«Мальчик, который рисовал кошек» и другие истории о вещах странных и примечательных

Она попыталась поймать хотя бы одного из них, но они неизменно ускользали и двигались так быстро и проворно, что ей никак не удавалось сделать это. Тогда она захотела прогнать их, но они не уходили и все время распевали одну и ту же песенку:

Мы – Кобакама:
Веселить вас будем в поздний час.
Нас сон принес. Спи, госпожа!
Ты не уснешь без нас!

И все время смеялись над ней. Тогда она поняла, что это фэйри – маленькие злобные духи, родственные гоблинам. Сделав это открытие, она так испугалась, что не смогла даже вскрикнуть от страха и словно онемела. Так они и протанцевали вокруг нее всю ночь до самого утра, а потом внезапно исчезли, словно растворились в воздухе.

Она постеснялась кому-нибудь сказать о том, что произошло ночью, – в конце концов, она была женой самурая и не хотела, чтобы кто-то узнал, как она испугалась.

На следующую ночь все повторилось – маленькие человечки пришли снова и вновь пели и танцевали. И так стало повторяться каждую ночь. Каждую ночь они появлялись в один и тот же час, который издревле в Японии называют часом Быка и который соответствует современным двум часам после полуночи. Поскольку посещения маленьких человечков не прекращались, женщина вскоре совсем ослабела – она почти не спала и очень боялась. Но фэйри не оставляли ее в покое.

Когда муж женщины вернулся домой, он очень расстроился, увидев ее в постели больной. Поначалу она боялась рассказать ему, что привело ее в такое состояние, опасаясь, что он станет смеяться над ней. Но он был так добр к своей жене, так мягко с ней разговаривал и так нежно ухаживал, что через некоторое время она все-таки отважилась рассказать о том, что происходит каждую ночь.

Выслушав свою жену, самурай не стал смеяться над ней, а, напротив, сделался очень серьезным и даже нахмурился.

Потом он спросил:

– В какое время они приходят?

Она ответила:

– Всегда в один и тот же час – в час Быка.

– Хорошо, – ответил ее муж. – Вечером я спрячусь и буду ждать, когда они появятся. Ничего не бойся.

Он спрятался, укрывшись за ширмой здесь же, в спальне, и принялся наблюдать сквозь щелку между створками.

Он терпеливо ждал, ни на минуту не смыкая глаз до часа Быка, и, когда сравнялось два часа ночи, маленькие человечки возникли все разом, появившись сквозь щели между циновками, устилавшими полы в комнате. Сразу же они принялись танцевать и петь:

Мы – Кобакама:
Веселить вас будем в поздний час.
Нас сон принес. Спи, госпожа!
Ты не уснешь…

Они выглядели так необычно и танцевали столь забавно, что самурай едва сдержал себя, чтобы не рассмеяться. Но, взглянув в лицо своей молодой жены и увидев, как сильно она напугана, он не стал этого делать. Он вспомнил, что почти все японские духи, фэйри и гоблины боятся обнаженного меча. Обнажив клинок, он выскочил из своего укрытия и бросился на маленьких человечков. В то же мгновение, едва увидев самурая, все они превратились… Во что бы вы думали?

В зубочистки!

И не было больше никаких маленьких человечков в нарядах самураев – только множество старых зубочисток лежали россыпью по циновкам.

Молодая женщина была слишком ленива для того, чтобы убирать за собой использованные зубочистки. Каждый день после трапезы она брала новую зубочистку, а потом, использовав, избавлялась от нее, засовывая под циновку. В конце концов фэйри, которые жили под циновками, рассердились и принялись мучить жену самурая, издеваясь над ней.

Кстати, в свое время и мать женщины видела маленьких фэйри. Как-то она засиделась до глубокой ночи и увидела их, но не растерялась, а сама на них напала! И что бы вы думали? Они превратились в сливовые косточки! Так и стало известно, что у одной маленькой девочки есть весьма дурная привычка. Она от нее избавилась и стала очень хорошей девочкой.

