Урок любви

– У нас на даче три айвовых дерева, а сколько других плодовых! Там и качалку твою поставим. Полкан, знаешь, как любит, когда ты на качалке сидишь, а он рядом с тобой лежит, охраняет.

– Мама, буду тебя из Новханов (Поселок на берегу моря) на море возить, там рядом.

Старая женщина тихо улыбалась, слушая речи сына и дочери, обнимая внуков. Невестка поправляла шаль на ее худеньких плечах. Захра хала улыбалась, и только при взгляде на дерево ее глаза наполнялись грустью.

Ночью она плохо спала, ей снилась буря, шёл ливень… сильный ветер раскачивал ее домик, и ураган с треском выворачивал айвовое дерево, прямо с корнями. А вдалеке стоял ее муж, покойный Аскер киши и грозил ей пальцем. Утром рано, когда Мина еще спала, Захра хала встала у плиты готовить халву на помин мужа.

– Мама, что ты в такую рань встала?

– Сон плохой видела. Собирай уже вещи-то. Чего зря время терять, я не хочу чужих людей видеть. Попрощаюсь с домом без посторонних.

– Хорошо, мама, как скажешь.

Вдвоём они быстро управились. Собрали нехитрый скарб старушки. Мало-мальски ценные вещи Мина давно увезла, боялась, что залезут воры или проходимцы, хоть старушку и редко оставляли одну.

За несколько дней всё было собрано, упаковано и отправлено на дачу. Захра хала сама так захотела. Стоял июнь, лето началось…

И вот в один из ясных июльских дней Захра хала наконец вышла из своего дома. Перед тем как покинуть его навсегда, заглянула в садик, подошла к старой айве, обняла ее, прошептала какие-то слова и больше не произнеся ни слова и не обернувшись вышла за калитку. Села в машину Бахрама и тихо сидела до самой дачи. Сын весело болтал, стараясь развеселить старушку, обещал приезжать каждый день после работы, а отпуск у него целых 40 дней.

Первое время Захра хала даже не разговаривала с детьми, все время молчала. Дочка, сын, внуки буквально не отходили от нее, не оставляли ни на минуту одну старую женщину. Но потихоньку она оттаивала. Хотя, казалось, ничего не радовало ее теперь. Она подолгу сидела в саду, глядя на верного Полкана, ходившего за ней по пятам. Засыпала сидя в шезлонге. Но не уносила ее больше действительность туда – в прошлое, где был ее муж Аскер, всегда приносивший ей первые распустившиеся нарциссы, в те воспоминания, тёплые и берущие за душу, которые проносятся как единый миг, даря спокойствие и уверенность в том, что есть тот мир, где всё, как раньше, и те, кто покинул этот мир, живут и здравствуют там…

И стала Захра хала плохо себя чувствовать. Будто что-то тяжёлое давило на грудь и не давало вздохнуть. Лето пролетело быстро. Сын не раз возил мать на берег моря. Они сидели у моря, пили чай, слушали крики чаек, шум морского прибоя. Полкан бегал по берегу, лаял на волны, пытаясь укусить прибрежную волну. Каждую субботу приезжали внуки – Фидан с мужем, работающая в больнице невестка Лейла, и муж Мины. Дети окружали старую женщину такой заботой и любовью, что ей хотелось опять, как раньше, помогать, что-то делать по дому, нянчить малышей. Она всю жизнь была нужной, помогала дочери и сыну. Всегда добрая и отзывчивая: могла вечером прийти к дочке – знала, как ей тяжело было и учиться, и нянчить ребенка – и остаться у нее на месяц. Она удивительным образом успевала всё: и прибраться, и приготовить вкусный обед, и внуков укачать. Когда она была дома, становилось уютней, еда вкуснее и окружающие словно лучше.

Ее одинаково любили и невестка, и зять. Казалось, прожитые годы накладывают отпечаток на лице. Говорят, сама душа проявляется на лице старых людей. Так вот, лицо Захры хала было нежным, со стариковским румянцем, голубыми васильковыми глазами и сеточкой морщинок, которые делали его добрым и ласковым.

