За долю секунды она умудрилась схватить графин, размахнуться и с шипением грохнуть о мою голову. Вернее прочертить по диагонали то место, где она была. В тишине кухни отчётливо раздался треск бьющегося стекла и следом цокающие звуки от скачущих по полу осколков, разлетевшихся во все стороны. И к моему сожалению большая часть попала в кастрюлю. Поел называется. А вот это ты зря, Забава. Я очень злой, когда голодный. И тебя предупреждали. Перехватив тонкое запястье, сдавил его ровно настолько, чтобы она разжала пальцы и выронила оставшийся в руке осколок с ручкой – ещё не дай бог покоцается. И снова едва успел увернуться. Теперь уже от нацеленных в глаза ногтей. Ох ты ж! Глаза-то не пострадали, но все же по щеке чиркнула своими когтищами и останавливаться на этом не собиралась. Поэтому пришлось и второе запястье перехватить, а потом, придавить к первому и пальцами сжать. Из этих наручников ещё никто не вырывался. Ну? Что теперь ты предпримешь? Все? Сдаёмся? Как же. Фыркнула и, оттолкнувшись ногами, решила боднуть головой. И здесь уже мне стало не смешно. Ну даже если и боднешь ты, дура, то потом грохнешься на стол, а на нем все осколками усыпано. Еле успел рукой подхватить. Только удержать на весу не получилось. Сперва прострелило бочину и отдало так, что пальцем пошевелить не смог, а следом и предплечье – всем своим щенячьим весом мартышка рухнула на мою руку и заулыбалась, когда я зашипел, ощущая каждый чертов осколок, вгрызающийся под кожу.
– И? – спросила она с вызовом. – Что теперь посоветуешь?
– Слезь. Только аккуратно, – как можно спокойнее ответил я. – На осколки не наступи. Двое раненых – это уже перебор.
Ну же! Шевели быстрее мозгами! Я медленно разжал пальцы и отпустил ее запястья, а потом смахнул ладонью стеклянное крошево на пол, чтобы Забава могла опереться о стол, только пальцы кроме осколков ощутили ещё и что-то липкое. Черт!
– Только аккуратно, – повторил я, поднимая ладонь так, чтобы эта дикая кошка увидела капли крови с прилипшими к ней блестящими острыми гранями стекляшками.
На мое счастье она не грохнулась в обморок и все же послушалась. Максимально аккуратно приподнялась над столом и покачала головой, увидев медленно расползающуюся на дешёвой полиэтиленовой скатерти лужицу, в которой лежала моя рука.
– Ты в тапках? Дай мне.
И когда я снял их и подтолкнул поближе к ее ногам, Забава пошлепала в комнату. На столько быстро на сколько это было вообще возможно с учётом того, что она могла натянуть мой тапок на обе ноги сразу. Вернулась уже в своих, прижимая к груди объемный пакет, косметичку и настольную лампу, а ногой толкая перед собой мои тапки.
– Чего расселся? – спросила она. – Руку подними.
– Не командуй, – огрызнулся я, но все же приподнял руку и попытался пошевелить пальцами – слушались они откровенно дерьмово, и это напрягало.
А Забава свернула скатерть и расстелила на столе пару одноразовых пелёнок, поставила лампу так, чтобы она светила на мою руку и, забрав волосы в пучок, натянула перчатки. Да они тут все врачи что-ли? Щедро заливая порезы перекисью, Забава смывала запузырившуюся кровь и пинцетом для выщипывания бровей вытаскивала осколки, бурча себе под нос. Да, согласен, что я не подарок, но и ты не девочка-ангел. Вот только придется потерпеть, если не поубиваем друг друга раньше. Вытащив очередной, приличный такой, осколок, Забава тут же промокнула выступившую кровь ватным диском и склонилась ниже, высматривая возможный отколовшийся кусочек. Ее макушка оказалась прямо у меня перед носом и даже, если бы не хотел, то все равно пришлось вдохнуть запах ее волос. Немного горький и терпкий аромат полыни пощекотал ноздри и медленно стал растекаться по легким, будоража воображение, подкинувшее очень такую откровенную картинку, где она выгибается, прикусывает губы, разбросав волосы по антрацитовому шелку простыней, а я, подхватив ее под поясницу, прижимаю к себе и вдыхаю, ставший приторно-терпким, запах, смешанный с еле уловимой пряностью. И эта картинка была настолько яркой, что мои пальцы инстинктивно сжались, сминая эти воображаемые простыни.