Значит, можно вспомнить и еще одну историю – о маленькой и очень ленивой девочке, которая любила есть сливы и имела обыкновение прятать косточки под циновками. Так она и делала. И никто не знал об этом до тех пор, пока маленькие фэйри не рассердились и не наказали ее. Каждую ночь очень маленькие, прямо-таки крошечные женщины – все они были одеты в яркие, красного цвета одежды с очень длинным рукавом – в один и тот же известный час появлялись словно из ниоткуда, принимались танцевать, строить рожицы и не давали девочке спать…

Но вернемся к истории о молодой женщине – жене самурая. Муж очень ругал жену. Ей было так стыдно, что она даже не знала, что и делать. Наконец позвали слугу и приказали собрать все зубочистки и сжечь их. После этого никогда больше маленькие человечки не возвращались и никого не тревожили.

Сокрытое во мгле

Из сборника «Shadowings», 1900

Примирение

Жил-был однажды в Киото некий молодой самурай. Так случилось, что его господин оказался в немилости. Вследствие этого самурай лишился службы и впал в отчаянную бедность. Затем обстоятельства сложились таким образом, что он был вынужден покинуть свой дом и отправиться служить властителю одной дальней провинции. Прежде чем покинуть столицу, самурай развелся с женой – доброй и красивой женщиной, надеясь, что новый союз поможет ему в продвижении по службе. Он женился на девушке из состоятельной семьи и отбыл к месту службы.

Его поступок, конечно, был продиктован легкомыслием молодости и жестокой нуждой, в которой пришлось существовать. Самурай еще не понимал, что любовь – это не то чувство, с коим легко расстаться, завязав новые отношения. Второе супружество не сделало его счастливым: характер у молодой жены был тяжелый и эгоистичный. Очень скоро мужчина стал тосковать по тем дням и той жизни, что вел в Киото. Затем он понял, что все еще любит свою первую жену, любит куда больше, чем способен полюбить вторую. И начал осознавать, как несправедлив и неблагодарен он был. Его раскаяние с каждым днем становилось глубже, угрызения совести лишали сна и покоя. Воспоминания о женщине, которую обидел, постоянно преследовали его. Он вспоминал ее мягкую речь, ее смех и улыбку, блюда, которые она готовила, ее манеры, ее неразговорчивость и терпеливость. Иногда во сне он видел, как она ткет пряжу – как тогда, когда она просиживала у ткацкого станка день и ночь, чтобы помочь ему в годы нищеты и скорби. Но еще чаще ему виделось, как она стоит на коленях в маленькой комнатке, где он ее оставил, и утирает текущие из глаз слезы рукавом изношенного халата. Даже в часы службы мыслями он возвращался к ней и постоянно спрашивал себя: как она живет, что сейчас делает? Что-то в его сердце говорило, что она не вышла замуж и сумеет простить его. И для себя он решил, что, как только сможет вернуться в Киото, сразу же разыщет ее – попросит прощения и вновь соединится с нею, сделает все, чтобы искупить вину. Но годы шли…

Наконец срок службы истек, и самурай мог распорядиться своей судьбой самостоятельно.

«Теперь я вернусь к своей любимой, – поклялся он себе. – Ах, какая глупость и какая жестокость, что я развелся с ней!»

Он расстался с нынешней женой и отослал ее к родителям под предлогом того, что у них нет детей, и тотчас же поспешил в Киото. Без промедления он отправился на розыски бывшей супруги – даже не переоделся, а пошел как есть: в пыльной дорожной одежде.

Уже наступила ночь – ночь десятого дня девятого месяца, когда самурай оказался на улице, где жила его первая жена. Город казался вымершим – было тихо, как на кладбище. Но луна светила ярко, все было видно, и он разыскал дом без труда. Он выглядел заброшенным: местами тростниковая крыша даже поросла бурьяном. Он постучал в дверь, но ему никто не ответил. Он обнаружил, что двери не заперты, и проник внутрь. Передняя комната оказалась совершенно пуста – даже циновки, что покрывают пол, отсутствовали. Холодный ветер задувал сквозь щели, через рваное отверстие в стене светила луна. Другие комнаты имели такой же нежилой вид. Похоже, дом был заброшен. Тем не менее самурай обошел все комнаты и наконец добрался до самой дальней – он знал, что эта комната была ее любимой, прежде ей нравилось здесь отдыхать. Подойдя к ширме, что отделяла помещение от остальных, он замер, потому что увидел слабый свет, что шел оттуда, пробиваясь сквозь бумагу. Он раздвинул двери и вскрикнул от радости: он увидел ее там – она склонилась над шитьем при свете тусклого бумажного фонаря. В этот самый момент она подняла глаза и встретилась с его взглядом. Со счастливой улыбкой она просто спросила:

– Когда вы вернулись в Киото? Как разыскали меня в этом пустынном доме?

