли не захотел, то ли не мог его выплатить и, как утверждает Плутарх, добровольно ушел в изгнание (Per. 22). В качестве места пребывания он выбрал соседнюю Аркадию. Здесь он скрывался на территории священного участка Зевса Ликейского близ горы Ликей (Strab. VIII. 8. 2. p. 388) «из страха перед лакедемонянами», как поясняет Фукидид (Thuc. II. 21. 1; V. 16. 3; Plut. Per. 22–23). В отсутствие Плистоанакта царем был объявлен его малолетний сын Павсаний (Thuc. III. 26. 2).

Странным в этой истории представляется отказ от уплаты штрафа. Царские семьи в Спарте обладали большими богатствами, и трудно представить, чтобы сумма в 15 талантов настолько смутила Плистоанакта, что он предпочел уйти в изгнание. Скорее всего, царя приговорили к двойному наказанию: штрафу и изгнанию[53 - Г. Бузольт и его последователи без особого на то основания считали, что Плистоанакт был заочно приговорен к смертной казни (Busolt G. GG. III. 1. S. 428; Bonner R.J., Smith G. Administration of Justice in Sparta // ClPh. Vol. 37. 1942. № 2. P. 117).] – точно так же, как царя Агиса II в 419 г. (Thuc. V. 63; Diod. XII. 78). Заплатил ли он в конце концов штраф, неизвестно. Вероятно, из Спарты Плистоанакт вывез большие средства, которые в дальнейшем использовал для подкупа лиц, способных оказать ему помощь в пересмотре судебного решения.

По свидетельству Фукидида, Плистоанакта амнистировали и разрешили вернуться домой только через 19 лет, в 427/26 г. Своим возвращением он во многом был обязан дельфийским жрецам[54 - Дельфийский Аполлон нередко выступал в качестве арбитра между спартанской общиной и ее царями, защищая, как правило, последних.]. Фукидид рассказал, как действовали жрецы для того, чтобы добиться оправдания Плистоанакта: они постоянно давали спартанским послам, прибывающим в Дельфы, один и тот же совет: «Лакедемоняне должны вернуть с чужбины в свою землю потомка полубога – Зевсова сына. Иначе им придется пахать землю серебряным лемехом» (Thuc. V. 16. 2; Plut. Pyth. or. 19. 403b). Богобоязненные спартанцы вняли рекомендациям Дельф и вернули Плистоанакту царскую власть. Его возвращение на родину было триумфальным и сопровождалось такими пышными церемониями, что о них как явлении редком для Спарты посчитал нужным упомянуть Фукидид. Въезд Плистоанакта в город, по словам Фукидида, сопровождался «плясками, жертвоприношениями и торжественными обрядами, какие были установлены для первых царей при основании Лакедемона» (V. 16. 3).

Фукидид прямо не говорит, каким способом Плистоанакт добился от дельфийских жрецов столь действенной и постоянной помощи. Но он сообщает такие подробности, которые заставляют думать, что царь использовал все средства, включая взятки, чтобы обеспечить себе поддержку Дельф. По словам Фукидида, в Спарте постоянно ходили слухи о «противозаконном возвращении» Плистоанакта из изгнания. Противозаконность, по-видимому, усматривалась в том, что царь использовал запрещенные средства, добиваясь от жрецов регулярного повторения сфабрикованного по его требованию оракула.

Таким образом, возвращение Плистоанакта в Спарту – целиком заслуга дельфийского жречества. Этот уникальный случай еще раз подтверждает наличие особого рода отношений между спартанскими царями и жрецами в Дельфах. Стоит обратить внимание на время возвращения Плистоанакта: уже не первый год шла Пелопоннесская война, и спартанцы, как никогда раньше, нуждались в опытном полководце-царе. Этим, возможно, объясняется то, что они наконец прислушались к рекомендациям уважаемого оракула.

Агис II, царь из династии Еврипонтидов (годы правления – 427/26–399)

Кроме Плистарха Фукидид упоминает еще одного спартанского царя, обвиненного в коррупции. Это Агис II, возглавивший в 419 г. поход спартанцев и их союзников против старинного врага Спарты Аргоса. Поведение Агиса, уже находившегося под стенами Аргоса, показалось спартанским властям настолько подозрительным, что они по возвращении царя из похода предприняли расследование. Оказалось, что Агис по неизвестной причине вместо того, чтобы дать аргосцам генеральное сражение, внезапно, ни с кем не посоветовавшись, снял свой лагерь и ушел домой. При таких обстоятельствах, естественно, пошли слухи, что царь получил крупную взятку за отказ от дальнейших военных действий против Аргоса. В ставке Агиса, вопреки установленной практике (Her. IX. 76; Xen. Hell. II. 4. 36; Lac. pol. 13. 5), находился только один эфор. Он рассматривался как соучастник преступления. Ничем не мотивированное внезапное прерывание удачно начатой военной кампании вызвало такое возмущение сограждан, что сразу по возвращении домой Агис был привлечен к суду. Судьи вынесли стандартное в подобных обстоятельствах решение: срыть дом царя до основания, а на него самого наложить огромный штраф в сто тысяч драхм (около 17 талантов). Далее, по словам Фукидида, когда страсти немного улеглись, Агис как-то сумел оправдаться и добиться помилования (по-видимому, факт подкупа доказан не был) (Thuc. V. 63; Diod. XII. 78)[55 - Фукидид сообщает важные подробности: оказывается, на решение Агиса увести армию из-под Аргоса повлиял аргосский стратег Фрасил. Последний, подобно Агису, позже был подвергнут суду у себя на родине за то, что заключил перемирие со спартанским царем «без народного одобрения». По решению суда Фрасил был побит камнями (V. 60. 5–6).].

Но для самой царской власти в Спарте этот случай имел роковые последствия. Фукидид в связи с этими событиями упоминает о введении нового закона, лишившего военачальника права принимать самостоятельные решения: «Лакедемоняне… приняли по этому случаю постановление, какого еще никогда не было у них: они приставили к царю десять спартиатов советниками, без согласия которых он не имел права выступать с войском из города» (V. 63. 4). Хотя Агис при повторном разбирательстве его дела не был отстранен от командования и не лишился царского звания, но в дальнейшем он мог принимать только решения, санкционированные коллегией десяти.

Постановление о введении коллегиального военного руководства было принято, вероятно, ad hoc и распространялось только на Агиса в качестве наказания за его неудачный поход против Аргоса.

Уже на следующий год после суда Агис II вновь был поставлен во главе спартанской армии. На этот раз спартанцы во главе с Агисом одержали победу над аргосцами и их союзниками под Мантинеей. Эта победа, конечно, реабилитировала царя в глазах спартанских властей, но в дальнейшем Агис всегда проявлял большую осторожность в вопросах внешней политики. Он менее всего был склонен к каким-либо рискованным инициативам, строго придерживаясь предписаний эфоров.

Павсаний, царь из династии Агиадов (первый период правления – 445/44–427/26; второй период правления – 408/7–395/94)

Для лишения царского звания иногда достаточно было крупной военной неудачи, даже не сопровождаемой обвинениями в получении взятки. Так, царь Павсаний в 395/94 г. был послан во главе спартанской армии в Беотию на помощь отряду, возглавляемому Лисандром. Однако он прибыл слишком поздно, уже после битвы при Галиарте, в которой погибли Лисандр и весь его отряд. По возвращении домой Павсаний предстал перед судом. Его обвинили в государственной измене и приговорили к смертной казни. Суд над Павсанием инспирировали, видимо, те же самые люди, личные и политические враги царя, которые тщетно добивались его осуждения восемью годами раньше.