Джек-потрошитель с Крещатика

– А как же акварель княжны Ольги Романовой, которую вы купили у нас?

– Просто я знала ее лично. И у меня сохранились хорошие воспоминания о ней.

Хозяин встретил ее шутку[2 - О знакомстве Кати с Великой княжной читайте в книге «Киевские ведьмы. Рецепт Мастера».] положенной улыбкой и вежливо погладил взглядом Катину золотую бабочку-брошь.

– Отменная вещь. Стрекозы и бабочки – два главных символа модерна. Насколько я знаю, бабочки символизировали женскую душу. Но, боюсь, сегодня у вас есть соперница, – он улыбнулся, приглашая Катю взглядом налево.

У обитой темно-синим шелком стены стояла молодая огненноволосая дама в маленьком черном платье. На ее шее висел заключенный в нарочито простую оправу неприлично огромный бриллиант размером с голубиное яйцо. На придерживающей раскрытый каталог правой руке сиял перстень с бриллиантом цвета утренней зари. Но больше всего Катю пленили ее серьги – 15-каратные бриллианты чистой воды.

До сих пор Катерина не увлекалась камнями, интересуясь сугубо магическим мастерством ювелирной работы. Но сережки огненной дамы произвели на нее странное воздействие. Рыжая стояла в профиль, и в данный момент Дображанская видела лишь одну серьгу – прозрачный сверкающий камень. Он смотрел прямо на Катю, как обращенный к ней глаз живого существа. И этого проникновенного взгляда было достаточно, чтобы понять: она влюбилась!

Получить их… Причем сейчас и немедленно! Купить за любую сумму, отдать за них все, что есть. Желание было слепящим, как вспышка света, острым как желудочный спазм, – неуправляемым.

– Кто она? – хрипло осведомилась Катерина Михайловна. Ей казалось: она знает всех богатых людей страны и их жен. Но, видимо, она ошибалась. Один розовый бриллиант на руке незнакомки тянул на миллионы.

– Виктория Сюрская. Человек мира, – представил хозяин. – Известная художница. Большую часть времени живет за рубежом. Ее картины покупают в Европе, в Америке… Несомненно, что-то в них есть. Возможно, она даже гений… А в промежутках между занятием живописью Виктория меняет богатых мужей и бриллианты. Познакомить вас?

– Нет, – преодолела соблазн Катерина.

Медноголовая дама повернула голову, и Катя заметила, что бриллианты в ее серьгах отличаются по размеру: второй пусть и малозаметно, но все-таки меньше.

– Простите, не буду мешать вам заниматься другими гостями.

Сунув каталог в сумку, Дображанская подошла к небольшому застекленному стенду, демонстрирующему коллекцию черно-белых дореволюционных открыток с полотнами Вильгельма Котарбинского. Она не лгала: живопись, в том числе и эпохи модерн, не была ее профилем. И, выбирая подарок, Дображанская еще не приняла окончательного решения.

– Если хотите знать мое мнение, – послышался презрительный мужской голос сзади, – Котарбинский – это Врубель для бедных.

Голос презрительного был Катерине знаком: на позапрошлом аукционе она увела у его обладателя, генерального директора банка, кофейный сервиз семьи Романовых.

– Взгляните, вроде бы все то же самое… Но Михаил Врубель был гением, а Вильгельм Котарбинский – нет.

И, поразмыслив, Катерина согласится со своим неудачливым соперником. Разглядывая большеглазых Вильгельмовых девушек, муз, души цветов и русалок, она невольно вспоминала врубелевских див: Музу, Сирень, Царевну-лебедь. Фантастические темы, волновавшие их, были похожи, и девушки были порой так похожи, что какую-нибудь не самую яркую работу Врубеля не знатоку можно было легко перепутать с сюжетом Котарбинского. И все же…

Черно-белая открытка, изображавшая двух девушек-стрекоз с тонкими крылышками за спиной. Дева-волна, лобзающая труп утопленника. Разбившийся о землю мертвый ангел и обезглавленная красавица, прекрасная голова которой висела у нее на руке, словно жутковатая сумочка… Котарбинский был, несомненно, талантлив. Но в том, верно, и разница между талантом и гением. Даже если твой гений, как гений Врубеля, засасывает душу в темную бездну.

