Верни звезду на небо

Отчего-то давно уже не было слышно смеха хозяина и весёлых голосов его друзей. Слишком часто в комнате звучали голоса каких-то серьёзных взрослых людей, а родители стали чаще молчать и больше говорить шёпотом. Мишке было плохо видно из его тёмного угла – но он стал замечать, что и света в комнате стало гораздо меньше. Всё чаще открывалось окно, но всё реже раздвигались шторы.

И вот однажды, когда голоса в доме снова стихли, мишка услышал шаги возле себя. Он давно привык к ним, и уже не испытывал ложной надежды по поводу того, что его могут вытащить отсюда – но в этот раз шаги были непривычными. К полке подошёл не хозяин, шестилетний Лёва, а кто-то, кто явно был выше него и тяжелее.

Чьи-то руки скользнули по полке, отодвигая разные вещи. Роботов, которые часто стояли в неудобных позициях месяцами – лишь бы не нашуметь, попытавшись передвинуться, – ловко и быстро расставили по местам. Мишка бы зажмурился, будь он человеком – в единственный глаз ударил непривычно яркий свет.

Руки смахнули пыль какой-то мягкой шуршащей штукой. Потом помедлили – и потянулись к нему. Взяли, на мгновение притормозили – видимо, заметив разодранный живот. Прозвучал глубокий вздох, но мишку всё же не оставили на полке.

Впервые за долгое время он увидел маму Лёвы. Всегда весёлая и добрая, она казалась очень печальной и тихой, даже ничего не напевала во время уборки, как раньше. С аккуратно заправленной кровати мишка проследил за тем, как она заканчивает убираться в комнате. Может, его обманывало зрение – теперь немудрено, верно? – но лицо женщины казалось каким-то серым. Наверное, стоило бы ей улыбнуться, и эта иллюзия исчезла бы.

Закончив уборку, она вернулась к кровати, где кроме мишки, оказались ещё и некоторые роботы. Кому-то она вправила неловко вывернутые конечности, кого-то перемотала скотчем, наверное, понятия не имея, как починить их. Последним мама Лёвы подхватила мишку – и унесла из комнаты, где напоследок открыла окно, чтобы сменить застоявшийся воздух.

Она долго над ним колдовала. Набила прохудившийся животик заново, пусть уже не так плотно, как было раньше. Зашила его – в зеркале за её спиной мишка видел, что стежки были аккуратными, но их всё равно было видно. Как шрамы на телах у людей – сравнение пришло в голову, когда он заметил несколько похожих прозрачных следов на коже мамы Лёвы. У людей, значит, раны тоже редко заживали насовсем.

Минут десять, наверное, мастерица копалась в своей коробочке, когда очередь дошла до глаза мишки. Ничего не нашла – посмотрела на часы. Должно быть, хотела сходить в какой-нибудь магазин. Поджала губы, о чём-то подумав. Глубоко вздохнула и достала что-то из шкафа – какую-то большую вещь с иголками и рычажками.

Оказалось, это была швейная машинка. Мишка припомнил – ему и раньше шили костюмы. Например, однажды вместе с Лёвой они пошли на какой-то утренник, и…

Ох, да. Он узнал вещи, которые откуда-то из маленького ящичка достала мама его хозяина – это был тот самый пиратский костюм, который когда-то давно она собственноручно шила ему, смеясь и слушая весёлую музыку. Лёва, ещё совсем маленький, бегал тогда по этой комнате кругами, постоянно спрашивая, закончила ли она. Мишка ещё чувствовал себя нужным.

Теперь мама Лёвы вновь надевала на него эту одежду. И мишка быстро понял, зачем она достала машинку – из-за того, что животик его теперь был не таким круглым, костюм был ему немного велик.

Несколько булавок, стук огромной иголки по ткани – и вот, костюм сидит на нём, как влитой. Мама Лёвы грустно приподнимает уголки губ. Нет, ему показалось – улыбка вовсе не осветила её лицо, как раньше. Может, с ней что-то случилось? Игрушки могли сломаться. Могли ли сломаться люди? Может, и её Лёва как-то обидел?

