Стервочка Лиса

Взял ее ладонь в свою и, опустив на сгиб локтя, повел к дому. Вечер явно начинал мне нравиться все больше.

12. Забава

Нет, я, конечно, люблю всякие сюрпризы, но исключительно от тех, кого знаю, и исключительно в день рождения. Мой. А так как на календаре далеко не май месяц, и Пупсика я знаю от слова «никак», то идти с ним под ручку неведомо куда было верхом глупости. Угу. Мне бы флешечку обратно и пятками сверкать поскорее в сторону дома…

– Слушай, давай ты мне флешку незаметно в сумку перекинешь и я побегу уже, а? У меня дома кошка некормленная. Воет уже бедолага с голодухи на весь подъезд. Бабули потом мозг выклюют.

– Не ври. Нет у тебя кошки.

Да блин! Что ж ты такой внимательный-то там, где не нужно?

– Ой! Только вспомнила, что обещала Пашке позвонить! Пашка он же очень волнуется, что уже так поздно и я не дома, – снова включила я фантазию на полную катушку, но и тут вышел облом.

Пупс резко остановился и, развернув меня лицом к себе, прорычал:

– Слушай, кошатница, кончай заливать. Пол часа тебя не убьет, и время ещё детское. Если ты, конечно, малое дитё и в десять горшочками звенеть начинаешь, то зачем время тянешь?

– Кто тянет? Я? – обомлела я. – И какими ещё нафиг горшочками?

– Теми, которые «чистить зубы, писать и спать».

– Сволочь беспардонная!

– Я? И это мне говорит мартышка, вломившаяся в два дома без приглашения за один вечер, – хохотнул трактор в костюме и сделал приглашающий жест рукой. – Прошу, кошатница. Сейчас свободную от посторонних глаз комнату найдем и можешь лететь спасать кошек-мозгоклюек, горшки и голодных бабулек.

– У тебя десять минут, максимум, – поставила я ультиматум.

– Договорились, – кивнул шкаф-переросток и хитрожопо улыбнулся.

Открыл дверь, и я поняла, что хрен куда смоюсь, а в доме вряд ли найдется хоть один «свободный от посторонних глаз» закуток. Народа в нем было, как селедок в банке, и одна из них сразу же подошла к нам. Пипец

– Елисей, мой мальчик, – пропела приторно моложавая бабуля в струящемся платье в пол, явно перебарщивающая с пластикой, косметикой и чем-нибудь ещё омолаживающе-разглаживающим. Протянула свою морщинистую куриную культяпку Елисею, по которой я и поняла, что она бабуля, и потом посмотрела на меня. – Какая яркая и экстравагантная у тебя сегодня спутница, мальчик мой.

– Ох, вы меня явно переоцениваете. Мне до вас, как до Луны, – изобразила я реверанс и натянула на лицо самую милую улыбку, толкнув хитрожопого вруна кулаком в бок – ты у меня сейчас так взвоешь, гадина. – Пупсичек, ты нас не представишь?

– Анна Сергеевна, Забава, – прорычал на грани дозволенного приличиями Пупс. – Забава, Анна Сергеевна.

– Какое милое имя, – улыбнулась мне бабуся и следом шкафу-дегенерату. – Елисей, мальчик мой, я что-то не понимаю или пропустила? А как же та брюнетка, с которой ты приехал? Или это был не ты?

– Милый, тут есть ещё кто-то, кто хочет познакомиться с моим ангельским характером? – пропела я. – Боюсь, что Анна Сергеевна, – кивнула в сторону бабули, – не оценит, если я каждую твою секундную слабость начну поливать вином.

Бабуля расплылась в подобии улыбки, которая больше всего подходила под определение оскала, и по-старушечьи заквохала-засмеялась. Тронула меня своей культяпкой и, понизив голос до шёпота, посоветовала:

– Думаю, вину мы найдем более подходящее применение, а для таких целей, моя милая, фонтан подойдёт гораздо лучше. Пары минут хватит. Да и розы будет чем удобрить.

