Кольцов. Часть 2

Варвара Семеновна тоже улыбнулась, но глаза ее не улыбались. В этот момент они показались ему особенно холодными и какими-то колючими. Она прошла чуть вперед, цокая каблучками белых туфелек.

Перед нашим героем открылся не менее великолепный второй этаж здания с огромным залом, оформленным, как и обеденный, в стиле классицизма и рококо. Стены второго этажа были окрашены в нежно бирюзовый цвет. Здесь было много позолоты и жемчужного глянца. Огромные панно и витиеватые картуши украшали образы обнаженных нимф и сатиров.

«Да, видимо, портрет вождя на первом этаже – это не более чем китч или дань конъюнктурным традициям, – с раздражением думал Андрей. Хмель давно выветрился из его головы и ныне он взирал на все более трезво: – Большая часть этого «скромного лесного гнездышка» – не что иное, как настоящий Версальский замок. Да уж, хорошо устроились, товарищ Бронш, чиновница из Наркомпроса. И нет на вас управы. А тот, чей портрет висит на первом этаже, до вас теперь уже не доберется. А жаль. Хотя, чего это я так разозлился? Уж не зависть ли это? Смешно. Завидовать всем эти побрякушкам, глянцу и нафталину? Увольте. Как говорил Бальзак: «За каждым богатством кроется преступление»».

– Вот, здесь и находится моя картинная галерея, – продолжала ворковать Бронш, не догадываясь об экспроприаторских настроениях своего гостя. – Весь второй этаж и почти все гостиные, и комнаты для отдыха заполнены картинами лучших мировых живописцев. У меня даже есть несколько работ восемнадцатого века и одна шестнадцатого. Есть такой фламандский художник Хуан де Фландес. Одна его малоизвестная работа – это настоящий бриллиант моей коллекции. Есть несколько картин малых голландцев семнадцатого века. Франца Хальса и Яна Стена.

– Даже так? – Андрей присвистнул. – Да, у вас тут целая Третьяковка.

– Мы с братом собираем эти картины уже давно. Еще до революции я начала собирать свою коллекцию. Правда, в Гражданскую мне пришлось продать пару работ, чтобы хоть как-то выжить. Зато сейчас…

– Что сейчас?

– Сейчас все иначе, – самодовольно отозвалась Бронш. – И кроме тех отечественных фамилий, что я вам уже перечислила, а каждый из моих гостей непременно дарил мне хоть одну свою картину, у меня есть еще шедевры Левитана, Бакста, Шишкина, Серова, Айвазовского. Много кого…

– Впечатляет, нечего сказать, – отозвался Андрей, переходя словно в музее от картины к картине.

– Живопись – моя страсть. У меня и дома, в квартире на Никольской, тоже много картин, – улыбнулась Варвара. – Пойдемте лучше в мою мастерскую. Я покажу вам и собственные работы.

Виляя узкими бедрами, хозяйка вела Андрея по длинным коридорам, переходя от одного пассажа в другой. Помимо картин, в коридорах располагались старинные столики с жирандолями. Часть комнат была закрыта. Некоторые открыты настежь, и всюду присутствовало почти царское великолепие – от роскошных портьер, до старинной и дорогой мебели – все казалось Андрею почти сказочным. В одной из комнат он увидел Беккеровский рояль, отражавшийся чёрным лебедем в лаке паркета. Были здесь и комнаты, полные шкафов с книгами.

– Это библиотека моего брата, – мимоходом сообщила ему Варвара. – Помимо художественной литературы, он много читает книг по юриспруденции. А вот и его кабинет. Но он всегда его замыкает на ключ.

В одном из широких пассажей Андрей заметил шелковый диван, явно старинной работы.

– Скажите, Андрей Николаевич, а ваша жена красива? – внезапно спросила его Варвара, стараясь выглядеть безразличной.

– Да, многие находят ее вполне милой.

– А вы сами? – она делано рассмеялась.