Мишка никогда не понимал, зачем человеческие дети плачут, а взрослые в телевизоре постоянно пьют воду, когда расстроены. Но в ту минуту, когда на место его глаза мама его хозяина поместила что-то смутно знакомое – старую кожаную повязку, как у пирата, – он, наверное, приблизился к пониманию. В том месте, где его голова крепилась к заметно «похудевшему» туловищу, мишка ощутил какое-то болезненное давление. У него больше не будет глаза. Его не пытались починить – нет, из него, изуродованного во время жестокой игры, сделали пирата.

– Теперь будем звать тебя Джек, – снова грустно улыбаясь, сказала мама Лёвы, глядя прямо в глаза – глаз, – мишке. – Думаю, Лёва будет рад тебя видеть.

Что ж, впервые за столько лет у него появилось имя.

Но обратно к Лёве он вовсе не хотел.

Впрочем, его никто и не спрашивал. А даже если бы спросили, мишка не смог бы ответить – так что вечером, когда в чистую, вымытую, блестящую квартиру вернулись голоса взрослых, мама его хозяина вновь взяла его на руки. Прошла по коридору, приблизилась к двери в комнату Лёвы. Почему-то замедлила шаг. Зачем-то сглотнула, хотя ничего не ела. Может, жевала жвачку?

Наконец, мягко коснулась ручки двери, совсем тихо открыла её.

– Привет, – голос у неё был, несмотря ни на что, радостный. Странно.

– Привет, мамуль, – второй голос прозвучал сначала незнакомо. – Ещё таблетки? – лишь по тревожной интонации в конце мишке удалось узнать его. Этот голос когда-то артистично отдавал приказы бомбить только что построенный город. Этот голос переживал за него, когда к его шёрстке что-то прилипало.

– Нет, малыш, не волнуйся. Таблеток сегодня больше пить не надо, – мама Лёвы сделала несколько шагов вперёд, спрятав мишку за спиной. – Просто тут к тебе кое-кто пришёл.

– Пришёл? – голос зазвучал радостнее. – Кто?

Мишку выставили вперёд. Он впервые за долгое время встретился лицом к лицу со своим хозяином.

Что ж, Джек достаточно часто ездил с Лёвой на работу к его маме, чтобы понять, что его хозяин был болен. Прямо возле кровати у него стояли большие белые палки с какими-то пакетами наверху. Сейчас они просто стояли, но, наверное, их должны были как-то подсоединять к рукам его хозяина. Обычно эти штуки были в больнице, они с Лёвой когда-то и сами играли в капельницы – точно, так назывались эти палки с пакетами и трубочками. Мишка осторожно взглянул на маму Лёвы – видимо, поэтому она была так печальна. Видимо, поэтому в доме стало меньше детских голосов и больше взрослых – наверное, к ним приходили врачи.

– Помнишь его? – несмотря на печаль в глазах мамы, она улыбалась. Лёва растерянно моргнул, но вслед за мамой на его бледном лице стала расцветать неуверенная улыбка – гораздо более слабая, чем у неё. – Это Джек. Он по тебе соскучился, а ты по нему?

– Джек, – прозвучало немного увереннее – должно быть, хозяин даже не помнил, что не он дал ему это имя. – Он теперь пират?

– Пират. Будет храбро тебя защищать, пока ты спишь и набираешься сил.

– И от таблеток тоже? – наивно спросил Лёва, протягивая к нему руки. Мишка услышал тихий судорожный вздох, но не понял, чей – потому что его прижали к груди, практически зажав уши.

С тех пор он вот уже больше месяца жил практически, как и прежде. За исключением частых весёлых игр, конечно – и тяжёлой обиды где-то внутри, глубоко под шёрсткой. Лёва снова начал спать с ним. Снова гладил его – но лишь потому, что не мог встать, чтобы порвать его в драке с роботами, которые очень больно стреляли разными зарядами.

Теперь он уже не пачкал его шерсть и одежду – опять же, лишь потому, наверное, что не мог. Но Джек постоянно чувствовал, что это могло бы случиться, будь у Лёвы больше сил – это ощущение стояло между ними, словно стена. Мишка не верил в ночные объятия своего хозяина, когда тому было плохо. Не верил в слова мамы Лёвы, которая на ночь всегда говорила своему сыну что-нибудь ласковое от его лица – вернее, его плюшевой мордочки.

