Дорога в Гарвард и обратно

Гоша увидел, как болезненно дернулась щека у парня. Он стал еще бледнее. Тихо отошел в сторону и пошел на отдалении от Гоши.

Гоша постарался вернуться к мыслям о машине, но парень не выходил из головы. «Фигли эта бледная моль ко мне пристала?» – с раздражением подумал Гоша.

Но быть человеком, который прихлопывает живое существо, пусть даже моль, ему не хотелось. Тем более эта бледная моль была единственной, кто подхватил его атаку и помог победить. Надо признать, что парень не полный дебил, хотя и есть в нем что-то отстойное.

– Эй, – позвал он, – тебя как зовут?

– Эдик. Мы же знакомились в первый день.

– Реально? И ты даже знаешь, как меня зовут?

– Конечно. Гоша.

Гоша был приятно удивлен.

– Слушай, Эдик, у меня к тебе два вопроса.

Эдик весь подсобрался от важности момента. Как вратарь, которому пробивают пенальти.

– Вопрос первый: ты почему такой бледный?

Эдик опустил глаза.

– У меня пигмента нет. Того, который придает коже загорелый вид.

– Так ты как елка? Зимой и летом одним цветом? – пошутил Гоша и тут же пожалел об этом.

– Вроде того. – Голос Эдика стал удрученно-печальным. – Зимой я как все, ну или почти как все, а летом резко выделяюсь. Все спрашивают…

Гоше стало неловко. У парня сбой во внутренней программе, сплошное неудобство. Его вины в том нет. А люди лезут к нему с расспросами. И он туда же. Теперь и про панаму все понятно, его же солнце жжет так, что убить может. Он перед солнцем беззащитный совсем.

– Ну и посылай всех! – дал Гоша совет. – Типа у вас забыл спросить, каким мне быть. Прямо с ходу посылай, жестко.

Эдик улыбнулся.

– А вообще тебе лучше в Норвегию какую-нибудь уехать. Или в Исландию. Чтобы солнца поменьше.

– У тебя забыл спросить, где мне жить, – с улыбкой ответил Эдик.

– Молодец! С ходу учишься!

Они рассмеялись.

Какое-то время шли молча. Но уже не просто рядом, а как-то вместе.

– Гоша, а второй вопрос? Ты обещал два вопроса, – напомнил Эдик.

– Я уже не помню. – Гоша покривил душой, он намеревался спросить, почему Эдик носит такую дурацкую панаму. – Не важно, забей.

Эдик опять улыбнулся. Как-то очень понимающе улыбнулся. Гоше показалось, что Эдик читает его мысли, как открытую книгу.

– Слушай, а как ты сегодня мой замысел понял? Прямо в десятку бить стал. Один я бы не справился.

– Не знаю. А как человек вообще что-то понимает? – Эдик задумался. – Ты замечал, что, когда много программируешь, появляется чувство… ну как будто ты внутри… Как будто это целый мир, и ты его чувствуешь. В тебе аж звенит что-то от красоты.

Он махнул рукой, не в силах выразить свое понимание сопричастности человека и искусственного, им созданного компьютерного пространства. Но Гоша все понял. И про то, что внутри звенит, и про красоту, и про то, что Эдик ему не чужой. В их кодах определенно есть что-то общее.

– Ты меня спрашивал, где я учился, – сказал Гоша. – Я тебе правду сказал, что нигде. Все эти курсы отстой. Это для тех, кто ремесленником хочет быть. Середнячком. А выше только одиночки поднимаются.

– Это я уже понял, – горячо подхватил Эдик. – У меня тоже от курсов такое же чувство было.

– На самом деле в интернете все есть. Бесплатно, только бери! Куча видосов, как кто-то крутые штуки делает. И лекции хорошие есть, и тексты. Реально хорошие. Правда, их на русский язык отвратительно переводят, как будто специально. Все слова русские, а смысл ускользает. Пришлось много читать на английском. Читать научился, а говорить нет. А главное, все время что-то надо делать руками, что-то ломать.

– Ломать?

– Ну, взламывать. Если взломаешь программу, значит, и написать сможешь такую же, только лучше. Нет неуязвимых программ. Но чем больше ломаешь, тем ближе подбираешься к этому идеалу.

Гоша сам удивился своей многословности. Давно его так не прорывало.

– Ладно, хорошего помаленьку, – закончил он.

Перед ними замаячил их отель. Демонстративно роскошный, как все в Эмиратах, где яркостью красок пытаются затмить солнце.

– У тебя как кондиционер работает? – Гоша решил сменить тему. – У меня просто зверски. Я ночью замерз реально.

– Так у арабов, видимо, комплекс неполноценности, оттого что у них зимы нет. Вот они ее ночами и устраивают.

Гоша рассмеялся. «А у этого Эдика кроме мозгов еще и чувство юмора есть», – отметил он.

И когда они поднимались по ступенькам отеля, оба знали, что на каждого чудака во вселенной найдется другой чудак, с которым будет хорошо вместе.

Глава 5. Развод

Гоша любил компьютерный мир самозабвенно и восторженно. Там все было логично, гармонично и закономерно. Жизнь на этом фоне представлялась ему бардаком, где совершаются идиотские поступки и проливаются слезы, оставляющие незаживающие душевные раны.

Однажды отец хлопнул дверью и уехал жить на дачу. Все как обычно. Необычным было лишь то, что он захватил с собой чемодан. На антресолях образовалась пустота, которая резала глаз какой-то несуразностью. В их маленькой квартире все было заставлено и плотно подогнано, вещи как будто вросли друг в друга. И вдруг дырка, брешь.

Гоша косил глазом на эту пустоту и считал дни. Отца не было уже неделю. Обычно активная фаза обиды прогорала в нем за два-три дня, потом он возвращался и долго ходил с хмурым лицом, пока тлеющая обида не превращалась в пепел. В этом отношении папа был полной противоположностью мамы, которая вспыхивала как спичка, могла оскорбить и даже побить посуду, но через час улыбалась и честно не помнила, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Папа никогда не повышал голос, но умел консервировать обиды. У него была хорошая память на все, что в порыве ссоры говорила мама.

Гоша всегда удивлялся, как нелогична окружающая его действительность. Компьютер обязательно подобрал бы папе и маме других партнеров. Но они почему-то выбрали друг друга. И теперь этот системный сбой приводит вот к таким дачным каникулам.

Через десять дней мама под видом уборки залезла на антресоли. Она шуровала там коробки, протирала пыль и выкидывала лыжные ботинки, из которых Гоша давно вырос. Потом закончила уборку и слезла со стремянки.

Гоша внимательно поглядывал на маму. Было что-то неестественное в ее активности, в демонстративной хозяйственности. Обычно мама не дружила с уборкой, всегда находя ей более приятную альтернативу. А тут с утра пораньше полезла на антресоли, добралась до лыжных ботинок, которые никому не мешали и никого не трогали уже много лет.

Все это было странно. Еще более странным было то, что мама вытирала пот каким-то смазанным, размашистым движением, умудряясь захватить все сразу: лоб, щеки, глаза. Пот стекал струйками, и мама вытирала их, размазывая тыльной стороной ладони.

Гоша посмотрел вверх и увидел, что на антресолях больше нет места для папиного чемодана. Коробки сдвинулись со своих привычных мест. Теперь они стояли вольготно, с надменным видом, пухлые и пыльные, не оставляя шансов на возвращение чемодана.