– Не дергайся. Хуже ребенка! – словно сквозь густой туман раздалось у меня в голове, и я выдохнул. – Ещё скажи, что больно. Конфетку дать?
Если бы ты знала какую именно конфетку мне сейчас хочется, то точно перестала нести эту чепуху. Помотал головой, прогоняя наваждение подальше, и увидел перед собой сине-зеленые глаза, обрамленные длинными пушистыми ресницами.
– Мальчику бо-бо? – с издёвкой спросила она, выгибая одну бровь. – Может подуть? – сложила губы трубочкой, будто на самом деле собиралась дуть, а потом отодвинулась назад и уже с ехидной улыбкой показала отогнутый средний палец. – Потерпишь.
– Сломаю нахрен, – прохрипел я севшим голосом и это прозвучало если не угрожающе, то достаточным для того, чтобы Забава выгнула бровь.
– А знаешь что? Сам достанешь. Не маленький, – кивнула она себе и протянула мне пинцет. – Сломаешь своими граблями, я тебя ночью придушу, кабанина.
И я рассмеялся. Мартышка, ты всерьез решила угрожать мне? Ты и придушишь? Я хохотал до слез, только по полыхнувшим огням в глазах понял, что нет, не шутит.
– Допустим, что у тебя это получится, – ухмыльнулся я. – Тело куда денешь?
– Через мясорубку пропущу и в унитаз смою.
– Допустим. А кости?
– А ты пинцет сломай и узнаешь, – она поднялась и ненавящево, будто случайно, отпнула мои тапки подальше в коридор. – И не забудь убрать за собой.
– Обойдешься.
– Поогрызайся, шкафина. Я как раз вспомнила, что у Пашки сегодня операций много. Пойду, позвоню. Скажу, чтобы сильно не торопился. Намек ясен?
От такого намека у меня заныла задница и дернулась щека, а она это заметила. Очень сомневаюсь, что на ее губах заиграла довольная улыбка просто так. Случайно.
В дверь позвонили буквально через секунду после того, как я замел куцым веником осколки и выбросил их в мусорное ведро к пакету, в который свалил пеленки со следами крови, перчатки и пустую бутылочку из-под перекиси. Подошёл, посмотрел в глазок и одними губами выматерился. Все же принесло. Два дрища в форме цвета мокрого асфальта. Гроза уголовного мира и криминала, которых в песочницу без присмотра отпускать страшно – пара малолеток. Таких совочком по башке огреть и табельное отнять на раз-два. Стоят, препираются кто у них за старшего. Но сейчас их появление было ой как не с руки. Прижал палец к губам, вышедшей на звук звонка мартышке и прошептал:
– Там менты. Откроешь, скажешь, что видела перестрелку, помогла затащить раненого, а потом они ушли наверх. Поняла?
– Иду! – громко прокричала она, развязывая поясок на халате, и демонстративно посмотрела на шкаф. – Догадаешься, что нужно сделать?
– Не умничай.
– А то что? – широко зевнула она, растрепала волосы и толкнула меня в сторону комнаты. – Вали уже!
Сумку со своими вещами я запнул под расправленный диван, мимоходом откинул одеяло и понадеялся, что оно хоть немного будет похоже на то, что девушку выдернули из кровати. Черт! Я едва успел закрыть за собой дверь, как Забава залязгала замком.
– Ой, – удивлённо произнесла она и зевнула. – Здрасьте.
– Добрый день, – почти синхронно и неприкрыто пуская слюни ответили ей.
Защитнички херовы. А девочка молоток. Моментом врубилась.
– А мы тут с обходом ходим, – произнес один голос. – Тут такое дело… Вчера у вашего дома перестрелка была. Может, вы видели что-нибудь?
– Ой. Это такой ужас! Да вы проходите, не стесняйтесь. Может чайник поставить? Вы же, наверное, с утра на ногах, товарищ капитан?