Годы, казалось, совсем не изменили ее. Она была все такой же красивой и молодой – точно такой, как рисовала ему память. Но слаще всего был ее голос: в нем звучали музыка, трепет и удивление.

Вне себя от радости, он сел напротив нее и рассказал все: как глубоко раскаивается в своем эгоизме, как без нее был несчастен, как жалел, что так поступил, и как надеялся вновь соединиться с ней и загладить свою вину. И постоянно извинялся – просил у нее прощения снова и снова. Она отвечала ему с любовной мягкостью, от души умоляя его прекратить это самобичевание. Неправильно, говорила она, что он позволил себе страдать из-за нее; она всегда чувствовала, что недостойна быть его женой. Да и разлука их случилась только по причине бедности, а он всегда был добр к ней. Потому она никогда не переставала молиться о его счастье. Но даже если у нее и был повод винить его, то теперь он совершенно исчез, потому что он пришел к ней. Разве существует большее счастье – увидеть его снова, увидеть хотя бы на мгновение!

– Только на мгновение? – отвечал он ей радостным смехом. – В таких случаях говорят: в данное из семи существований. Возлюбленная моя, я вернулся к вам навсегда и никогда больше вас не покину! Ничто не сможет разлучить нас снова! Теперь я богат; у меня есть и друзья, и имущество – нам не нужно больше бояться нищеты. Вещи мои прибудут завтра, их принесут сюда. Прибудут мои слуги, вы будете управлять ими, и этот дом снова станет красивым.

Затем он продолжал уже сконфуженно – извиняясь:

– Я пришел к вам поздно, в дорожном платье, не переодевшись – но только потому, что я должен был увидеть вас и сказать все то, что сказал.

Выражение ее лица говорило о том, что ей приятно слышать эти слова, и она в свою очередь стала рассказывать о том, какие события случились в Киото после его отъезда. Единственное, о чем она говорить не стала, так это о своих страданиях. О них она не сказала ничего.

Так они проговорили до глубокой ночи. Затем она проводила его в комнату, где было потеплее, – ту, что выходила стеной на юг. В прежние времена эта комната служила им супружеской спальней.

– У вас нет никого, кто бы помогал вам? – спросил он ее, когда она стала готовить для него постель.

– Нет, никого, – отвечала она, улыбаясь. – Служанку я не могу себе позволить. Так что я живу совсем одна.

– Завтра у вас будет много слуг, – сказал он. – Много слуг, и хороших слуг. И все остальное – что только пожелаете.

Они легли. Но не спали – им нужно было сказать слишком о многом друг другу, и они все говорили и говорили: о прошлом, о настоящем, о будущем – до тех пор, пока небо не посерело. А затем – совершенно неожиданно для себя – самурай смежил веки и… уснул.

Когда он проснулся, дневной свет уже пробивался сквозь щели в стене. К своему изумлению, он обнаружил, что лежит на голых досках истертого трухлявого пола. Неужели все, что было, только привиделось ему во сне? Да нет же – вот она, рядом. Она спала. Он наклонился к ней, посмотрел и – отпрянул с криком. Лица у нее не было! Перед ним, завернутый в тяжелый саван, лежал труп женщины… От нее мало что осталось – только высохшие кости, череп да черные длинные спутанные волосы.

Он очнулся уже на улице – под жарким солнцем его трясло и знобило от холода. Теперь ледяной ужас уступил место боли. Она была так жестока и невыносима, что, увидев прохожего, он попытался его убедить – якобы он только что появился здесь и теперь ищет кого-нибудь, кто смог бы указать ему путь к жилищу его бывшей жены.

Прохожий отвечал ему:

– Если вы говорите об этом доме, то там давно никто не живет. Прежде он принадлежал жене самурая. Но несколько лет назад он покинул город и развелся с ней, чтобы жениться на другой женщине. После того как он оставил ее, она тяжело заболела. В Киото родственников у нее не было, и некому было за ней ухаживать. И женщина умерла – в тот же самый год, осенью, ровно на десятый день девятого месяца.