Солдат из прошлого. Воскрешение

Макс понял, что развязка близка. Он почувствовал, как его сердце заколотилось, на ускоренных оборотах, разгоняя кровь по телу, быть может на последних минутах жизни.

Стая смотрела на Макса с удивлением, но без сочувствия. Он всегда был немного чужим, а Моху виднее.

– Но, прежде чем имя "крысы" будет названо, и она будет казнена, сделаем то, что делали всегда. Мы не допустим лицемерия.

Мох, который все еще держал медальон в руке, начал демонстративно откручивать крышечку. Колпачок капсулы проржавел и не поддавался. Мох вытащил из кармана мультитул. Макс понял, что капсула будет вот-вот вскрыта и возможно имя еще одного погибшего будет утрачено навсегда. Зачем же он тогда рисковал, если сейчас не мог ничего сделать, чтобы… защитить того солдата, к которому обратился мысленно и пообещал, что сохранит медальон, как память о нем? Остатки самоуважения "утекали" из него, как жизнь с каплями крови.

Мох не ожидал и пропустил момент, когда Макс выхватил у него из рук медальон. Он стоял, открыв от удивления рот – случилось нечто ужасное – бесправная, ничтожная "крыса" покусилась на его власть и авторитет.

– Не дам открывать! Отнесу поисковикам.

– Тебя самого сейчас отнесут, дебил, что ты делаешь? Умри хотя бы достойно.

– Надо буде умру, но не тебе рассуждать о том, что достойно. Посмотри на себя, Мох!

– А что со мной не так? – Мох с деланным спокойствием спрашивал Макса, видя, что он вышел из себя и мог проговориться насчет своих истинных мотивов присутствия в стае.

– Потому, что ты, вы все подонки!

– Сильно. Обоснуй.

Макса и правда несло, но тон беседы, навязанной Мохом, вынуждал отвечать.

– То, что вы делаете, это подло, неправильно.

– Неправильно – что?

– В могилах роетесь, как падальщики!

– Мы. А ты? Ты, типа, другой?

– Нет. Был бы другим, с вами бы не связался. Я не лучше, но и не хуже вас – что я у кого украл? Пусть скажет. Мне сгружали один шмурдяк! Все это знают. Лишнего не болтаю. Прицепились к медальону будто это «рарик» какой!

Моха ситуация начала забавлять. Вместо суда над «крысой», она судит их! Он подыскивал наиболее эффектные фразы, чтобы произвести впечатление и не дать усомниться, что ситуация у него под контролем. Да, ценность медальона была ничтожна. Макса следовало наказать, но не за него. Но как объяснить, что Макс опасен не тем, что мог что-то украсть, а тем, что мог разрушить их мир?

– Макс, тебя послушать – ты прям герой, герой, а мы…, – Мох обвел присутствующих деланно возмущенным взглядом. – Ты нам объясни, ради чего ты тут «бросаешься под танк»? Это медальон твоего прадедушки? – в голосе Моха уже звучала откровенная издевка.

– Какое это имеет значение? Что ты прицепился к этому медальону? Это же «шмурдяк», – снова повторил Макс, понимая, что надежды – перевести разбирательство в более безопасное русло – почти нет – Моха расценил инцидент с медальоном, как личную обиду и угрозу всему, над чем он властвовал.

– Верно сказал, для нас это «шмурдяк». Но ты не имел права нарушать наши правила. Ничего не красть у своих – значит НИЧЕГО. А ты взял. Знаешь, почему? Потому, что ты "крыса" и всегда ею был, только я не знал, как это доказать. Как после этого тебе можно верить? Может быть на тебе жучок и ты не «крыса», а «крот», «подсадной»? Или все это вместе взятое. Ты для нас опасен, и я должен эту проблему решить. Я правильно говорю, камрады?

Надежда на то, Мох не решится устроить показательную казнь, все же речь о простом медальоне, испарилась – после сказанного, вариантов благополучного исхода история уже не имела. Макс удивился – ситуация близилась к развязке, а он был спокоен, как удав.

– А знаете что – пошли вы все на хрен (грубый аналог), уроды! Я такой же, только хуже. Мох, ты, конечно, тут главный. Но я тебе в рабы не нанимался. Медальон не отдам. Можете меня убить. Я вас не боюсь.

Последнее Макс произнес на автомате, не задумываясь. Сжав медальон в руке, почувствовал легкое жжение. Слова, которые вырвались на эмоциях, поскольку Макс себя знал – храбрецом он никогда не был – непонятным образом запустили цепную реакцию во времени и пространстве, меняя местами последовательность событий, перетасовав судьбы всех, кто в этот момент находился в доме.

Глава 4. Смена ролей.

Макс увидел, что комната, в которой они все находились, стала терять свои очертания, расползаться, «растаскивая» присутствующих в разные стороны. Время взбесилось. В разных точках ограниченного стенами пространства оно стало идти по-разному, быстрее или замедлилось, а где-то остановилось. Макс находился посередине этого пространственно-временного хаоса, наблюдая в оцепенении за происходящими переменами. Люди, что стояли напротив, включая Моха, изогнулись, как в кривом зеркале и мало напоминали людей. Вытянутые и перекрученные, эти существа утратили индивидуальность – он никого не узнавал.

Рядом с Максом образовалась трещина. Она разделила комнату на две половины. Щель раздвинулась, пахнуло чем-то незнакомым, чужеродным. Трещина причудливо изогнулась, став похожей на рот особенно после того, как края набухли и вывернулись наружу. Макс перестал дышать, когда трансформация завершилась и он увидел исполинский рот, который к тому же улыбался. Показался кончик алого языка. Макс успел даже рассмотреть его поверхность – шероховатую в бородками, по которым стекала желтоватая слюна. У Макса перед глазами поплыло и завертелось. Губы раздвинулись, открывая пасть с языком и черный бездонный провал. Ни головы, ни глаз, ни шеи, ни тела у этого существа не было, только рот, который приготовился пожрать. Макса стало затягивать в рот. Он встал на карачки и пополз в сторону. Позади него уже что-то чавкало, хрустело и визжало от страха и боли. Макс обернулся и посмотрел: моховские, как перекрученные спагетти, сбились в кучу у самого рта, кричали, рыдали, суетились и толкались, пытаясь увернуться от толстого красного языка, который ворочался между широченными губами, подхватывал очередную «макаронину», подкидывал и глотал.

Как все поменялось! Только что Мох и К судил Макса, а теперь кто-то судил их. Мох, его Макс узнал по часам на руке, не сдавался и с бешенной энергией пытался зацепиться за губу, лишь бы остаться в пространстве, которое вдруг взбунтовалось и не захотело больше терпеть его и человеческий сброд, который он собрал «стаю» и стал для них богом.

Обладая представлениям о том, как живет общество, Мох, студент психфака, дал новое толкование морали и праву, вывернув и то и другое наизнанку. Стая послушно исполняла его директивы в благодарность за иллюзию единства, цели в жизни и комфорта, который обеспечивался за счет торговли оружием, которое они добывали. Это был не единственный источник дохода – Мох с некоторых пор брал заказы на тела. Макс в полной мере соответствовал параметрам очередного срочного заказа – был молод и здоров. История с медальоном была лишь прикрытием, чтобы свои не взбунтовались, что однажды и они отправятся на «разборку» в клинику, с которой Мох в последнее время «сотрудничал». Чем именно клиника занималась, Мох не скрывал – молчание стаи оплачивалось щедро.

И вот прибыльный бизнес накрылся «ртом», а тот, кого они хотели "распять", сидел, сжавшись в комок, на безопасном расстоянии, перепуганный до смерти, растерянный, но живой и смотрел на них без малейшего сочувствия – так, как они недавно смотрели на него.

Тело Макса затвердело, как камень. Живыми оставались только глаза и мозг, который отказывался верить в реальность происходящего, лихорадочно искал зацепку, чтобы проснуться. Макс был уверен, что спит! Он приказывал своим рукам и ногам пошевелиться, материл свой мозг, но тело отказывалось слушаться, а мозг – просыпаться.

Скосив глаза сначала в одну, потом в другую сторону, понял, что в доме никого, кроме него нет, как, впрочем, и дома. Он видел деревья в саду, огоньки над полем, где запускали китайские "фонарики счастья", которые он отдал потому, что уже больше года они валялись без дела на даче. И вот теперь Макс отчаянно таращился на эти огни, пытаясь с их помощью вернуться в привычный мир. Он снова почувствовал, как его потянуло в сторону рта, который проглотил очередного «червя», облизнулся и начал приоткрываться снова. Макс запаниковал:

– «Ну все, мне конец (грубый аналог). Остался только я. Сожрет, блин!»

В голове все перепуталось, мысли отказывались выстраиваться в логическую цепочку. Наконец ему удалось сформулировать хоть что-то приличное, на что можно было опереться:

– "Хоть бы кто-нибудь пришел! Они увидят, что здесь что-то такое и придут! Господи, сделай так, чтобы они пришли!" – «вопль» души сопровождался болезненным ощущением в руке, вернее в ладони, которую он все еще сжимал в кулак.

– "Медальон!" – жжение стало невыносимым. Макс свободной рукой ухватился за край балки, которая рухнула с потолка и валялась рядом. Его ноги уже повисли в воздухе, он почувствовал, как стянуло один кроссовой. Макс не выдержал и закричал. Он попытался ухватиться второй рукой, но пальцы были заняты – Макс разжав кулак, в котором он прятал медальон, капсула со стуком упала на пол. Сила, которая его тянула в рот, ослабла и исчезла. Рот захлопнулся. Боль в руке тоже утихла. Макс посмотрел на медальон.

– «Ты мне чуть дыру в ладони не прожег! За что? Я же не сдался. Я же сказал, что никому тебя не отдам, отнесу знающим людям, они аккуратно вскроют капсулу, прочитают имя твоего хозяина, и твоя миссия будет исполнена. И моя – я так думаю. Пока мне, кроме твоего спасения, гордиться нечем».

Макс общался с медальоном, как с живым существом и только что сделал важное для себя признание о самом себе. Возможно, этому поспособствовала необычная ситуация. Назвав себя, по сути, бесполезным, никчемным пустоцветом, Макс почувствовал облегчение – инстинкт самосохранения ложные представления о самом себе сбрасывал, как ненужный балласт. Однако, физическое состояние, протестировав себя, Макс оценил, как «хреновое» – голова раскалывалась, в ушах звенело и шипело. Рот все еще шамкал своими губищами неподалеку, но Макс, которого он собирался сжевать тоже, уже не чувствовал в нем угрозы.

– «Нажрался, теперь переваривает»,  – подумал он, на секунду отвернувшись от медальона. А когда посмотрел снова, на прежнем месте медальона уже не было. Макс засуетился, шарил руками по полу:

– Куда же ты делся! Меня чуть не убили из-за него, а я его потерял! Козлина!

Глава 5. Сол.

Медальон пропал, зато Макс ощутил новую странность – в его голове кто-то был. Макс попытался «изгнать» пришельца, но почувствовал, как невидимая рука, мягкая и теплая, как мех коснулась его щеки и вытерла слезы. Он и не заметил, что плакал, причем это мягко сказано – Макс рыдал и сквозь потоки слез увидел, как со стороны леса выполз туман или дым, который стал принимать очертания кота, размером с автобус.

– Не переживай, это нормальная реакция, отходняк. Все уже позади. Если тебя не забрали, значит ты им не нужен. Свершилось. Я здесь не за этим. Воспринимать наказание и тем более казнь, как зрелище – до такого додумались только люди. Но раз уж я тут, хотелось бы знать – что произошло, в двух словах, можешь не рассказывать – просто думай.

Макс смотрел на зверя, а в голове крутилось – «чеширский кот, шечирский ток».

– Чеширский – банально, шечирский – бессмысленно. У тебя шок. Пройдет. Не хочешь рассказывать? Хорошо. Сам разберусь. Одно пойми – «высшая справедливость» – не нечто в сверкающих доспехах, а утилизация, уборка, поедание того самого, во что превращаются люди. Ладно бы на этом все и закончилось. Так нет – драконьи зубы ими посеяны, и они дают всходы. Ты – один из тех, кому предстоит их выпалывать. Твоя душа понимает во что ты ввязался и заранее оплакивает тебя, хотя на мой взгляд, ей надо было начинать рыдать раньше – когда ты согласился объединиться с шайкой Моха. Впрочем, возможно, ей известно о твоем будущем несколько больше, чем мне. Я про тебя узнал только что – заглянул на один сигнал. Он исходил откуда-то отсюда. И попал на финал. Впечатляющее зрелище даже для меня. Твои слезы – это еще ничего, в тебе есть запас прочности. Ты хотел что-то сказать? – сол смотрел на Макса с вежливым вниманием.

– Что? Нет.

– Если позволишь, спрошу кое о чем еще, поконкретнее.

Макс не просто молчал – он утратил способность логически мыслить, не то, что говорить.

– Вы позволите? – сол снова задал вопрос, выводя Макса из ступора, помогая включиться в диалог.

– Да, – Макс ответил машинально, мозг уже перестал кипеть раскаленной лавой, извержение откладывалось, но до – соображать – было еще далеко. Он мог только слушать и запоминать.