Гори, любимая, гори!

Гори, любимая, гори!
Лана Ежова

В стране, где власть сосредоточена в руках религиозных фанатиков, чародеи живут в страхе. Ведь любой из них, если всецело не покорится власти Всеотца и его "волчьего" ордена, может быть объявлен отступником и безжалостно уничтожен.

Иве не повезло родиться целительницей, но посчастливилось встретить любимого, который ради ее счастья готов… нет, не умереть. Он готов убить всех ее обидчиков, а также разметать всю нечисть на пути к спасению. Но получится ли у него ради возлюбленной смирить монстра в собственной душе?..

Это история о любви, преодолевающей время и чужую злобу. О любви, ведущей к победе – над врагами и самим собой. Это сказка для взрослых о чувстве, пронесенном сквозь годы, о сжигающей страсти на века.

Лана Ежова

Гори, любимая, гори!

Глава 1

Ведьма

Взгляд магистра Ордена волков Всеотца медленно раздевает. А, может, для его льдисто-синих глаз вообще не существует жалкой преграды в виде моей рубахи, натянутой на голое тело… Ежась, с трудом сдерживаюсь, чтобы испуганно не втянуть голову в плечи.

– Безмужняя, не состоящая в гильдии целителей Иванна Цветова, двадцать три года. – Нехорошо усмехнувшись, он с намеком добавляет: – Целительница, которая живет возле очага мертвоземья.

Как можно спокойней, пожимаю плечами. Жест выходит неловкий – руки все еще стянуты веревкой. Храмовники от сожжения на костре спасли, но развязать забыли. А еще запамятовали дать хоть какую-то теплую одежду – начало лета, но по вечерам все еще холодно.

– Я здесь родилась, ваше святейшество. Где же мне еще жить?

– Ты – целительница, – напирает на очевидное чародей высшего ранга, – для тебя открыто много путей, но ты осталась здесь.

Что сказать? Тут находится то, что держит меня сильней любых оков? Нет, лучше и не заикаться об этой причине.

И я называю самую безобидную:

– Люди болеют всюду, ваше святейшество, а возле мертвоземья чаще в несколько раз.

– Золота хочешь больше получить? – предсказуемо делает неверный вывод синеглазый брюнет и приступает к проверке – простирает длань над моей головой.

Мгновения сдаются годами, поэтому успеваю вспомнить о зрителях, затаивших дыхание, как и я. Только большинство из них надеется, что проверку я не пройду и возвращусь обратно на потушенный заклинанием магистра костер. Потушенный в последнюю минуту – я успела почувствовать не только жар, а и первые укусы подобравшегося близко огня.

Меня вновь бьет озноб. О милосердное небо! Я только что была в шаге от смерти, от ужасной, мучительной смерти! И только неожиданный приезд Марка Сирского, самого красивого и жестокого магистра Ордена, спас от ужасной участи.

Но вот воин Всеотца демонстрирует толпе свой браслет – крупный камень в нем сияет зеленью. Ее насыщенный цвет разбавляет темная точка.

– Душа женщины запятнана, но печати зла на ней нет! – громко возвещает магистр.

Удивленные возгласы раздаются вперемешку со сдавленными проклятиями. Если ведьму признают невиновной, тот, кто развел для нее костер, может взойти на него сам. Таков давний закон.

С трудом справляюсь с эмоциями, страх все еще сильнее радости. До конца не могу поверить, что "волк" ограничится проверкой одним артефактом. Ведь Марка Сирского в народе прозывают Гланисом в честь хищной рыбины, которая никогда не остается без добычи, не просто так, а за его громкие дела. Он умен, въедлив, но скор на расправу и часто приводит приговор в исполнение только на основании поведения подозреваемого. Шепчутся, что его любимая присказка "Чистому пред ликом Всеотца нечего бояться" сгубила не один десяток невинных.

– Я жду, целительница. Так чем ты замарала свою душу?

Смиренно отвечаю, подбирая слова с осторожностью:

– Серая марь, ваше святейшество… в наших краях свирепствовала серая марь. Обратились ко мне поздно, поэтому просили о последнем милосердии.

Чародей кивает, зная, что болезнь не поддается лечению с момента, когда кожа человека посереет, что происходит спустя день после заражения. Дальше целитель может лишь облегчить муки обреченного, прервав его агонию.

Измазанная нательная рубаха, как и распущенные, воняющие дымом волосы, не защищают от порывов ветра, и я чувствую, что еще немного – и начну громко стучать зубами.

Пока Сирский отвлекается на подошедшего к нему собрата по мечу, кто-то бросает в меня протухшее яйцо.

– Сжечь ведьму!

Смельчак не промахивается. Смердящая масса растекается по бедру, капает на босые ступни.

Мне и горько и смешно одновременно. Швырнули, не боясь попасть в служителя Всеотца, это как же нужно меня ненавидеть?!

А, главное, за что?..

До нынешнего утра ни за что не поверила бы, что на мою защиту никто не встанет, никто не возмутится произволом молодой баронессы. Не скажет, что она клевещет на невинную. И в кошмаре не приснилось бы, что меня вытащат за волосы прямо из кровати, не позволив одеться в платье или хотя бы набросить плащ.

Нет. Даже сейчас не верю, что меня считают ведьмой люди, чьих сыновей и дочерей я лечила шесть лет. Шесть лет я исцеляла их детей, их самих, не требуя, как медикусы, платы сверх той, что давали. И теперь я – ведьма?! Я брала на себя боль их умирающих, чтобы облегчить душам переход в Сады Всеотца. Они же отправили меня на костер, смерть на котором мучительно-нетороплива.

А ведь даже "волки" не сжигают еретиков, предавших заветы Всеотца, вот уже полвека… Они милосердно их вешают.

– Ведьма! Убийца! – вопит Стелла Хадиус, взбудораженная видом растекшегося яйца по моей ноге. – Ты убила моего мужа!

Служанки слаженно подвывают своей благородной госпоже:

– Ведьма! Сжечь ведьму!

Я почти не смотрю на заламывающую руки женщину в сером платье, сейчас для меня существует только Марк Сирский, в его власти моя судьба.

– Ты отравила эрда Томаса Хадиуса, как утверждает его вдова? – Храмовник прям, как его меч, и так же жесток.

– Да поразит меня гнев Всеотца, если вру! – в клятве ссылаюсь на того, в кого давно не верю. – Я не убивала владетеля Заречного края.

– Ложь! Ты убила его, тварь!

Стелла бросается ко мне в надежде впиться ногтями в лицо. Но мускулистые "волки" – непреодолимая преграда. И вскоре один из замковых медикусов ее оттаскивает. Молодая женщина непритворно рыдает.

Жаль, оплакивает она не почившего супруга, а саму себя.

Гланис обводит свиту вдовы презрительным взглядом.

– Мне не нравится то, что я здесь вижу. И я разберусь, по глупости или злому умыслу творится беззаконие. – И криво усмехается. – И кто на самом деле отравил барона.

Затем он отдает приказ: заходящуюся в плаче баронессу отправить в ее покои, обвиняемую, то есть меня, запереть в комнате для гостей.

Удивительно, что отсылают не в подземелье замка. Ох, слишком добр магистр к несостоявшейся жертве, подозрительно добр! Как бы после его помощи не довелось лить кровавые слезы…

Конвоируют не воины из дружины Хадиусов, а стражи Всеотца. В кожаных доспехах, в черных плащах с вышитой серебром волчьей мордой на спинах. Все как на подбор высокие, мускулистые и статные, с блеском стали в глазах – истинные "волки", поставленные Всеотцом защищать его детей от отступников и порождений Проклятого…