Скольжение по спирали. Или поклонники Мии Римик

Он снова задумался. Дотянулся рукой до своей проплешины – как всегда теплой, и воинственно засопел.

Господин Камэ часто дотрагивался до своей макушки, старательно собирая волосы со всей округи, и аккуратно прикладывая их к незащищенному островку своей головы. Тонкими рядами, нитевидные там возлежали длинные волосы, прикрывающие бледную кожу проплешины.

Господин Камэ заходился сопеть, когда его молчаливая натура искала выход гневу, раздражению или беспокойству. Его большое, немного заплывшее возрастом и калорийной пищей, лицо становилось пунцовым, рыжие усы ощетинивались, как еж, а маленькие глаза сверкали черным блеском. В такие мгновенья бывший сержант национальной жандармерии Леон Камэ становился похож на сжатую пружину, которую – отпусти, и выстрелит молниеносно и сильно. Бывший коллега аджюдан Вобэр так и вовсе за это называл господина Камэ – Льйон.

И действительно, расшагивая по комнате, как лев в клетке, он вел с собой неслышный диалог, в котором два его Я боролись за принятие окончательного решения.

Первый «Я», несколько одомашенный и весьма теплый, пахнущий вкусными сигарами и коньячными парами, утверждал, что бросаться на немедленные поиски неизвестного отеля, где непонятный человек неконкретно просил помощи – это ужасно утомительно. Господин Камэ устало взглянул на желтоватую рубашку не первой свежести, кое-как развешанную на спинке стула. Всем своим видом она являла собой протест намечавшейся авантюре, и полностью поддерживала идею первого «Я».

«С другой стороны, вспомни…», хитро шептал ему горячим дыханием второй «Я». Господин Камэ бросил грустный взгляд на календарь и увидел чреватое проблемами число – 28 ноября, которое означало, что за ближайшие двое суток нужно раздобыть денег на оплату ренты жилья. Мадам Римик весьма добра к нему, но злоупотреблять ее терпением, господин Камэ себе никогда не позволял. Чертов голос, обжигающий ухо, напоминал о двойном тарифе, который с наскоку был предложен незнакомцем.

Господин Камэ грузно сел на кровать и достал сигару. В его голове мучительно рождалась решительность.

«Да уж… Дополнительные триста евро… мне совершенно точно не навредили бы. Даже наоборот. Вопрос, конечно, правда ли все это? Он ведь даже не представился… Хм… Ошалелый какой-то… Час за триста. Хотя какая разница? Да и… В конце концов, вдруг дело пустяковое… Скатаюсь на часок, и баста. Тогда возьму Реми Мартан… да и сигары заканчиваются… Ну и Мие можно будет заплатить. Ладно. Какой, говоришь, отель? Со шпилями?»

ОТЕЛЬ «МИ РУА». ВЕЧЕР

Человек по телефону не обманул господина Камэ – отель действительно находился недалеко. Правда, шпилей, по которым должен был ориентироваться впервые прибывающий гость, было не два, вернее не совсем два: один – правый, частично развалился, и теперь крыша отеля была похожа на бойцового пса, купированного на одно ухо.

Внешне отель напоминал детище воспаленной фантазии каталонского гения Гауди

, причем зрелого и сформировавшегося, когда маэстро навсегда вышел за пределы эклектичной архитектуры. Раздутые колонны помпезно возвышались над овальным крыльцом, с кривыми линиями ступеней, а величественная дверь была причудливо украшена массивными узорами чугунной ковки. Заломившийся набок шпиль, вместе с острыми треугольными мансардами чудовищно напоминали птенцов на крыше знаменитой Каса Мила. Волнистая форма здания, выступая чуть вперед своими балконами в стиле модерн, сохранялась от фундамента до самой крыши – асотеи

. Потому предположить, что это архитектурное чудо, в большей степени похожее на чей-то заброшенный особняк начала XX века, служит ночлегом для заплутавших прохожих и усталых шоферов, было удивительно трудно.