Вот и еще вопрос: приятно ли Маше напоминание о Врубеле? Понравится ли ей такой печальный подарок? Или картина Котарбинского напомнит ей лишь о любимом Владимирском соборе?

– Впрочем, Вадим Вадимович может не беспокоиться, – продолжил презрительный директор за Катиной спиной. – Я точно знаю, кто это купит. Тот, кто подбирает весь мусор… если он в стиле модерн.

Неудачливый соперник стоял слишком близко, чтоб не понимать: Дображанская слышит его. И его слова повернули ее мысли иную сторону:

«Любопытно… Он пытается унизить меня из-за прошлой обиды? Или унизить лот с дальним прицелом – чтобы купить “мусор в стиле модерн” самому?»

– А сейчас два долгожданных лота, – объявил ведущий аукциона – облаченный в черный смокинг театральный артист с сединами «благородного отца», – Вильгельм Котарбинский – один из ярчайших символистов модерна, – почти слово в слово продублировал он определенье хозяина. – Поляк по происхождению. Окончил художественную Академию в Риме. Жил в Киеве. Участвовал в росписи Владимирского собора. Особенно высоко искусствоведы оценивают его шестикрылых серафимов на хорах. Вместе с Павлом Сведомским написал «Суд Пилата», «Тайную вечерю», «Распятие», «Въезд Господень в Иерусалим». Работы художника хранятся в Национальном музее в Варшаве, Третьяковской галерее, киевском музее Русского искусства. Однако, – «благородный отец от искусств» сменил темпоритм, и его голос стал интригующе томным, – особой популярностью у публики Серебряного века пользовались его работы иного плана – полные магии, символов и фантастических видений. Отпечатанные в киевском издательстве «Рассвет» почтовые карточки с изображением мистических сепий Котарбинского летали по всей Империи. Коллекционеры открыток с его работами знают, что он часто переписывал один и тот же полюбившийся сюжет много раз, меняя лишь отдельные детали…

– Занимался самоплагиатом, – шепнул своей спутнице Катин соперник – и непосредственно на аукционе генеральный директор банка сел прямо позади Дображанской.

Помимо его дамы, Катерины, рыжей художницы и двух дочек богатых пап, женщин в зале не было – только мужчины. Все держали в руках круглые таблички с номерами.

– Вильгельм Котарбинский был чрезвычайно плодовит, – продолжал «благородный» ведущий, – рисовал много и быстро. Потому точное количество созданных им работ неизвестно до сих пор. Киев постоянно открывает нам новые и новые чудные находки… С тем большим удовольствием я представляю вам две никому не известные «жемчужины», найденные в городе совсем недавно. Лот № 22. Вариация на тему сюжета «В тихую ночь», начало ХХ века, бумага на картоне.

Милая девушка в черной юбке и белой блузе вынесла и поставила на возвышение небольшое полотно размером 34?68. Одновременно изображение появилось на киноэкране над головою ведущего. Катерина перевела взгляд на каталог аукциона.

Здесь новоявленная и неизвестная ранее работа «В тихую ночь» была опубликована рядом с известной – растиражированной в виде дореволюционной открытки издательства «Рассвет», Киев. Разница между двумя «ночами» была небольшой. И та и другая представляли собой синее звездное небо над туманным озером. Из водного тумана выплывала облаченная в длинную светлую рубаху дева-душа. Ее принимал в объятия спустившийся с неба темнокудрый ангел. Профиль девы был обращен к нему. Губы ангела касались ее бледного чистого лба.

Но на открытке левая рука девушки плетью свисала вниз, в то время как выставленный на продажу шедевр представлял туманную деву в другой позе – рука красавицы обнимала ангела за шею.