Настал октябрь. Деревья в саду оголились. Зарядили дожди. Детей очень беспокоило здоровье Захры хала. Вскоре она совсем слегла. Ноги не держали старую женщину, как-то утром она хотела встать, но повалилась на бок, хорошо, что зять был рядом, подхватил. На семейном совете было решено переехать в город к Мине, дочери. Так на одном боку Захра хала и лежала, не вставая и ни на что, не жалуясь. У детей сердце разрывалось, приглашенный доктор ничего не нашел, прописал мази для ног да успокоительное от нервов, для Мины. В один из осенних дней, вечером Мине позвонил брат и попросил приехать. Он был взволнован, по голосу Мина поняла, что ехать нужно безотлагательно.

– Знаешь, Мина, я сегодня проезжал мимо маминого дома, там перегородили всё, стройку развернули. Дом уже начали сносить, пока разнесли наполовину, а вот дерево мамино, айву выкорчевали, видно, бульдозером. И оно там на боку лежало, корнями кверху. Ты знаешь, мне так плохо стало: совсем как мама, набок завалилось. Оно… умирает… Мина молчала, она не ходила там, где стоял их дом, боялась увидеть пустое место, а больше всего – зияющую яму от дерева. Ведь недаром говорят, дерево связано с тем, в честь кого посажено, оно дает ему силу…

– Мина, может, найдем биолога или кого, как-то дерево заберём, может, еще приживется?

Лейла, жена брата, тихо стоявшая до этого в стороне, подала голос:

– У нас в больнице есть багбан(садовник) – там двор зелёный, много насаждений. Так вот, у нашего садовода руки, говорят, золотые: палку в землю втыкает – и она цветёт. Может, с ним поговорить?

– Это идея, – Бахрам был возбужден, видно было, как подействовала на него картина гибнущего дерева. На том и порешили. В следующие несколько дней они занимались этим вопросом. Бахрам отвёз больничного садовода к родительскому дому, тот, осмотрев дерево, начал отговаривать от этой затеи. Но дети настаивали. Мина всё время твердила, что эти дни шли дожди, и корни не сухие. Арендовали грузовик и вывезли дерево ближе к вечеру на дачу, там был ещё и приглашенный специалист по плодовым деревьям, двое рабочих. Общими усилиями дерево посадили в землю, перемешанную с нужными удобрениями, обрезали сломанные ветки. И тут полил дождь. Настоящий ливень. Он заливал все вокруг, омывая ветки айвы.

– Это хороший знак, – радостно воскликнул сын Бахрама. – Значит, дерево точно приживется!

– Дай-то Бог, – со вздохом прошептала насквозь промокшая Мина.

Время шло, наступила зима. Дерево стояло черное, мертвое, нижние ветви совсем засохли. Какой сук не трогала Мина, он ломался, крошился в руках. Дерево высыхало. От некогда могучего кряжистого дерева остался только ствол да две боковые ветви, упрямо тянущиеся вверх.

Почти всю зиму Захра хала не вставала с постели. Тихая, она лежала ни о чём не прося, будто со смирением ожидая своего конца. Пролетел март.

Наступил апрель. Матери не становилось ни лучше, ни хуже. Бахрам уже пожалел, что затеял всю эту кутерьму с пересаживанием дерева. Оно как стояло, так и стоит, не подавая признаков жизни. А мать везти на дачу, чтобы она увидела мертвое дерево, ни к чему. Значит, надо опять нанимать рабочих, чтобы они выкопали его и увезли куда-нибудь подальше.

Как-то в конце апреля, когда Мина убирала зимние вещи – весна выдалась на удивление теплой – вдруг Захра хала попросила отвезти ее на дачу.

– Гызым, позвони Бахраму, хочу на воздух.

– Мама, скоро поедем, уже становится жарко.

– Нет, я бы хотела сегодня, я отца вашего видела во сне. Он меня звал на дачу, сказал: я в городе остаюсь, а ты, Захра, поезжай, так надо, видно, помирать там нужно, срок мой пришёл, доченька.