Не менее любопытным было и его расположение. В густых зарослях деревьев – парковых, конских каштанах, за которыми скрывался фасад отеля, причудливую его крышу тем не менее было видно еще с шоссе, при подъезде издали. И еще: никаких огней! Даже если, ночь безлунна, и ничто не зазывает загулявших зевак с их ветреными девицами на укромный приют, отель возвышается своим суровым и холодным видом над одиноким шоссе.

Эта же ночь, напротив, выдалась полнолунной, и господин Камэ внимательно рассмотрел въездные ворота, вылитые из цельного чугуна.

«…приветливо распахнутые, или беспечно оставленные незакрытыми…», подумал про себя господин Камэ, аккуратно направляя свой темно-зеленый фиат к въезду в гостиничный двор.

Проехав полсотни метров в тенистой роще каштанов и высоких кустов, господину Камэ открылась небольшая парковочная площадь перед самим зданием гостиницы. Пустая.

Он заглушил мотор, и огляделся. Ворота позади так и остались распахнутыми, деревья молча стояли в безветренной тишине, а темные окна номеров не предвещали никакого оживления внутри отшельнического строения.

«О, не иначе мое дело будет связано с цыганской свадьбой…» – саркастически усмехнулся господин Камэ, оглядываясь на совершенно пустую парковку и беззвучное приветствие отеля. Видимо, обычно здесь останавливаются на ночлег только такие дальнобойщики, которые не пользуются услугами легкомысленных женщин, так как в такие отрешенные места не захаживают даже их длинные ноги.

Найдя для себя причину, почему об этом отеле он никогда не знал ранее, господин Камэ, кряхтя, с трудом начал выбираться из машины.

Сам будучи мужчиной солидных размеров, он уже добрый десяток лет прибегал к услугам малогабаритного фиата, так широко выпускавшихся в начале девяностых, когда каждый третий французский пешеход брал себе в качестве первых колес именно этот автомобиль. С тех пор уже выросло новое поколение пешеходов и автомобилистов, французы успели пересесть сначала на ситроены и пежо, а потом на британские и немецкие иномарки, но господин Камэ почти все это время оставался верен своим принципам, а потому железного коня на иностранных пришельцев менять не решался.

Звук захлопнутой дверцы в молчаливой мгле отдался троекратным эхом, и одинокий человек на пустой парковке направился к крыльцу. На ходу застегивая воротник несвежей рубашки, выглядывающей из-под толстого вязаного свитера и распахнутой куртки бежевого цвета, господин Камэ, почти бегом, взобрался по ступенькам, волнистые линии которых походили на искаженное отражение в кривом зеркале.

Оказавшись перед холодным железом двери, пахнущей выцветшей ржавчиной, господин Камэ поймал себя на мысли что, впервые за долгое время, чувствует некоторое профессиональное вдохновение и даже прилив сил.

«Это все от безделия. И не ворчи, Леон, будто не хотел сюда ехать. Ты ведь рад, что еще при делах. Ну так займись же этим отелем! Даже если ты приехал расследовать убийство мыши облезлой кошкой-рецидивисткой. Ты же еще что-то можешь, докажи это»

Господин Камэ воспрянул духом, заставил себя улыбнуться и почти решительно потянулся к дверной ручкe…

Внезапно дверь резко отворилась, как будто кто-то предусмотрительно за нею стоял, подсматривая в глазок в ожидании запоздалого гостя. Господин Камэ так и застыл с обескуражено протянутой рукой, как вдруг услышал взволнованный голос, доносившийся из темноты:

– Ну же, входите! Это вы знакомый Мии?

Прихожая была совершенно не освещена, то есть натурально, господин Камэ шагнул во мрак. Рядом он услышал торопливый лязг замков поспешно закрывающейся двери, а уже через секунду какие-то грубые руки бесцеремонно вытолкали его за плечи внутрь здания, еще глубже, в темноту.

Оказавшись в центре вестибюля – мрачного и почти неосвещенного, господин Камэ оглянулся назад, чтобы рассмотреть человека, открывшего ему дверь. Этим человеком оказался невысокий юноша, на вид ему было едва за двадцать. Над его верхней губой чернела полоска идиотских редких усиков. Одет он был в серую кофту, безвкусную униформу, какие носят в колледжах или других заведениях, а также старые домашние брюки с вытянутыми коленями. Странный человек испуганно оглянулся, и поторапливая месье Камэ, прошипел:

– Идемте за мной, нам нужно поговорить. Нечего здесь делать.

