Начать жизнь заново

Один мой университетский профессор как-то сказал, что двадцать четыре – это тот возраст, в котором большинству придется страдать от угрей в последний раз. А еще я читал где-то, что 24, 36 и 48 – это возраст, когда случаются судьбоносные вещи. Что-то такое было связано с китайским гороскопом, уже точно и не вспомнить. Я всегда скептично относился к астрологии, звездам, восходящим и нисходящим знакам, считая все это чистейшим бредом, но почему-то эту статейку запомнил.

Усмехнувшись и покачав головой, я пошел умываться. Судьбоносные вещи в мой план-график точно не были вписаны.

Мы с Ричи тихо спустились на кухню и подкрались к холодильнику. Глаза пса шаловливо блестели, наверняка отражая мои. Я достал хлеб и палку колбасы, отрезал два огромных ломтя и сделал бутерброды. Вытащив бутылку с апельсиновым соком, я уселся прямо на пол, прислонившись спиной к дверце холодильника, и отдал один бутерброд Ричи. Мы сидели с ним, кроша хлеб, и чавкали. Натурально чавкали, чего я себе не позволял лет с пяти. И кто бы только знал, какое же это великолепное чувство! Половина пятого утра, я в растянутых спортивках и старой футболке сижу на полу с собакой и чавкаю бутербродом, запивая его соком из бутылки. Из бутылки! Невероятное чувство, пьянящее. Как же мало нужно человеку для счастья. Я тихо смеялся над Ричи, пока он расправлялся с колбасой, и поднялся на ноги только тогда, когда пес подошел к двери на улицу. Пора гулять. С наслаждением вытерев руки о штанины, я надел тапки и выскользнул во двор вместе с моим лабрадором.

Мы носились как сумасшедшие, ловя руками и лапами лучи поднимающегося солнца, и совершенно забыли о времени.

– Алекс! Что… что все это значит?!

Как ушат холодной воды на мою голову в декабре месяце. Рефлекторно втянув голову в плечи, я медленно обернулся. На мамином лице был написан такой неприкрытый шок, как будто бы минимум, что она увидела на своем заднем дворе – окровавленные трупы и наши танцы на костях. Я запустил руку в свои и без того растрепанные волосы, но тут же опустил ее. Иначе бы у матери начался нервный тик, ей-богу.

– Да мы тут… гуляем вот, – выдавил я, вместо своей головы потрепав голову сидящего рядом с виноватым видом пса.

– Да, я вижу!

О-ёй. В ее голосе прорезались истеричные нотки. Плохо, очень плохо. Я закусил губу, отведя взгляд. Мать открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба. А я стоял и молился только об одном – не засмеяться.

– Быстро приведи себя в порядок, пока отец не спустился! – наконец сказала она.

Два раза повторять не пришлось – мы вместе с Ричи влетели в дом, вихрем пронеслись по лестнице и ворвались в комнату, захлопнув дверь. И я сделал то, чего не делал уже очень давно – расхохотался в голос, упав на кровать. Ситуация была абсурднее некуда: мне 24 года, а я убегаю от матери, как нашкодивший школьник. И в самом деле глупо, что это за подростковый бунт? Черт меня понес на улицу в оборванной старой одежде? Но стыдно мне не было. Да что уж там, мне давно не было так легко и свободно. Свободно. Вот в чем было дело. Возможно, выйти на улицу в растянутых спортивках, было моим первым самостоятельно принятым решением за всю жизнь.

***

К завтраку я спустился уже готовый в колледж. Уложенные волосы, отглаженный костюм, белоснежная рубашка – чистейший трюизм. Показалось, или на лице матери мелькнуло облегчение? Я сел за стол, пряча улыбку за чашкой.

– Сын, сегодня после колледжа возвращайся домой. Не нужно ехать в офис. Нам с мамой нужно с тобой поговорить, – не отрываясь от утренней газеты, сказал отец.

Я бросил на него быстрый взгляд. Мое хорошее настроение быстро смешалось. В чем был подвох? Я бы мог подумать, что родители хотят устроить мне праздник, но что-то не вязалась вечеринка с тоном отца. Впрочем, кто знает, может быть, в них неожиданно проснулись обычные люди. Я вздохнул.

– Хорошо.

– Но не забудь позвонить Жозефине, она перенесет встречу с профессором Эллом на пять часов пятницы…

А, нет. Все нормально.

***

К счастью или несчастью, я пока не понял, но отпустили нас поздно. Приехал очередной профессор с очередной лекцией, и у нас внезапно возникла еще одна пара. Но лекция была интересной и в любом случае лучше, чем высокопарные речи отцовских коллег. Я даже остался поболтать с этим пожилым человеком, чьи глаза лучились энтузиазмом. Не каждый из нас мог таким похвастаться.

Меня немало поразила его искренняя увлеченность юридическими науками. Он действительно получал подлинное наслаждение от изучения теории государства и права, криминалистики, судебной статистики и экспертизы, что мне даже стало немного завидно. И почему у меня не было такого живого интереса?

Обменявшись рукопожатием и взаимным пожеланием удачи, мы разошлись в разные стороны уже на улице. Я не торопился домой. Хотя мне безумно хотелось открыть дверь и увидеть маленький тортик. Это уже было бы что-то. Что-то, что вряд ли произойдет. Я хмыкнул, ловя такси. Скажете, не может такого быть, чтобы родители не подарили даже торт на День Рождение? Тогда вы просто не знаете моих родителей.

