Prodigy

И на любовь большую,
Но тоже обреченную.

– Кому посвящена эта сага большой любви и верности?

– Сид, не становись, как все мужчины. Они не умеют видеть главного. Здесь не в любви и верности дело. Суть – в первой строчке: «Обречена на старость». То есть страх перед старением живет во мне, правит мной и моей волей, приказывает бояться и думать о нем, когда ему угодно. И ничего не зависит от меня. Я уже не справляюсь с ним.

– Ханна, это типичный комплекс, от которого я тебя избавлю своей любовью. Ты самая желанная. Ты будешь красивой и желанной для меня всегда.

– Вот ты сейчас говоришь и искренне веришь в то, что произносишь. А пройдут годы, моя грудь будет напоминать уши спаниеля, ноги покроются лиловой сетью варикозных вен, попа-персик станет целлюлитным апельсином с давно истекшим сроком годности, лицо – плиссировкой, алебастровые ручки приобретут цвет ветчины, шея превратится в спущенный чулок… Что тогда? Как тебе картинка, возбуждает?

– Я ведь тоже буду стареть.

– Ах, Сид!.. Знаешь, в чем проблема непонимания полов? В том, что мужчина дает обещания, основываясь только на сиюминутных ощущениях. Проходит время, меняются обстоятельства, он начинает чувствовать по-другому и, как следствие, поступать не так, как обещал. И тут женщина упрекает. Она не понимает, что мужчина не выполнил обещания не потому, что врал, а потому, что искренне верил своим прежним чувствам, которые ничего общего не имеют с сегодняшними… Хотя, конечно, бывает, что просто врут. Как говорят гусары, обещать не значит жениться…

– Ты можешь умереть, если произойдет сбой программы.

Ханна закурила; молча глядя на тлеющую лучину сигары, выпила вина; включила «Muse».

– Больше всего на свете я люблю белые лилии. Белые речные лилии. Я не знаю ничего красивее. Нежные… Волшебные… Но они божественны, пока не сорваны. Жалкое зрелище – белые лилии, умирающие без воды. Увядающая красота.

Она танцевала.

– Укрой мою могилу лепестками белых лилий… Если вдруг окажется, что твой робот – лох.

Вот до этого момента в нашей истории был Носов, Носов и опять же Носов. А теперь начинается Уэлш с Уэллсом. Так что товарищей со слабыми нервами просим удалиться, выкинуть книжонку прочь или использовать ее в бытовых целях. Ну а любителям хард-кора – добро пожаловать в наш сумасшедший дом!

II

1

Город ЧЕ по сравнению с культурной столицей – климатический рай. Летом здесь лето. Зимой – зима. Все по-настоящему, как положено. А вот говоря про погодные условия обожаемого многими города на Неве, хочется выругаться («А если бы я был солдатом, вот здесь бы выругался матом». ) Хотя я допускаю, что кому-то может ну очень нравиться такая вечная мокропогодь.

Покинув петербургские улицы с осенней овсянкой в середине зимы, наши герои перелетели в Челябинск. Для тех, у кого слабо с географией, – это в сердце Урала, прямо на границе Европы и Азии. Конечно, кто-то скажет: «В сердце Урала, в заднице Евразии». Но обоснуйте, любезные, свою правоту. Вы говорите: Москва – центр, Питер – вроде бы как тоже. Однако господин Заратустра еще много веков назад пророчил: дескать, возрождение начнется с Урала, потому как он центр великого материка. Центр, понимаете, центр! Кто говорил про задницу?

«А что же вы про астрономический уровень радиации умалчиваете, про шестивалентный хром, содержание которого в атмосфере „опорного края державы“ превышает в разы допустимую норму? Про то, что Челябинск не спроста называют Чекагинск?» – «Два в одном» не дают спокойно жить и общаться.

«А что же вы не спросите, где самые-самые горнолыжные курорты, на которых отдыхает Путин, отказав в своем обществе Альпам, Австриям и Швейцариям? Или задайте вопрос: стал бы хоть один челябинец купаться в лужах у метро Озерки, гордо именуемых питерскими патриотами Суздальскими озерами? Я вам отвечу: „Познав с детства красоту и чистоту уральских водоемов, они не захотели бы даже высморкаться в ленинградские“. А это ваше Комарово! Поверив песне, наивные провинциалы едут в этот прославленный Скляром пригород и так смачно обламываются перед огромной сточной ямой! Живописный берег Финского залива… Ха! Да вы не видели Тургояк, Увильды, Ильмены…»

«Так, ну-ка бросьте этот конкурс крутоты. Каждый кулик свое болото… свое Куликово поле. Хоть как относитесь к Уралу вообще и к Челябинску в частности, но именно в этом городе – лаборатория Сида. Потому фабула, в любом случае, проходит через ЧЕ»