– Мама, что ты такое говоришь? – Мина со слезами обняла мать.

– Я всё думаю, дом-то, наверное, уже разрушили. И дерево моё погубили. Осенью и погубили, в тот день, когда я слегла. Я знаю…

– Мама, но ведь сейчас ты себя хорошо чувствуешь.

– Да, сейчас вроде хорошо, – бодро согласилась старушка. – Позвони Бахраму.

Для Бахрама желание матери было законом, и он – благо был не на работе – в тот же день повёз их на дачу. Всю дорогу про себя Бахрам не переставал чертыхаться, не зная, как объяснить матери, появление этого дерева на даче, ругая себя за то, что поддался сиюминутной слабости. Добравшись, Бахрам хотел было въехать с других ворот, расположенных позади дома, чтобы не сразу было видно прямо посреди дачи посаженного исполина, но Захра хала велела ехать к центральным воротам. Мина закусила губу, сидела, не проронив ни слова. Заехав во двор, Бахрам открыл дверь и, поддерживая мать, помог ей выбраться из машины. Казалось, старушку кто- то вёл. Заметив знакомый силуэт, она проворно засеменила к дереву, и вскоре до детей донеслись её всхлипы. Захра хала стояла, обнимая ствол морщинистыми руками. По лицу ее, порозовевшему от свежего воздуха, текли слёзы. А счастливые глаза смотрели вверх, где на тонкой зеленой ветке распустился первый бело-розовый цветок айвы.

Худа без добра не бывает

Жизнь моя самая обычная. Ничего примечательного в ней не было. Росла в благополучной семье. Отец, мать и старшая сестра. В школе отучилась средне. Гуманитарные науки давались с лёгкостью, а вот технические – с трудом. Была общительной и замкнутой одновременно. Спросите, как это бывает? Бывает, когда выслушиваешь и сочувствуешь всем, с кем общаешься, и помогаешь всем, кто нуждается в этом, но свои эмоции держишь взаперти. Внешность у меня самая заурядная: не уродина, но и красавицей не назовешь. Но чем-то я все же отличалась от сверстников. Это я всегда чувствовала, но чем, долгое время не могла понять. И лишь позже, обернувшись назад, в детство, с высоты прожитых лет поняла – умом. С детства я обладала умом зрелого человека. Только проанализировав ситуацию, я выстраивала в своей голове логическую развязку проблемы. Достаточно было кому-то объяснить мне, как сделать работу, трудную для другого человека, я тут же справлялась с этим. У меня были задатки талантливого во всём человека, но они как бы не получили дальнейшего развития. Застыли в зачаточной форме, позволяя мне с легкостью начинать любое дело, создавать идеи, но продолжения они не получали – мне становилось скучно, и я уходила с головой в поиски нового неизведанного для себя.

По натуре я добрая и ранимая. Порой эта доброта не давала мне покоя. Я жалела всех. Особенно стариков, находящихся в состоянии безысходности и беспомощности, которые попадались на улице: мне было жалко их дрожащих рук, выцветших глаз. Жалость захлестывала меня с головой, я готова была помочь, отдать, поделиться – сделать что-то для них. Это чувство было настолько сильным, что некая подавленность долгое время не оставляла меня. Доходило до того, что, став старше, я старалась не встречаться взглядом с пожилыми людьми. Так же было с бездомными, пьяницами. И с уличными собачками. Мне было жаль всех: хотелось обогреть, накормить, уделить внимание каждому…

Будучи молодой девушкой, я часто старалась помочь: вызывала «скорую» алкоголику, покупала бабулькам лекарство в аптеке, спасала Тузиков и Мурзиков на помойках. Повзрослев, я не перестала сопереживать, но теперь это сопереживание не доставляет той радости, как в детстве, когда, купив очередной пенсионерке лекарство от давления, я ощущала важность происходящего и была преисполнена чувством выполненного долга.