Стоило мне открыть дверь, из зала меня позвал отец. Замечательно. Спасибо, что встретил, пап.

Конечно же, я не увидел никакого торта. Мать с отцом сидели за журнальным столиком, заваленным бумагами, и, нацепив на носы очки, что-то подсчитывали. Рядом лежали их телефоны, по два у каждого. Видимо, работа была продуктивной.

Я сел в кресло напротив, и родители подняли головы. Около минуты мы играли в гляделки, переводя взгляд друг на друга. Наконец, отец снял очки и вздохнул.

– Алекс, ты помнишь Митчелла Моргана из самой крупной Адвокатской палаты штата?

Я осторожно кивнул. Митчелла Моргана я помнил смутно, в последнее время моя жизнь и без него кишела огромным количеством новых знакомств. Но само имя было известным, его, кажется, даже упоминали на сегодняшней лекции.

– Его агент прислал нам сообщение с предложением оферты, – подхватила мама. – Он возьмет тебя в свою фирму штатным сотрудником. Но у него есть пара условий.

Она протянула мне листок бумаги. Я без особого интереса побежал взглядом по строчкам, но дочитать мне не дали.

– Естественно, окончить колледж ты должен с отличием. За это мы с мамой не беспокоимся, у тебя отличные оценки, количество кредитов превышает твоих товарищей, так что диплом с высшим почетом уже почти у тебя в руках. И второе его условие – ты должен жениться.

В ушах резко зазвенело. Я не ослышался? Какая к черту женитьба?! Мой взгляд, тупо застывший на ровных машинописных строчках, медленно поднялся на родителей. Эталон невозмутимости, ни один мускул на лицах не дрогнул. Мы как будто бы рецепт лазаньи обсуждаем, твою мать.

– З… зачем мне жениться? На ком? Причем тут работа?

– Успокойся, Алекс, это всего лишь формальность. К тому же мы уже акцептировали его предложение.

Моя челюсть совершенно непредставительно поздоровалась с полом. Согласились они, почему бы и нет. Всего лишь формальность? Алло, это еще и моя жизнь!

– Вы с ума сошли?! Какого черта?! Не хочу я ни на ком жениться, да у меня девушки-то никогда не было! Чем женщина может способствовать работе? Этот Морган ваш совсем конченный извращенец?! И почему вы меня даже не спросили?!

Обычно я не повышал голос на родителей. Обычно я не ругался. Обычно… но сейчас ничего обычного не было. Но отец, все также спокойно, нацепил очки обратно на нос.

– Алекс. Это престижная фирма. И если сам мистер Морган согласен взять тебя на работу, то нужно радоваться такой возможности.

– Да черта с два!!! – я сорвался на крик.

– Сядь.

Я и не заметил, что вскочил с места, но рухнул в кресло, как подкошенный.

– Не вижу смысла в твоих бунтарских выкриках. Договор составлен. Девушку мы тебе найдем, из приличной семьи, обученную манерам, с хорошей родословной.

Я недоверчиво уставился на отца. Он сейчас точно говорит о моей невесте или Ричи сучку собрался искать? Я тряхнул головой и сжал руками виски. Какой-то бред, вся эта ситуация побила все вершины абсурда в моей жизни.

– …Оформим фиктивный брак. Тебе нужен наследник, Алекс. А мистер Морган ценит надежность. У семейных людей меньше вероятность сорваться с места, да и на конкуренцию они не так падки.

Отец все еще что-то говорил, но я уже не слушал. Как связаны семья и конкуренция на рынке труда, я не понимал однозначно, зато понимал, что моя жизнь катится ко всем чертям ада. Она, конечно, и раньше не была пушистой и воздушной, но сейчас мне казалось, что кто-то наверху, если там кто-то и был, играет со мной очень паршивую злую шутку. Бунтарские выкрики. Меня собрались скрестить с породистой сукой ради прибыли и потомства. Это определенно был бунт.

Внезапно на меня навалилась усталость. Тяжелая, удушающая. Было ощущение, что мне не 24 года исполнилось с утра, а стукнуло под 90. И очень болезненно стукнуло.

– Я пойду к себе, – глухо сказал я, не узнавая собственного голоса. Мать подняла голову от бумаг.

– А ужин?

– Я не голоден, – бросил я и поплелся к лестнице, краем уха слыша, как отец говорит маме, чтобы она оставила меня в покое.

Я не стал закрывать дверь, не стал раздеваться. Просто свалился мешком на кровать, зарывшись лицом в подушку, и заорал в нее. Подушка скрыла звуки, впитала их в себя. А я так и лежал: не было желания двигаться, не было желания просыпаться завтра утром. В бок мне что-то аккуратно ткнулось. Я повернул голову, встретившись взглядом с тоскливым взглядом Ричи. Пес забрался ко мне, тихонько поскуливая, и лизнул в нос. Я вяло улыбнулся, отмахнувшись. Вот кто меня точно понимал. Я обнял горячее собачье тело, уткнувшись лбом в его бок, и вздохнул. Стало немного легче. Совсем чуть-чуть.

Проглотил? Да, проглотил. Я убеждал себя, что мне плевать. В который уже раз я убеждал себя в этом? Я уже сбился со счета. Но знал, что, в конце концов, я с собой договорюсь. Разве у меня был выбор?