На строгий вкус Катерины Михайловны сюжет был нестерпимо слащавым, и она перевернула страницу, чтобы взглянуть на следующий лот – № 23. Вариация на тему «Дух Бездны».

Здесь все было наоборот. Ангел был женщиной с огромными черными крыльями, с обращенным анфас страшным и прекрасным лицом – с суровым ртом и большими застывшими глазами. Прижимая к себе полумертвого от страха мужчину, Черный Ангел тянул его вниз – в черную расщелину скал. И что-то в этом сюжете зацепило Катю – первобытная сила, неподдельная вопиющая боль, кричащий ужас и страх. Черный Ангел понравился ей много больше – как работа он был неизмеримо сильней. Но Маше, влюбленной в темноволосых серафимов Владимирского, несомненно, подходил столь похожий на них Ангел Белый.

Тем временем аукцион начался.

– Начальная цена тысяча долларов, – оповестил ведущий. – Кто даст тысячу?

Блондинка в первом ряду быстро подняла номер – судя по возбужденному выражению ее лица раздражавшая Катю душевно-ангельская сентиментальность «Тихой ночи» казалась ей воплощением высшего искусства, а розовое платье девы-души было точно такого же цвета, как шторы в ее спальне.

– Тысяча! – радостно подхватил ведущий. – Следующий шаг – тысяча сто, – надбавил он положенные десять процентов. – Кто его сделает? О, вот и тысяча сто…

Огненноволосая дама с голубым бриллиантом на шее махнула номером. Серьга сверкнула… И Катя забыла про торг – забыла, зачем пришла сюда, забыла о празднике Маши, забыла даже о том, что этот бриллиант не ее. Алмазная сережка смотрела на Катю, маня ее дивной чистотой родника. Взгляд бриллианта был таким пристальным, что Дображанская растворилась в нем, – камень словно оказывал на нее гипнотическое воздействие… Она очнулась только тогда, когда ведущий воскликнул:

– Двадцать пять тысяч. Кто даст больше? Следующий шаг – двадцать семь тысяч пятьсот. Вижу двадцать семь тысяч пятьсот!

Блондинка не сдавалась. Рыжая – тоже. Имелись и другие соперники. Одни демонстративно тянули руку вверх, иные, желавшие сохранить инкогнито до финала торгов, делали лишь еле заметное движение, видимое одному ведущему, и Катерина не могла понять, с кем еще она ведет торг. Но ей стало заранее жалко потраченных денег.

– Следующий шаг – тридцать тысяч…

Кто б мог подумать, что «самоплагиат» и «мусор в стиле модерн» будет иметь такой спрос?

– Вижу… Тридцать тысяч! – сказал ведущий, ответив тем самым на заданный ею вопрос. Он смотрел прямо за спину Дображанской, туда, где сидел ее соперник – директор банка.

«И ты, Брут?..» – мысленно вздохнула она и качнула своим номером.

– Тридцать три… – седовласый ведущий аукциона не смог сдержать излишне жгучего взгляда на красивую Катю. И в который раз ее красота немедленно вышла ей боком.

Стоило седовласому выдать ее, сидевший перед Дображанской долговязый и худой бизнесмен, известный взрывным, неуправляемым нравом, быстро обернулся к ней и прошептал:

– Кончай! А то посажу… Поняла?

От неожиданности Катя моргнула. Приняв моргание за знак согласия, тот удовлетворенно вернулся в исходную позицию.

«Он что, угрожает мне? – к щекам Дображанской прилила кровь. – Мне, Киевице?»

– Тридцать шесть, – отреагировал ведущий на движение блондинки. – Сорок тысяч, – его взгляд опять полетел за спину Дображанской. – Сорок четыре, – взгляд переместился вперед.

Рыжая художница уже отпала. Но Кате надоело ждать – решительно сбросив с себя остатки бриллиантового гипноза, хранительница Города встала и крикнула, нарушая все правила.

– Шестьдесят! Есть желающие дать больше? – рука Дображанской, украшенная кольцом с подавляющим волю алмазным цветком одолень-травы, подняла номер.