Сейчас юношеский максимализм улетучился, уступив место, скорее всего, присущему взрослым людям прагматизму. Нет, я не преследую материальной выгоды во всём и вся. Хотя без денег худо, я просто стала абстрагироваться от проблем, понимая, что решить их все мне не под силу, а нервы трепать я не хочу. Делая людям добро, нельзя забывать о себе! Только спокойный, умиротворенный человек может достойно заботиться о ближнем. Поздно, но я поняла это. Поняла после двух неудачных браков. Оба моих мужа были полными противоположностями друг другу, и соответственно, мне. Но общая черта у них всё же была – это патологическая скупость. Невероятная, всепоглощающая. Как я, совершеннейший бессребреник и добряк, смогла выйти замуж, дважды наступив на одни и те же грабли, не знаю! Мои мужья были настолько ничтожными, что я не хочу даже упоминать о них, лишь постольку, поскольку потребует моё повествование.

С первым мужем я познакомилась во время поездки в Стамбул. Он был старше меня на 10 лет. Жил там, работал инженером в крупной фирме. В Стамбуле я была по приглашению друга семьи. Жила в гостинице, не люблю стеснять людей. Гостиница располагалась в центре. Хотя Стамбул настолько огромный мегаполис, что определить, где его центр, а где окраина очень трудно. Таксим – знаменитое место. Отель «Диван» расположен прямо на этой знаменитой площади. Это был конец девяностых, когда еще не было волнений в Турции. Всё было тихо.

Каждый город мира, где я побывала, для меня ассоциируется с чем-то своим, специфичным. Стамбул – с ноябрьским ветром и апельсинами: яркими оранжевыми апельсинами, с их запахом и огненным цветом. А ещё с обжигающей похлебкой ичкембе. Это такой наваристый суп, сродни нашему хашу (Суп из говяжьих ног, имеет древнюю традицию употребления с определенными специями), но молочного цвета, с нарезанными тонкими полосками баранины. Не все любят ичкембе, мой любимый супчик. Он готовится из желудка жвачных животных. И обязательные компоненты супа: уксус, лимон, чеснок. Это блюдо либо не переносят, либо влюбляются с первой пробы. Я называю его лекарством от хмурого зимнего утра. Он поднимает настроение, дает заряд бодрости и позитива.

Знаменитый Lale iskembesi. Там же, неподалеку от Таксим. Этот ресторан ведёт свою историю с 1960 года. Как сейчас помню, фото, развешанные по стенам этого солидного заведения, датированы именно этим годом. Там же самый вкусный зерде в Стамбуле. Это десерт из риса, шафрана, розовой воды, сахара и черной смородины с изумительным ароматом и вкусом. Я обратила внимание, что турки очень любят суп чорба. Они едят его утром, днем и даже поздней ночью. С красной чечевицей, горохом, вермишелью… говорят, рецептов турецких супов существует около 900!

Люблю Стамбул поздней осенью. Он неповторим, какая-то дымка прозрачная и осязаемая стоит в воздухе. Дождь моет мостовые, скидывает осенние разноцветные желто-красно-бурые листья с деревьев и волшебным ковром покрывает землю. Продавцы мандаринов, апельсинов, закутавшись и нахохлившись, стоят под зонтами. Пахнет прелой землей и, конечно же, морем. Ведь Стамбул – город, омываемый двумя морями, и соленый, свежий запах моря присутствует здесь постоянно. Наверное, это моё восхищение сыграло немаловажную роль в моём первом замужестве. Ведь будущий муж жил в Стамбуле, я приняла его предложение, которое он сделал на пятый день нашего знакомства, и в один из холодных январских дней переехала в Стамбул. Было много волнующего, памятного, запомнившегося мне. Со временем воспоминания тускнеют, остаются лишь отрывки памятных событий. Белоснежное свадебное платье и букет из белых лилий. Их запах до сих пор помню: тонкий, сладкий, пьянящий… Свадебная машина, разукрашенная лентами цветов моей родной страны: синий, красный, зелёный. Помню в ЗАГСе нигях (Церемония в ЗАГСе), когда родственники и друзья по турецкому обычаю, поздравляя, цепляли на моё платье золотые монеты и долларовые купюры.