И то верно. Внутренность отеля была скудно освещена: единственный заметный источник света шел от настольной лампы одинокой стойки администратора, зато пахло каким-то редким алкоголем, и отовсюду веяло ощущением тесноты.

– Я действительно знакомый мадам Римик, но какое это имеет значе…

– Т-ссс! Пожалуйста, тише! – голос донесся сдавленный, шипящий и даже раздраженный. – Я знаю, кто вы! Я ждал вас, – он протянул руку навстречу господину Камэ, но вместо приветствия и логического представления, он вложил в огромную ладонь приглашенного маленький пружинный фонарик (где такие еще только берутся) – Вы пришли один?

Загадочный юноша прытью оказался у стойки администратора и стал по-хозяйски звенеть ключами.

Господин Камэ задумался.

«В действительности, какая разница, как его зовут – думал он, – Это, надо так полагать, управляющий? Я уже давно ничему не удивляюсь. Почему он так нервничает? По телефону он говорил так спокойно. Вероятно, он выпил. Или даже выпивал. Ну конечно – вот откуда разит дешевым столовым вином! В общем, это не удивительно – заскучать в таком-то месте. И что тут такого, что он выпил? Может скучно стало, а может действительно случилось что. У всех свои странности. Главное, чтобы заплатил».

Господин Камэ, успокоившись, повернулся вокруг, ожидая пока его клиент перестанет возиться со своими делами у стойки. Тесное фойе (в отеле Георга V это могло бы называться вестибюлем) было совершенно темным, и походило больше на прихожую с диваном. Стесненность помещения и отсутствие освещенности, за исключением настольной лампы, намекало на отсутствие гостей в номерах, и, вероятно, унылое ожидание их появления.

Сзади, чуть левее от приемной стойки, находилась приоткрытая дверь из рельефного темного непрозрачного стекла, которая вела на лестницу – на удивление освещенную. Из приоткрытой двери просачивался тонкий луч света, разрезая пол прихожей светлым треугольником с вытянутой вершиной. Лифт, по причине немногоэтажности здания, не предусматривался.

По правую руку, замыкая маленький квадрат холла, располагались низенькие креслица, и большой потрепанный диван, покрытый ядовито-красным ситцем перед стеклянным столиком – кажется, единственным предметом роскоши в этом отеле. Взгляд господина Камэ еще успел скользнуть по зашторенным окнам, точь-в-точь как у него дома, и он даже усмехнулся про себя от этого сходства, но голос, вдруг уверенный и спокойный, оторвал его от мыслей и наблюдений:

– Я забыл представиться. Прошу меня за это извинить. Айек. – Молодой человек, оказывается, уже вылез из стойки, закончив свои дела, и теперь стоял перед господином Камэ, протягивая свою руку, маленькую, как у юноши-шахматиста, – Айек Ноел младший.

– Очень приятно, месье…

– Не месье. Я из Теннесси.

– Что?

– Теннесси. Как Томас Уильямс

, ха-ха. Кхгм. Простите. Не нужно никаких «месье». Просто Айек.

– Что ж, ладно, Айек…

– Точно… Пройдемте.

Удивительно, как Айек Ноел Младший, проворно вернул себе фонарь, одним ловким движением вынув его из больших рук господина Камэ, а потом всем благочестивым видом и гостеприимным жестом пригласил своего ночного гостя пройти следом по абсолютно темному коридору, ведшему неизвестно куда. Только господин Камэ открыл рот, как Айек предвосхитил его вопрос:

– Будем ориентироваться по свету фонаря. Почему-то света в коридоре нет. Я не электрик, и не разбираюсь, но, кажется флюорисцентная лампа перегорела, а за ней следом вылетели и остальные. Цепное подключение, как в гирлянде. Вы что-нибудь понимаете в электричестве?

Айек задал этот вопрос абсолютно внезапно, и совершенно серьезно, при этом глядя прямо в глаза своему собеседнику, задиристо сверкая серыми зрачками. Господин Камэ на это криво улыбнулся и неубедительно качнул головой.