Капитан? Я еле сдержался, чтобы не загоготать. Оба, судя по погонам, рядовые, которых опера отправили ноги топтать, но от такого щедрого «повышения» в голосе названного капитаном важность прорезалась. Ещё и перед вторым выпендриться решил:
– Спасибо, гражданка…
– Путятина, – подсказала мартышка.
– Рядовой Петров, осмотрите квартиру, а я пока опрошу гражданку Путятину. Вы ведь не возражаете?
– Конечно-конечно. Только у меня там бардак. Я после вчерашнего заснуть боялась и только под утро задремала.
Ага. Рассказывай сказки. Дрыхла без задних ног. Уж я-то видел, но озвучивать и уж тем более выскакивать из своего укрытия с криками: «Врёт!» естественно не стал. Даже наоборот, притих, прислушиваясь к шагам. «Капитан» с Забавой пошли на кухню чаевничать и вешать лапшу друг другу на уши, а вот «младший» поперся в комнату. Через оставленную узкую щёлочку мне прекрасно было видно, что он к своим обязанностям отнёсся крайне поверхностно: мельком глянул на постель, зачем-то на балкон вышел и, перегнувшись через перила, посмотрел вниз, а потом поспешил на кухню, где соловьём заливалась гражданка Путятина. И уж пела она так складно и, главное, расплывчато, что при всем желании ничего определенного подчерпнуть из ее «воспоминаний» не получилось бы. «Шла себе, никого не трогала, а тут война. Перепугалась, спряталась, и потом, как затихло, домой побежала. Да, двух амбалов видела. Со спины. Нет, лиц не разглядела – перепугалась же. Какое там приметы запоминать – тут свою задницу сохранить бы в целости и сохранности. Домой забежала, на замки все закрылась и в комнате спряталась. Почему в полицию не позвонила? Так испугалась же и не подумала как-то. А вдруг выследят и потом убьют? Товарищ капитан, вы же меня защитите?»
Комедия, одним словом. Навешав годовой запас лапши на уши поплывшим блюстителям закона и кое-как выпроводив их за порог, Забава подошла к шкафу и сдвинула дверцу в сторону.
– Слушай, шкаф, а когда в ментовку сразу после садика брать начали? Или у них требования такие, что берут только дрищей? – спросила она и скользнула взглядом по моим рукам.
– Возможно.
– М-да, – протянула Забава и прыснула от смеха. – Им хотя бы памперсы выдали. Ха-ха-ха-ха! Ой, не могу! Пришли… а тут такое… в шкафу стоит… Ха-ха-ха-ха! Мамочки мои! – она замотала головой и потом театрально развела руки, выпучив глаза в удивлении. – Ой, а кто это тут у нас прячется? Сюрпри-и-из!!!
И после этого я сам захохотал в голос. Действительно, сюрприз.
7
Вечером шприцевая экзекуция повторилась. Меня передернуло от одного только вида извлеченной из упаковки ампулы и ехидно-довольной улыбки, сопровождающей весь процесс нарочито неторопливой подготовки к неизбежной для меня процедуре. Чертова садистка растягивала удовольствие. И когда она натянула перчатки и приглашающе похлопала ладонью по дивану, мне ничего не оставалось, как лечь и стиснуть зубы. Выберусь отсюда и отыграюсь на Лиховецком так, чтобы в следующий раз свои решения о месте, где меня прятать, лучше обдумывал. Лайка же к себе увез… Я дернулся, когда ягодицу обожгло от хлопка ладони и повернул голову, чтобы прорычаться о распускаемых не по делу руках, как увидел пустой шприц в руке мартышки. Стерва! Стоит, смотрит ангелочком, а острый язычок за зубами все же не удержала.
– Такой взрослый мальчик, а уколов, как дите малое, боишься.
И внутри заклокотало. Только непонятно от чего больше. От прозвучавшей издевки или все же от того, что ждал очередной садизм, а в итоге получил другое. Стерва! Еще и из комнаты ушла, оставляя последнее слово за собой. Ну уж нет, мартышка. Со мной такие шутки не проходят! Я рывком поднялся с дивана, сунул ноги в тапки и пошел в сторону кухни, решая, что мне понравится больше: высказать все, что о ней думаю, и потом свернуть шею или, наоборот, свернуть шею, молча смотря в глаза. Вот только раздавшаяся трель дверного звонка спутала все планы, и я рванул назад, в шкаф.