Впрочем, иногда во время уборки его забывали на окне – в том, его самом любимом уголке, где всё ещё стояли книжки, хоть и уже другие. Так, когда ему везло, и Лёва терял его во сне, Джеку удавалось перебраться с кровати на подоконник, чтобы провести ночь спокойно.

Вот и этой ночью он поступил так же. Когда, ворочаясь во сне, хозяин отпустил его лапу, мишка выждал несколько минут и тихо спрыгнул с кровати. Забрался на стул, постоянно оглядываясь, и быстро перелез на окно. Устроился поудобнее. Утром можно будет упасть на пол или вернуться обратно – а может, и остаться тут. Лёву мало волновало, на самом деле, засыпал ли он с ним в объятиях – ещё ни разу он не удивился, когда Джек не успевал к нему вернуться.

Вот его мама – неизменно пунктуальная со своими тарелками с кашей и таблетками, – могла бы что-нибудь заметить. Но сегодня она не давала мишку в руки сыну, и Джек был более-менее спокоен.

Впрочем, что случится, даже если люди заметят, что он странным образом оказался на окне? Мало кто подозревал о том, как устроен мир игрушек. В основном, их вообще не считали за живых существ. Никто не поверит, что какой-то плюшевый мишка вот так сам взял и перебрался на окно по собственному желанию. Никто даже не верит, что они у него вообще есть – эти желания. Видеть перемещения игрушек люди не могли: от человеческого взгляда, даже невнимательного, их всегда парализовало. Защитный рефлекс, или какое-то древнее проклятие – кто знает? Может быть, этакое решение эволюции. Маленькие и беспомощные, с ничтожной искоркой жизни внутри себя, они всё равно не могли бы защититься от человеческой воли. Что, если Сказочник, выдумывающий их на заре цивилизации, пытался таким образом их обезопасить?

А в итоге обезопасил людей. Те не могли слышать мольбы своих питомцев о пощаде, даже если отрывали им лапы в неравной борьбе с какими-нибудь роботами. Кому от этого лучше? Может, люди стали бы более ответственными, если бы любой плюшевый мишка просил минимальной заботы и доброго отношения к нему? Им ведь не нужна была еда, с ними не нужно было гулять. Не нужно было за ними убирать, они обходились даже без сна и почти без воздуха – с ними было проще, чем с любым животным. Они бы просто могли бы разговаривать, что такого, Сказочник?..

Из приоткрытого окна повеяло лёгким летним ветерком. Джек почувствовал, как свежий воздух сам по себе наполняет его полупустой прохудившийся животик. Провёл лапой по своей мордочке. Повязка была вечным напоминанием о том, что с ним случилось, хоть он уже и привык видеть одним глазом.

Мишка перевёл взгляд на улицу, посмотрел на дома, куда торопливо забегали дети – кого-то из них он даже мог узнать. Каждый день они играли в игру, когда-то выдуманную Лёвой – глядя на них, он мог вспоминать лучшее время своей жизни, когда его ещё выносили во двор.

Джек поднял голову, посмотрел на небо. Там уже начинали загораться первые звёзды, пока оно само лениво темнело. И вот что-то привлекло его внимание – что-то яркое и быстрое, летящее словно из расступившихся к вечеру облаков.

С неба падала звезда. Мишка, конечно, знал, что это на самом деле не настоящая звезда – несколько дней назад папа читал Лёве книжку о космосе. Но что-то древнее, сказочное и волшебное пробуждалось в нём – может, их каменные и деревянные предки однажды тоже смотрели на то, как падают с неба звёзды. Тогда деревья были намного выше, и вокруг бродили всякие страшные звери, а потерять своего хозяина было проще простого. Может, тогда они и загадали желание, чтобы перестать общаться с людьми? Может, так первые игрушки хотели обезопасить свои чувства? Легенда о звезде и Сказочнике всегда была расплывчатой…

Лёва позади заворочался. Джека на мгновение парализовало – может, хозяин бросил на него мимолётный сонный взгляд. Может, кто-то посмотрел с улицы.