К концу церемонии я была похожа на новогоднюю елку с гирляндами из денег. Врезалась в память набережная Босфора с Девичьей башней «Гыз кюллеси» посреди моря.

Это знаменитая Леандрова башня. Она даже запечатлена на картине известного мариниста. Мне так нравилась эта набережная с видом на миниатюрную башню, что я помню ее легенду.

По легенде древняя башня получила свое название в честь юноши Леандра, он на свою беду полюбил Геро, жрицу Афродиты, ради него нарушившую обет безбрачия. И вот для того, чтобы встречаться с возлюбленной, юноша каждую ночь переплывал пролив. Он плыл туда, где горел огонь факела, который зажигала Геро. Но в одну из темных ночей огонь внезапно погас, и Леандр, не найдя в темноте дорогу к острову, утонул. А утром безжалостные волны вынесли к ногам не дождавшейся девушки тело любимого. Геро поднялась на башню и бросилась в море! Красивая легенда. Все старинные башни имеют свои любовные истории. В моём родном городе тоже есть Девичья башня. И она тоже когда-то омывалась водами Каспия. Она больше и величественнее и также хранит предание о несчастной любви.

Дни мои в Стамбуле текли размеренно и монотонно. Занималась домашним хозяйством, ожидала мужа с работы и от нечего делать смотрела нудные и слезливые турецкие сериалы. Но со временем мне стало понятно, что мы с мужем слишком разные люди. Наши мнения все больше разнились, интересы не совпадали. Когда мне хотелось гулять, ходить на выставки, познавать чужую культуру, ему важнее было встречаться с друзьями. Он и меня брал с собой, но мне там было не интересно. Собеседники казались недалекими и глупыми: футболом не увлекались, книг не читали, фильмов не смотрели, даже пиво не пили. Их объединял интерес к музыке. Немного специфично для меня. Хотя к музыке отношусь с теплотой и особенно уважаю народные мотивы. Но тогда это было для меня странно. Нестарые вроде мужчины собираются на квартире, чтобы играть на народных инструментах и спорить до хрипоты над каждой взятой нотой, не имея при этом элементарного музыкального образования. Я же приехала из страны, в которой знали и ценили красивую жизнь, в которой было место и для музыки, и для гостей, и для развлечений. Поэтому была потрясена, когда в первый раз попала в тесную гостиную, где человек пять-шесть мужчин играли кто во что горазд, чаще, не попадая в такт, а мой муж к тому же еще и заунывно запевал. Это происходило каждые выходные. Причём принимающая сторона угощала доморощенных музыкантов только парой чашек кофе и ломтиками бисквита. Хотя им было не важно, их вообще не интересовало ничего кроме музыки. Работавшие до изнеможения всю неделю, они таким образом расслаблялись.

И мне, мечтавшей увидеть все «Подсолнухи» Ван Гога разом и побывать в Мачу-Пикчу (Древний город в Перу) было, конечно, их не понять. Всё чаще я пыталась вызвать мужа на разговор, но он искренне не понимал, чего я хочу. Ему также было сложно понять меня. Он жил в своем мире, и этот мир для посторонних был закрыт. Когда я попыталась подсунуть ему нашумевший роман нобелевского лауреата, он сделал такое изумленный лицо, что я отступила. И поняла – мы из разных социальных слоев. Осознав это, я стала готовиться к отступлению. Прожив с ним ровно 6 месяцев, я начала собираться домой. Муж мой мою капитуляцию воспринял спокойно, видимо, его тоже я в чем-то не устраивала. Может, он думал жену тоже подключить к ансамблю? И играла б я на каком-нибудь инструменте, хотя и не музыкальна. Ну, на худой конец, била бы в бубен.

