Я, президент и чемпион мира

– Эй, Мишка, что ты с девчонками болтаешь, давай к нам, проигрываем ведь… – орал «принц из грязи».

– Да отстань ты, знаешь, каким перепачканным я вчера домой вернулся?

– Вах, что за чистюля, ты что, в оперу собрался! Иди, подсоби, а то век не отыграемся! – И зеленоглазка опять исчез в толпе потных сорванцов.

И почему я обратила внимание на цвет его глаз?

– Мальчик, как тебя зовут? – не вытерпела я и первая заговорила с предметом интереса играющего мальчика.

– Я Мишико Саакашвили, а ты?

– Я Лали Морошкина, а это Марина Салуквадзе, просто Марикуна.

– Морошкина? Ва, русская, здесь откуда?

– Оттуда, – сказала я и повернулась к нахалу спиной.

– Хорошо, хорошо, да пошутил я. Ты в каком классе?

– В третьем, – с гордостью ответила я и с завистью посмотрела на его алый чистенький галстук. Он уже пионер! Скорее бы прошли два года…

– И Марина в третьем? – спросил явно удивленный Мишико.

– Да, и Марикуна.

– Уф, я-то думал, что она старше. Видимо, и вправду у неё отменный аппетит, – засмеялся наш новый знакомый.

Марикуна тем временем азартно болела за мальчишек, а наш разговор ее совершенно не волновал.

– Ну давай же, Нукри, давай, покажи класс этим балбесам из шестого «а», – кричала растрёпанная Марикуна и размахивала зажатым в правой руке бантом, который всего пару минут назад украшал её длинную косу.

Тем временем в моей голове вертелась лишь одна мысль: кем был этот сказочный изумрудоглазый принц в разорванной сорочке, испачканной в грязи, есть ли у него возлюбленная, и вообще, как было бы здорово находиться рядом с ним в буфете каждый день…

– Познакомься, это мои новые подруги – Лали и Марикуна, – опустил меня, витающую в мечтах, на землю голос Мишико.

– Я Нукри Чаганава, – грубо сказал поверженный в поединке рыцарь, отобрал у Мишико дважды надкушенную котлету, уполовиненный коржик и сразу перешел к делу.

Э, парень, какое время заниматься этими молокососками, мы же проиграли!

– Подумаешь, сегодня проиграли, завтра выиграем, вот принесу сменную одежду и покажем им, «где раки зимуют», а то мне вчера здорово от мамы влетело!

– Давай, брат, а то ведь знаешь, потом не вылезем из челюстей «стариков», домой-то через «биржу» возвращаться (места толковищ «золотой молодежи» Тбилиси в советское время. – Л.М.). Да, кстати, ты деньги принес?

– Какие деньги? – спросил Мишико с явным удивлением.

– Вот бестолочь! Ты что, забыл, мы должны отдать их Чхаидзе. А не то увидишь, как они устроят нам «В гостях у сказки!»

– Пойдем, Лали, звонок уже прозвенел, – доставала меня Марикуна.

Я с трудом волочила ноги к выходу. Тем временем в буфете исчезали в пыли силуэты свекольного от натуги растрепанного Нукри и жующего концы алого галстука возбужденного Мишико.

Первая любовь

В школе царила необычайная суета. Шло приготовление к 1 мая, школьное торжество ежегодно вносилось в перечень обязательных праздничных мероприятий второго полугодия, к которым, естественно, готовились и мы. На сей раз подготовка отличалась особым усердием. Дело в том, что в Грузии, в частности, в Тбилиси, а ещё конкретнее – в нашей школе, гостили партийная элита ГДР и передовой педколлектив советских учителей.

Гости из Германии щедро раздаривали прошедшим инструктаж ученикам сладких мишек «Харибо» и жевательные резинки, а заодно практиковали наш немецкий, ведь мы являлись подопытными кроликами в спецшколе широкого профиля! Наши ученики, недурно подкованные на мероприятиях подобного рода, не терялись и в свою очередь скороговоркой выпаливали переведенный на «передовые» языки мира коммунистический шедевр Маяковского «Паспорт».

Правда, никто не понимал друг друга, но это мало кого беспокоило. Главное, контакт, худо ли, бедно, состоялся. Нервный заряд достиг своего пика. Учителя, как оголтелые, бегали за сладостями и выпивкой для банкета, ведь делегацию требовалось ещё и задобрить, а там, гляди, и Государственная премия не за горами.

Мы же, младшеклассники, как наиболее «покорный электорат», принимали молчаливое участие в этом помпезном мероприятии. Впрочем, «молчаливость» была лишь внешней, наше подсознание рождало множество вопросов, но юный мозг не давал готовности к ответу. Наверное, именно подобные моменты называют «собиранием истины по крупице».

Мы с моим зеленоглазым рыцарем сидели рядом. Мне нравилось ощущать его дыхание, смешанное с табаком, и вызванные неловкостью юношеские телодвижения, направленные то к Мишико, то к моим подругам Марикуне и Кети. Несмотря на то что «чесание языками» сидящей за нами «троицы» не прерывалось ни на минуту, а предмет их бурной фантазии был всем известен, я, совершенно отрешенная, охваченная от мозга до костей каким-то новым чувством, уже виртуально стояла у сцены, жадно впитывая каждое слово и представляя себя каждым из персонажей.

На сцене актового зала появился чернявый, с горящим взором юноша. Неожиданно для всех прозвучал его литературный выбор:

«На страже боевых знамён»

На скале уже нет дворца,
Возведённого встарь народом…
Кто не видел его конца? —
Падал свод за высоким сводом.
Истребляющего огня
Ненавистная сила крепла.
И остались на склоне дня
Только камни да груда пепла.
На скале сад зелёный рос,
Ключ струился в зелёной чаще.
Сад увял, и не видно роз,
Высох в пламени ключ звенящий…
Сад засохший, умолкший стих…
Лишь бездомного ветра шорох
На дорожках, давно глухих,
Да листвы пожелтевшей ворох.

Осень ранняя так грустна —
И знамёна как будто немы.
А недавно цвела весна,
На знамёнах цвели эмблемы.
Но у тех боевых знамён
Власть волшебная, власть всё та же.
Их храню для иных времён,
Неотступно стою на страже.

– Нукри, это чьи стихи? – спросила я.

– Тссс… – приложил к губам указательный палец мой изумрудоглазый рыцарь. – Это Галактион! (Галактион Табидзе – великий грузинский поэт XX века. – Л.М.)

– Аа, – многозначительно и гордо прошептала я, будто Галактион посвятил свой самый выдающийся шедевр – стихотворение «Мэри» моей бабушке.