– Хотел бы я, – пробормотал он, наблюдая за яркой чертой, стремительно несущейся по небу, – чтобы так не было. Хотел бы я за себя постоять. Пойти и надавать по шее этому Лёве. И чтобы он ничего не смог мне сделать. Чтобы мы поменялись местами, – звезда, стремительно промчавшаяся мимо, ярко сверкнула где-то совсем недалеко. Исчезла. На улице загорелись фонари. Мишка оторвал взгляд от неба, где больше не происходило ничего интересного, и скользнул им по улице. Вот домой бежали незнакомые ему взрослые ребята. Кто-то – держась за руки, кто-то – по одиночке. Тех, что держались за руки, Джек видел довольно часто – с наступлением лета, видимо, парочка стала задерживаться на улице подольше, чем во время учебного года. Но вот и они скрылись.

Мишка вслушался в звуки мира, от которого обычно был ограждён. Где-то кто-то играл на гитаре – наверное, на несколько этажей выше, разве что с открытым окном. Было странно наблюдать за разницей в режиме у всей улицы и у одного маленького мальчика – когда его укладывали спать, день лишь близился к своему завершению.

Жизнь кипела и в окнах домов напротив: где-то включался свет, где-то его гасили. Случайным взглядом человека на улицу Джека могло на некоторое время парализовать. Но эти взгляды ловить было уже привычно: можно даже было сыграть в игру, попытавшись определить, откуда на него смотрит случайный прохожий или сосед.

Мишка привычно скользил взглядом по окнам соседей, когда вдруг заметил нечто необычное. В доме наискосок, почти на самом углу улицы, не так давно открыли окно – и всё бы ничего, но обычно люди не использовали окна как двери – даже на первом этаже.

Он присмотрелся. Вздрогнул, когда понял, что фигуры, спешно покидающие дом, были игрушечными – несколько кукол одна за другой выбрались из окна, вслед за ними неловко спрыгнул кто-то маленький и ушастый. Что-то происходило.

Джек оглянулся на своего хозяина. Лёва, который ворочался, пока падала звезда, сейчас опять крепко спал после таблеток. В комнату к нему родители вечером обычно не заглядывали – боялись нарушить сон. Окно никто не закроет – почему бы ему не рискнуть пробежать за кустами и не посмотреть, куда это направились чужие игрушки в такое время? Не то, чтобы игрушки вообще часто куда-то выбирались – а тут ещё и такая большая компания.

Любопытство было, конечно, человеческой чертой – но оно в конце концов победило. Мишка осторожно высунулся из окна, огляделся и спрыгнул в траву – благо, он тоже жил на первом этаже и мог бы, если что, взобраться обратно по колючему кустарнику и велопарковке, которую недавно установили совсем рядом. Конечно, нужно будет изловчиться – но Джек уже однажды пробовал выбираться наружу. Ради интереса, разумеется – однако лежать в траве и смотреть на ночное небо ему понравилось даже больше, чем наблюдать за улицей из окна.

Он решился. Не отрывая взгляда от кукол, которые стройным рядком направились куда-то к небольшой парковке, что была возле их многоэтажки, мишка высунулся из окна и спрыгнул вниз. Преимущество в «росте» было потеряно, и Джек поспешил пробежать за кустами в направлении того дома, где происходили столь необычные события. У игрушек не было крови, а значит, они не могли и почувствовать на себе действие адреналина – но ощущение новизны событий заменяло его сполна.

Мишка пробежал так быстро, как только мог. Расслышал голоса – судя по всему, тех самых кукол, которые почему-то замешкались возле одной из машин. Было плохо слышно, и он рискнул высунуться из своего укрытия. Огляделся. Вокруг никого не было, из окон тоже, вроде бы, никто не смотрел. Машины были неподвижны. Слегка вперевалку – как ни крути, медведь, – Джек перебежал узкую дорожку. Повезло – никого не привлекла странная одинокая маленькая фигурка на пустой улице.

Дверь одного из подъездов многоэтажки открылась. Мишка едва успел спрятаться в тени – какой-то человек, на ходу подбрасывая сумку, поспешил в сторону парковки. Это показалось странным и оттого лишь более интересным. Был ли этот человек как-то связан с куклами, которые зачем-то выбрались в такое время из тёплого и уютного дома?