Едрить-колотить! А бабулька-то ещё та юмористка-чернушница, оказывается. Я с лёгкостью представила, как она помогает мне топить «конкуренток» в пресловутом фонтане, а потом, размахивая лопатой с профессионализмом потомственного копателя могил, роет очередную ямку за кустами розочек-гладиолусов. Обязательно с тем же смехом-квоханьем, доносящимся из-под инквизиторского колпака. Тихий ужас, но меня таким точно не испугаешь.

– Анна Сергеевна, а у вас роз много? – спросила я, поглаживая сдавленно хмыкнувшего Пупса так, будто успокаивала загулявшего и задолбавшего своими похождениями по самое не балуй кобеля перед кастрацией. – У нас этот вопрос в последнее время стал очень острым. Стоит только отвернуться, и какая-нибудь фифочка уже тут как тут. Даже сюда пролезть умудряются.

– Милая моя, когда я вас познакомлю со своим мужем, вы поймёте почему мне стало нравиться цветоводство. И не переживайте, мою оранжерею не зря называют самой большой, – понимающе кивнула она и посмотрела на «моего мужа». – Найдем пару свободных клумб, – тронула меня за ладонь и улыбнулась, – Что-что, а кобель у вас знатный. Даже моему фору даст.

И мы с ней весело захохотали. Вот уж думать не думала, что у меня найдется общая тема для разговора с бабулькой. Тем более такая кровожадненькая.

Отсмеявшись, Анна Сергеевна повела меня знакомиться с «моим любимым кобелем», как она ласково охарактеризовала своего мужа, нежно тронув его за плечо. И да, Герман Оскарович хоть и оказался седым на всю голову мужчиной, но без сомнений мог крутить интрижки за спиной своей благоверной – не соответствуя возрасту, подтянутый, крайне импозантный и с первой минуты располагающий к себе. Такой с лёгкостью вскружит голову, и не успеешь моргнуть глазом, как окажешься в постели. Вот только я никогда не замечала за собой тяги к пожилым ловеласам, о чем сразу же его и предупредила. Добавив, что участь прогуляться с Анной Сергеевной до фонтана, а потом и в оранжерею меня не прельщает. Видимо, с ним мы тоже оказались на одной волне, а после намека Пупса, что он раньше откажется от тендера, чем оставит меня с Приблудиным наедине, я ни капли не удивилась прозвучавшему приглашению составить компанию поужинать за хозяйским столом. Кайф! Тут еще и кормят на халяву! А говорили, что все эти званые вечера скукотища смертная. Угу. Сто раз. Может в фильмах все эти мадамы и джентельмены и разговаривали исключительно о погоде, расшаркиваясь друг перед другом каждую минуту по поводу и без, а тут мы, на вершине Олимпа, болтали обо всем так непринужденно и весело, что я совсем потерялась во времени. Еще и вино в мой бокал подливали стоило только опустить его пустой на стол. Халявушка и вкусняшки – рай!

– Елисей, а почему ты прятал от нас этот бриллиант, если не секрет конечно? – спросил Приблудин, покачивая в ладони бокал коньяка.

– Никаких секретов, Герман Оскарович. Забава очень занятая девушка, и едва смогла вырваться со съёмок.

– Съёмок? – удивился мужчина. – Она модель? Не удивлен, не удивлен, – удостоил меня восхищенным взглядом и пригубил янтарной жидкости.

– Фотограф, – поправил Елисей, и я, уловив в голосе прорезавшиеся ехидные нотки, пнула его под столом. – Вы бы видели ее работы, – я натянула на лицо самую скромную улыбку, а сама со всей дури вдавила каблук в ласту разболтавшегося муженька. Он повернулся ко мне, как ни в чем ни бывало, и спросил, – Как называется твой стиль, любимая? Современный экспрессивный барокко?

– Именно, любимый, – сквозь улыбку прошипела я в ответ, бросая недвусмысленные взгляды, чтобы он заткнулся. Хрен там.

