– Я знаю…
В мире Яви она тоже всё еще стоит. Пока стоит. Но ей недолго осталось… Сначала я должен уничтожить её в твоем сне.
– Вот как? А зачем вам это? Разве она кому-то мешает? – напрягся Владимир. – Она ведь теперь совсем иная. Мы просто в ней встречались с Глафирой Сергеевной. Вот и всё. Неужто я даже во снах не имею права хоть немного отдохнуть?
– Она не мне мешает.
– А кому?
– Она мешает ей, – с грустью отозвался демон. – Ей мешают любые воспоминания о тебе и обо мне.
– А причем тут вы, патрон? При всем уважении к вам, это лишь дело моё и Глаши.
– Замолчи! – прервал его демон. – Не риторствуй впустую. Ты так еще и не понял до сих пор, насколько мы все связаны?
– А может, вы преувеличиваете? Нет, я, конечно, всегда находился под вашим влиянием. Но, причем тут моя любовь?
– Это ты не причем, жалкий человечишка, – тихо отозвался демон. – Лучше не зли меня, чтобы я не прихлопнул тебя, словно комара. А еще лучше – я могу запереть тебя самого в этой бане и поджечь её. Разве это не будет твоим славным и вполне достойным концом? Я даже закажу статейку в местных газетах с заголовком «Развратник из Нижнего Новгорода сгорел в собственной бане. Собаке – собачья смерть!». А, каково?
– Пойдет! – зло отозвался Владимир.
– Вот и я тоже думаю, что пойдет. А можно написать чуть высокопарнее: «Погиб поэт, невольник чести. Пал на пожаре, в собственном поместье» А так, нравится?
– И так нравится! – крикнул Владимир.
– Я могу сотни прекрасных заголовков на твой счет придумать. А после того, как от тебя останется кучка грязного пепла, я развею его над Ветлугой. Аккурат в том месте, где еще недавно хотела утопиться твоя Глашка.
– Глаша хотела утопиться? – Владимир побледнел.
– Представь себе…
– Я не буду ее больше сюда звать.
– Конечно, не будешь. Потому что будет некуда. И никаких шаров от вашей любви здесь больше не будет летать. И цветы из стен не станут более расти. И Лунная соната звучать не будет.
– Хорошо… – с унынием отозвался Владимир. – Вы и меня здесь сожжете?
– Ты точно идиот. Я, похоже, всё время переоценивал тебя. Твои умственные способности. Как можно повторно убить того, кто уже убит?
– Ну, не знаю…
– Махнев, я жутко устал. Я не стану больше с тобой объясняться на эту тему. По крайней мере, не сейчас. Сейчас мне надо, чтобы ты сжег эту баню. Дотла.
Откуда-то, будто из-за спины, демон достал горящий факел.
– Держи его… Я мог бы сжечь его самостоятельно, но эффект будет иным. Это – твой сон, и в нём ты – хозяин. Иди и поджигай.
Владимир вздохнул и взял факел.
– Жги. А всё прочее потом.
Наш герой приблизился к стенам своего любимого сруба. В нос ударил родной аромат лиственницы. Ему показалось, что стены жалобно вздохнули. Взгляд зацепился за стык двух, плотно подогнутых и крепких еще бревен. Меж ними пророс зеленый стебелёк с бутоном. Он узнал его. Это был один из тех цветов, которые выросли в их с Глашей сне. Цветок рос прямо на глазах. Он был настолько свежим, что на его нежных лепестках проступили капли хрустальной росы. Владимир отпрянул от стены – она очень быстро стала покрываться охапками этих удивительных цветов. От каждого соцветия полетели стайки бирюзовых бабочек.
– Я не могу! – крикнул демону Владимир.
– Поджигай, я сказал!
– Они живые, и дом этот тоже живой.
– Хватит антимонии разводить. Все эти цветочки растут из твоего сознания. Их нет в реальности. В реальности здесь есть лишь старые трухлявые бревна.
– Но я-то их вижу!
– Я тоже много, что вижу. Но это не значит, что всё это существует в Яви. В Яви и меня самого-то часто нет. И тебя там тоже сейчас нет… Поджигай!
Владимир вновь со слезами приблизился к бане и, зажмурив глаза, поджег сухую траву, щедро устланную вдоль завалинки. Пламя мгновенно охватило всё строение. Владимир отпрянул от горящего сруба.
– Все! Теперь можешь идти, – хмуро отозвался демон.
Он стоял рядом с Владимиром и смотрел на яркие языки пламени. В его смоляных глазах отражалось целое сонмище огня. И в эти минуты они казались страшными.
– Куда мне идти?
– Убирайся, я сказал.
Владимир попятился. Ему почудилось, что изнутри деревянного сруба доносится волшебная мелодия Бетховена. Она звучала едва слышно. Но все-таки он явственно слышал её. Как слышал и стоны. Они доносились от деревянных стен, покрытых тонкими стеблями и живыми бутонами нежных цветов.
А дальше пространство дрогнуло, и он полетел в какую-то неведомую, темную пустоту. Очнулся он у себя в кровати.
* * *
Нижегородская губерния, недалеко от села Махнево.
– А в Явь я сам хожу тогда, когда этого только пожелаю, – тихо и зло произнес Виктор, переместившись совсем в иное пространство.
А перенесся он в трактир, находящийся при постоялом дворе, в пару вёрстах от поместья дворян Махневых. В этот самый трактир, помимо залетных и почтовых карет, часто наведывались местные любители приложиться к хмельной браге или полугару. Для тех, у кого водились денежки, здесь подавали вина подороже. Но это случалось крайне редко, ибо завсегдатаи данного заведения были люди небогатые, умеющие экономить каждую, с трудом добытую копейку. Этим трактиром владел некто Мясников, разбогатевший вольноотпущенный крестьянин.
На дворе крепчал декабрьский морозец. Вечерело. Синяя мгла опускалась на белые поля и долы, раскинувшиеся вокруг на многие тихие версты. Рядом с постоялым двором Мясникова стояла небольшая деревенька, домов в тридцать. Одному из жителей этой деревни, некому Захару Рябому не спалось. Накануне, изрядно накушавшись водки со своими тремя дружками, он проспал ровно до обеда. А проснулся уже тогда, когда по земле поползли унылые зимние сумерки. Голова трещала с похмелья так, словно по ней стучали огромным молотом. Во рту едва ворочался распухший и шершавый язык.
«Как тяжко-то! – думал Захар. – Где-то же должна у нас в доме быть брага. Вроде, в подполе оставалось еще пол бутыли».
– Аксинька! Где ты, окаянная? Принеси мне опохмелиться, – мочи нет, башка как гудит. – Аксинь! Ты слышишь меня?
Ответом была полная тишина. Лишь в соседней комнате щелкнули половицы.
– Аксинька, мать твою! Оглохла что ли?
Он соскочил с топчана и еле удержался на месте, чтобы снова не упасть. Стены, пол и потолок завибрировали в такт ударам в голове. Пошатываясь, он выпрямился. Судя по всему, его зловредная женушка ушла к соседке или к сестрам, в соседнюю деревню.