– Ну, я бы, наверное, не женился на ней, если бы она мне не нравилась.

– А сколько ей лет?

– Она намного моложе меня. Ей двадцать.

– О, боже! Такая молодая? – глаза Бронш вновь сделались холодными. – И чем же она у вас занята?

– Она домохозяйка и воспитывает двух сыновей.

– Вот как? – Бронш присела на один из диванов и закинула ногу на ногу.

Возле располагался столик, на котором лежала книга в старинном переплете и золотистая коробка иностранных папирос. Как показалось Андрею, хозяйка чуть нервным движением тонких пальцев выудила папиросу и закурила.

– Двадцать лет, двое детей… Mille pardon, за мое любопытство, дорогой товарищ Кольцов, но при вашем интеллекте, о чем вы можете разговаривать с этой юной леди? Наверняка она еще очень глупа.

– А вы знаете, да… Бывает, что так. Приходится мириться с бабской глупостью. Глупа. Ваша правда. Но красива. А впрочем, вы знаете, она неплохо образована для своих лет. Она училась в Смольном и получила довольно приличное домашнее образование. Знает кучу стихов, разбирается в поэзии и искусстве. Знает три языка. Но, вы ужасно правы – она таки глупа, как и всякая баба.

Бронш внимательно посмотрела на него и неожиданно рассмеялась.

– А вот теперь я просто сгораю от любопытства. Непременно приведите ее ко мне в следующий раз. Непременно. Ей здесь понравится. Воздух, озеро. Я еще свожу вас сегодня на озеро. А вечером танцы.

– Хорошо, я подумаю.

– Непременно возьмите ее с собой. Я просто настаиваю.

Она выпустила дым из тонких ноздрей и пристально посмотрела на Андрея.

– Можно я перейду на «ты»? И буду звать тебя просто Андреем? Андрюшей?

– Нет, нельзя, – делано насупился он, а после захохотал. – Господи, ну конечно. Хватит нам уже выкать.

– Да, пожалуй. И вот еще что. Сейчас, когда вы мне бегло рассказали о своей семье, мне показалось… Хотя, нет…

– Что вам показалось?

– Андрей, мы оба забываем, что перешли на «ты». Мы сейчас выпьем шампанского на брудершафт и уже вряд ли собьемся.

– Так что тебе показалось?

– Мне показалось, что ты немного, как бы это сказать, «домостроевец» что ли? Бьюсь об заклад, что дома ты себя ведешь как глава семьи, и тебя все слушаются. И дети и жена. Хотя, она еще очень молода, чтобы тебя не слушать. Это понятно.

– А разве должно быть иначе?

– Должно и можно. Сейчас, в новом обществе, у мужчины и женщины равные права. А вы знаете, что Лев Троцкий писал в письмах Ленину о том, что семья, как ячейка общества, давно себя изжила?

– Правда? – Андрей лукаво приподнял бровь. – А Ленин что же?

– А Ильич отвечал, что нужно не только разрушить семью как буржуазный пережиток, но и дать полную свободу пролетариату в плане нравов.

– О, даже так? – Андрей изобразил на лице неподдельный интерес.

– Да… А ты знаешь о том, что Инесса Арманд была возлюбленной Ильича?

– Нет, в первый раз слышу, – соврал Кольцов.

– Да, она была для него не просто любовницей. Она была для него любимой женщиной. Заметь, у Ильича была и законная супруга.

– Я понимаю.

– Крупская догадывалась об их любви, но терпела и молчала.

– Вполне разумное поведение для женщины, – кивнул Андрей.

– Ты так считаешь? А знаешь, Ленин много разговаривал с Инессой о женской эмансипации. Инесса стала настоящим борцом за права женщин. О половом равноправии говорили еще и до революции. Эти лозунги звучали не только из уст большевиков. Они были популярны и у меньшевиков и эсеров. Многие революционеры призывали освободить слабый пол от семейного рабства. А Коллонтай?

– А что Коллонтай? – оживился Андрей.