И вот мы мирно распрощались, и я отбыла к себе на родину. Я не жалела, чувств никаких не осталось, общих интересов тоже. Скупость его порой зашкаливала так, что мне приходилось делать резкие замечания, хотя не в моих правилах кого-то учить, как тратить заработанные деньги. Родители довольно спокойно отреагировали на мое возвращение. Я не стала вдаваться в подробности, просто сказала маме, что решили временно пожить раздельно. Со старой своей работы я уволилась и начала искать новую. Сейчас, став старше и мудрее, я понимаю: дело было не в музыке, тем более что музыку я люблю и понимаю, и уважаю людей увлеченных, имеющих хобби, приветствую тех, кто умеет без вреда для здоровья расслабляться в наше беспокойное время. Я поняла, почему я рассталась с ним, в чём была причина. В безразличии. Ему было безразлична я, он по натуре был неэмоциональным, слабохарактерным человеком. Прожил до 40 лет один-одинешенек и тут решил жениться. Выбрал меня и понял, что некомфортно ему быть женатым. И мне было никак. Тогда в первый раз я осознала, что человек по сути своей одинок и всю жизнь пытается как-то компенсировать это. Перевернув страницу неудачного замужества, я стала жить дальше. Устроилась на работу, готовила отчётные материалы, ездила в командировки. Наконец увидела «Подсолнухи» Ван Гога – 15 цветов на желто-зеленом фоне – в мюнхенской картинной галерее. Чем пленила меня эта картина, непонятно. Взъерошенные жёлто-рыжие клубки цветов…

Мне нравилось творчество Ван Гога. Этот несчастный, талантливый до безумия художник написал 11 картин этих солнечных цветов. Не все картины дожили до наших дней. Ту, которую видела я, он посвятил своему другу Гогену. И была она написана во время счастливого отдыха во Франции. Картина как живая: дышит счастьем и пропитана солнцем. Отчего предметы так хорошо умеют передавать эмоции и чувства? Как будто безмолвный разговор ведут, рассказывая о себе. И почему люди не способны быть такими же проводниками положительных впечатлений, эмоций? Есть, конечно, позитивные личности, но их так мало…

Со вторым мужем я познакомилась случайно, на работе, за деловым ужином. Он был моим ровесником, и у нас оказалось много общих друзей. Нам было интересно вдвоём. Росли мы в одном городе, говорили на одном языке, любили одни фильмы и литературу. Казалось, вот идеальное сочетание, взаимодополняющая друг друга пара. Как я люблю говорить, оба самодостаточные, имеют взаимную симпатию. По законам физики, химии и всей Вселенной счастливы должны быть, по всем теориям вероятности. Должны, но не стали. Нет, вначале всё было хорошо. Мы поженились, скромно отгуляли свадьбу, были приглашены только самые близкие люди. Даже в путешествие поехали в Прагу. Мне было спокойно с ним. Проблемы начались через месяц совместной жизни. Он начал поздно приходить, после работы обязательно заезжал к матери. Отца у него не было, были только мать и незамужняя сестра. И домой он возвращался от родных словно зомбированный: всё ему не нравилось, придирался по пустякам. По разговорам со свекровью я понимала, откуда ветер дует. У его матери был сложный, можно сказать, тяжёлый характер. Она страдала мигренью, и приступы у неё длились по три-четыре дня. Так, пользуясь болезнью, она приучила своих детей ходить на цыпочках перед ней и беспрекословно во всём подчиняться. Увидев, что сын зажил своей самостоятельной семейной жизнью, она спохватилась и начала наносить мне удар за ударом. То кто-то увидел меня с каким-то незнакомым мужчиной, то хозяйством я не занимаюсь сама, а имею помощницу по хозяйству. И всё это происходило методично и каждодневно. Муж, совсем затравленный ходил. Не до смеха и развлечений нам было. После того как свекровь с перекошенным лицом вернула мой подарок – упаковку дорогих французских духов, заявив, что она была вскрыта, я переждала сутки, а затем собрала вещи и, оставив подаренные им обручальное кольцо и аметистовые серьги в коридоре у зеркала, уехала к себе домой. Второе замужество продлилось 4 месяца.