2

Далее и по порядку. Нет, стоп. По порядку не будет! Все кубарем в моей книге. Прямо сейчас – чем закончилась эта безумная история. Хотя жирной точки не получится, потому как продолжение ее следует и сегодня, в наш безбашенный 2025 год. Многоточие. А перед ним…

Питер. Дворцовая площадь. Море народа. От шквального рока у зрителей сдувает крыши. Десятки киловатт звука. На сцене – рок-дива. Ее энергетика как девятый вал накрывает толпу и подчиняет своей воле – воле стихии. И вот в апогее этого спровоцированного безумия звезда обрывает пронзительный вокализ и замирает. Замирает, стоя на краю сцены и глядя вниз, как в пропасть. Постепенно вопли смолкают, и над площадью зависает нелепое молчание. Она смотрит на них в упор. И каждому кажется, что этот застывший взгляд – прямо в его глаза.

– Я ненавижу вас! Сопливые скоты, я ненавижу ваше убогое поколение. Я не хочу иметь ничего общего с вами. С вашим гнилым поколением! Я презираю вас!!! Ваше поколение – ошибка! Но вы никогда не поймете этого, уроды. Я плюю на вас!!!

Фанаты подставляли руки и лица ее плевкам и вопили в экстазе обожания.

Как-то вмиг поникнув, она закрыла ладонями глаза, и сама себе устало сказала: «Плюй в глаза, им все роса». И пошла со сцены. Ее подхватила толпа, стала рвать прикид рок-звезды. Она пыталась отбиться. Охранники, как Балу в стае диких обезьян, продирали путь через это месиво. Доведенная до истерики, она вырвалась из толпы и бросилась бежать прочь. Ее музыканты, сообразив, что нужна помощь, кинулись за ней. Они матами и кулаками останавливали бегущих зрителей.

Хлестал дождь. Сид вбежал на Дворцовый мост, когда она стояла на литых перилах, готовая прыгнуть в воду.

– Ханна, не надо. Прошу тебя. Я не должен был это делать. Не имел на это права… Остановись, прошу…

– Сид, я не могу больше. Дай мне возможность уйти.

– Дай мне шанс все исправить. Не оставляй меня насовсем.

Ханна, дай мне время.

Она оглянулась вокруг.

– Уйдите все! Оставьте нас! Ну вы же люди! – рок-дива плакала и орала.

Все потихоньку отступали. Ее «мартинс» соскользнул с мокрого парапета. Сид кинулся к ней и едва успел удержать любимую над серой, почти черной, Невой, вздрагивающей от плевков ливня.

Он держал ее на руках, плачущую, как ребенка.

– Сид, верни мне меня. – Потом громче: – Верни мне меня! – Еще громче, еще громче. Вопя безумно, она вырывалась, корчась: – Верни мне меня! – Потом вдруг замерла. – Сид, дай мне уйти.

Так сказала, что он сразу отпустил ее. Она быстро побежала. На ее пути встал большущий парень, снял с себя «косуху» и накинул ей на плечи. Потом шагнул в сторону, уступив дорогу.

3

По черной пашне, пугая стаи ворон, цепляя тяжелые комья грязи на «мартинсы», кутаясь в «косуху» от пронизывающего ветра, она шла и шептала, будто молитву:

Теребя короткое платюшко:
«Окрестите меня, батюшка…»
Покажите, отче, дорогу,
По которой приходят к Богу.
Верила в любовь, с самых ранних лет.
А любви, увы, в этом мире нет…
После в дружбе вкрай разуверясь,
Я искала смысл там, где ересь.
И в талант свой было поверила,
Да вот сил души не измерила,
А талант у слабых не жилец, увы,
И надеждой мне – только Бог да вы.
Окрестите меня, батюшка…
Жизнь в безверии, как сожженный стих,
Окрестите меня, батюшка,
Бог – последняя из всех вер моих.

Ее бил озноб, зубы лязгали, и, уже почти теряя сознание, она увидела указатель с надписями по-эстонски и по-русски: «Куремяэ», «Пюхтецкий монастырь». Заставив себя идти дальше, она брела, как побитая и изможденная бродячая собака. И когда услышала звон колоколов и сквозь прибалтийский мокрый сумрак увидела мерцание позолоты церковных куполов, упала, обессиленная, в грязь.

Согбенный старец протянул ей худую руку. Она, очнувшись от обморока, увидела над собой большую черную птицу, которая постепенно, раздвигая сумрак, превращалась в человека. Казалось, вместо лица у него был клочок яркого света. Как солнце, отраженное в колодце. Он поднял ее и жестом позвал за собой. Она послушно последовала за ним.