– Вам обязательно стоит посмотреть ее работы. Они настолько пропитаны откровенными эмоциями, что сам начинаешь чувствовать их всем телом. Такая страсть, желание, отрешенность от мира. А модели у нее – обыкновенные люди. Со своими недостатками, настоящие. Такая дикая концентрация чувственности, что не передать словами.

– Может, вы как-нибудь покажете их? – спросила Анна Сергеевна. – Я очень люблю современное искусство и с превеликим удовольствием заехала бы к вам в студию поболтать и посмотреть, милая моя. Где она находится? Наверное, где-нибудь в центре? О, я обожаю все эти творческие мастерские. Герман, помнишь тот уютный чердачок Лаврушкина? Прелесть, просто прелесть! Забава, теперь вы просто обязаны нас позвать! Я уже горю от нетерпения все увидеть своими глазами!

– Я бы с удовольствием, – пролопотала я в ответ, краснея – ладонь Елисея опустилась мне на колено и, сжав, приподняла, чтобы высвободить вдавленную в пол туфлю, и потом опустила. – Вот только у меня нет студии.

– Как же так, моя милая? Неужели Елисей не может снять для вас какой-нибудь уголок? Елисей! Это не делает тебе чести!

– Я бы с радостью, Анна Сергеевна, но Забава предпочитает снимать дома у моделей, и, хоть мне это не нравится, ничего не могу поделать и тем более переубедить. Вдохновение – очень тонкая субстанция.

Я опустила руку под стол и стала по одному разгибать пальцы, так и не выпустившие мою коленку. Елисей лишь немного ослабил свою хватку и с вдохновением, о котором только что говорил, продолжал сдавать меня с потрохами, не говоря ни слова прямым текстом. И выходило, что я чуть ли не самый замороченный по своим закидонам фотограф в мире.

Ну да. Конечно же так и есть. И свет я выбираю естественный, и ракурс, и камеру ставлю так, чтобы модели не стеснялись. Все так. Только убери свои грабли!

Наши пальцы воевали, отталкивая друг друга, пока Елисей не провел одним по коленке. Случайно или нет, не знаю. Только от ощущения затрепетавших в животе бабочек я замерла, с силой придавливая его ладонь, и тут же, осознав, что делаю только хуже, отдернула обратно. Мои уши вспыхнули огнем, и естественно это заметили все сидящие за столом.

– Милочка моя, не стоит стесняться, когда говорят о вашем творчестве. Я вообще удивлена, что Елисей так увлеченно о нем рассказывает. Обыкновенно мужчины только и могут, что говорить о делах.

– Просто… просто я с ним так и познакомилась, – выдохнула я пересохшим губами. Схватила бокал и сделала жадный глоток, – Сфотографировала украдкой, а он заметил и подошёл. Да, Пупсик?

Его глаза опасно сверкнули, и ладонь, наконец, исчезла.

– Да, птичка моя. Никогда не забуду этот день. Ни-ког-да.

– Герман, они такие лапочки! – всплеснула руками Анна Сергеевна. – Какая пара!

Но там, где бабуле привиделась романтика, я за хриплыми нотками в голосе услышала опасность и судорожно сглотнула, боясь отвести взгляд первой. Ещё бы избавиться от этих бабочек, запорхавших по животу с новой силой. Так, словно они решили пробиться наружу и полететь к полыхающим глазам Елисея.

– Анна Сергеевна, Герман Оскарович, прошу нас извинить, но мы с Забавой вынуждены вас покинуть, – произнес он. – Да, любимая?

– Не… – начала я и тут же поняла, что будет только хуже. Вздохнула и обречённо кивнула. – Да, любимый.

Скомкано попрощавшись с четой Приблудиных, шкафина-переросток чуть ли не волоком потащил меня в сторону дверей, а потом и к машине. Я едва успевала переставлять ноги, чтобы не грохнуться. Да и в этом случае Елисей вряд ли замедлился. Распахнул дверь, втолкнул меня в машину и прорычал: