Отдельно Взятая Жизнь

Я наклонилась. Она почувствовав движение рядом, тихонько захныкала. Худенькая ножка  в веревочной петле, сама веревка привязана  к отопительной чугунной  батарее. Под веревкой  красная стертая до язв кожа.

Я достала нож и вдруг уловила шаги, отскочив,  встала у двери.

Хозяйка бешено влетела красная,  растрепанная, с  раной поперек лица,  держа в руках большой мясницкий нож.

Я успела первой,  мой нож вошел  в жирное тело по рукоятку. Она издала хлюпающий звук и  замерла на полу. Из под тела лениво растекалась в разные стороны кровавая лужа.

Я выдернула свой нож из трупа врага, сказав напоследок с чувством:

-Тварь!

Разрезала петлю на ножке моей девочки.

Обтерла и спрятала свое оружие.

Подняв  обнаженную невесомую Юльку на руки,  давя рвущийся крик,  выскочила  прочь из чумного дома.

Добежав до машины, я уложила Юльку на заднее сидение и рванула прочь из Круглово,

В Нижнеярск не вернусь, меня там больше ничего не держит, я решила  пробраться  к федеральной трассе, которая вела к Тамбову.

Да, Тамбов!  Там живет  старшая сестра моего папы Татьяна  Борисова, вдова. Я ее никогда не видела. кроме как на фотографиях,  но  теперь Тамбов это  единственное  место,  где может быть нас примут.

Я выехала из Круглово и  через несколько километров уйдя с  дороги спряталась  за небольшим леском.  Подняла девочку на руки,  усадила на коленях и  стала вливать ей по капле яблочный сок. Сухие детские губки поймали капельки,  Юлька открыла затуманенные глаза, посмотрела на меня без всякого выражения и закрыла их опять. Я поила мое дитя и плакала.

От всего. От того что она вернулась ко мне,  спасибо Саша. Почему Саша? Я не знала, вырвалось само.  От того что она жива.

Юлечка моя деточка.

Я закутала истощенное грязное тельце в дедов  шерстяной плед, которым по ночам  укрывалась сама. Откинула переднее сиденье положила ее рядом с собой.

Вспомнила про телефон круглолицей цыганки, на нем уже было пропущенных десять звонков. На последний звонок послала текст  из одного слова “Понтонный” и отключилась.

Я уже собралась выехать на дорогу,  как увидела  знакомый красный Форд Фокус тот самый,  что из цыганского двора в Круглово. Он пронесся на огромной скорости к Нижнеярску.  “Зашевелились сволочи”,  усмехнулась  я и  подождав немного, выехала   в противоположном направлении к федеральной трассе.

Я со злорадством представляла их физиономии, когда увидели труп хозяйки и пустую подстилку.

Телефон я обтерла  влажной салфеткой  и  на ходу швырнула в проносившиеся мимо кусты.

Я ехала, пела детские песни  и рассказывала сказки, чтобы не заорать от перенапряжения.

Дед плачет, баба плачет, а курочка ряба кудахчет:

Бросив взгляд на  Юльку, я увидела, что она  исподлобья  косится на меня.

“Она меня забыла”, горько заплакал тоненький голосок в моей душе.

Проглотив ком, я продолжила рассказывать сказку, высматривая  боковую дорогу с трассы

Я съехала  у   поворота на деревню Дубки.  Мне понравилось название, да и пустынная  дорога  производила приятное впечатление, хотя была обсажена не дубами, а  высокими тополями.

Достав влажные салфетки, осторожно  прикоснулась к  Юлькиной исхудавшей ручке. Она закрыла глаза и и губы искривились в ожидании боли.

-Юлечка, я мама твоя. Я так долго искала тебя,–  говорила я ей, обливаясь слезами и обтирая своего бедного ребенка.

-Юлечка, солнышко, ты  теперь всегда будешь со мной.

Оттирался слой грязи и проявлялись синяки разного возраста от свежих темных, до желтых разводами.

Что же эти суки делали с моим ребенком.

Я напоила дочь  теплым яблочным соком и мы двинулись снова  в путь. Когда совсем стемнело, я решила остановиться на отдых в  придорожной лесопосадке.

Я баюкала свою девочку на руках под ночными звездами и молилась, чтобы она пришла в себя.

Юлька не показывала никаких признаков, что узнает меня,  но хоть не отталкивала, это уже было очень важно.

Весь следующий день мы ехали. Я выгребла всю мелочь и потратила последние деньги на бензин. Еды у нас не было, я поила Юльку только водой, обещая ей самые вкусные конфеты, мандарины и шоколадки. Она молча слушала меня, а ее  осунувшееся личико не выражало никаких эмоций.

В Тамбов мы попали  к вечеру. Я из багажника достала  записную книжку деда  с адресом Татьяны Борисовой в девичестве Кушкиной и атлас дорог России.

На последних каплях бензина мы доехали до трехэтажного кирпичного дома довоенной постройки на окраине  Я  медленно поднялась на  третий этаж, держа Юльку на руках, позвонила в дверь,

–Кто там? раздался  голос.

–Тетя Таня, это я Алена Кушкина дочь Николая.

– Алена? удивленно спросили за дверью.

Задвигались замки и  высокая   худощавая женщина с короткой стрижкой темных волос и с  папиными глазами, одетая в бордовый  флисовый халат вопросительно  уставилась на меня.

–Здравствуйте тетя Таня,–  сказала я женщине с такими родными глазами -Мой папа Николай Кушкин, умер, я осталась одна. А это моя дочка Юля. Можно зайти?

Через пять минут я сидела за столом и поила дочку молоком, а потом, когда она уснула, прижимала ее к себе и наотрез отказываясь положить на кровать.

Я тряслась и рыдала.

Тетя Таня налила мне  и себе коньяка в граненые рюмки, придвинула ко мне тарелку с ветчиной. Я выпила залпом и стала рассказывать, видя как расширяются глаза тети Тани.

Я ела все,  что тетя Таня поставила на стол: холодную картошку, малосольные огурцы, ветчину, всхлипывала, рассказывала опять. Снова  ела, плакала, потом откладывала вилку и продолжала рассказывать.

Папины глаза  напротив грели мне душу.

Конечно я опустила в своем рассказе многое. Оставила самое главное. Отец погиб, дочь была похищена, я отдала две квартиры,  самостоятельно нашла ее и теперь нам некуда бежать.

-Оставайся у меня Алена, решительно  ответила тетя Таня. Я одна живу, да не плачь ты,  давай тебе ванну наберу,  помоешь девочку.

Когда я бережно опустила свою дочку в ванну,  она закричала тоненьким голосом. Но я с ней говорила нежно,  как только могла и мылила ее не мочалкой а собственной рукой, боясь повредить кожу,    и она мне наверное поверила.