Звездочеты

– Дела давно минувших дней, – отмахнулся он. – Не будем об этом.

Усаживаясь удобнее, я перевел взгляд на письменный стол, где меня ожидал еще один сюрприз.

Сбоку от монитора, так что не сразу и заметишь, скалился в ухмылке изящный хрустальный череп весьма тонкой работы.

Перехватив мой взгляд, Надыбин пояснил:

– Это память о еще одном моем нереализованном проекте. Возможно, вам известно, что в середине 20-х годов прошлого века американец Митчелл-Хеджес, кстати, археолог-самоучка, нашел в джунглях Центральной Америки древний город майя, а в его развалинах хрустальный череп, изготовленный будто бы с применением неведомых на Земле технологий. Оказалось, что у древних майя существовала легенда, согласно которой боги еще в незапамятные времена подарили людям тринадцать хрустальных черепов. Якобы с их помощью можно проникать в будущее. Позднее такие же черепа нашли в других местах планеты. Одно время я всерьез заинтересовался этой версией. Но потом понял: нет, это не мое. Слишком уж отдает мистикой. В память о том увлечении и остался этот череп, который, конечно же, является обыкновенной поделкой. Эх, дела давно минувших дней!

– Я смотрю, вы не теряли времени даром.

– Именно, что терял, – вздохнул он и снова глянул на меня: – Послушайте, может, вам неприятно соседство с этой штуковиной? Есть люди, которые испытывают неодолимый ужас при одном виде черепа, даже хрустального.

– Лично я смотрю на подобные предметы без всякого трепета. Что же касается неодолимого ужаса, то, признаюсь, я испытываю его перед ползающими тварями. Как-то лет пять назад ездил за грибами и уже потянулся за ядреным моховиком, когда из-под моей руки вдруг шарахнулась в сторону змея. С тех пор я в лес ни ногой, хотя всегда был страстным поклонником грибной охоты.

– А чего их бояться-то, наших змей? – пожал плечами Надыбин. – Они сами, едва завидев человека, готовы спрятаться в первой же норке.

– Вот и мой знакомый Геннадий, профессиональный серпентолог, между прочим, говорит то же самое. Но доводы разума плохо помогают, когда речь заходит о загадках психики. Наши фобии, а они у каждого свои, гнездятся где-то на генном уровне.

– Чай, кофе, сок? – спросил Надыбин после непродолжительной паузы.

– Расскажите лучше о содержимом конверта, который вы так бережно сжимаете в своих могучих руках.

– И вправду, давно пора переходить к делу, – спохватился Надыбин.

Из бокового разреза в «конверте» (беру это слово в кавычки, потому что это был все-таки не конверт) он достал некий артефакт, который выложил, как хрупкую драгоценность, на середину стола.

Это была старинная рукопись. Точнее, один лист из рукописи, исписанный каллиграфической восточной вязью.

С той же осторожностью я взял его и повертел в руках.

Лист был очень плотным, мягким на ощупь с обратной стороны, оба верхних угла имели повреждения, причиненные то ли мышами, то ли временем. Но нижняя часть листа была ровной. Что касается ярко-черных букв, то они казались такими свежими, словно их написали только вчера. На полях стояло несколько круглых и овальных печатей. Буквы на оттисках почти выцвели, хотя их конфигурацию местами еще можно было различить. Несмотря на необычайную плотность бумаги, кое-где виднелись потертости и небольшие дырочки, впрочем, незначительные. Основная часть текста, процентов примерно на девяносто, сохранилась прекрасно.

– Перед вами так называемый ярлык – подлинный самаркандский документ 15-го века, – торжественным голосом возвестил Надыбин. – Это жалованная грамота, выданная мирзой Улугбеком одному из его учеников, как свидетельство освобождения имущества подданного от налогов. Написан ярлык на таджикском языке, которым Улугбек владел в совершенстве. Верхняя часть первого листа документа, к сожалению, испорчена. Сохранившийся текст мне перевели.

– И о чем же в нем идет речь?

– Текст начинается с так называемой инвокации – традиционной для всякого старинного восточного документа хвалы Аллаху. Далее торжественно провозглашаются имена мирзы с цитатами из Корана и обращение к визирам и чиновникам финансового ведомства, в чьем ведении находилось налогообложение: «Да будет им ведомо…» Именно эта часть, наименее существенная для исследователя, пострадала сильнее всего. Ну, затем объясняются причины написания ярлыка: дескать, до сведения правителя дошло, что некто, вопреки законам, чинит неудобство его ученику. Далее указано на освобождение от налогов пожалованного лица и строгий приказ не трогать его близких и родственников. Еще ниже перечисляются конкретные налоги, а их число достигало нескольких десятков, но эта часть уже переходит на отсутствующий второй лист.

– Вы сами решили, что это документ именно 15-го века? – осведомился я. – Буквы уж слишком свежие.

– Послушайте, я же не давал повода считать себя самонадеянным ослом, – с некоторой обидой парировал он. – Эту рукопись я передал по отдельности трем экспертам, которые, изучив ее, независимо друг от друга пришли к схожим выводам. Итак, они констатируют, что документ написан специальными черными чернилами на так называемой самаркандской «султанской» трехслойной бумаге кремового цвета и наклеен на полотно, как обычно поступали в старину с особо ценными документами для их лучшей сохранности.

– Ах, вот почему он такой странный на ощупь с оборотной стороны!

– Эксперты указали, что изгибы букв типичны для 15-го века. Буквы на печатях, а некоторые из них, как видите, можно разобрать, имеют прямоугольную форму, которая на печатях позже 16-го века нигде не встречается. Не буду вас утомлять перечислением других деталей, тем более что их немало. Общий вывод однозначен: перед нами документ именно 15-го века, определенно прошедший через канцелярию мирзы Улугбека, накануне его смещения с престола.

– Прекрасно, – кивнул я. – Освобождение от налогов. Мечта каждого подданного великого государя. Но причем тут пропавшая библиотека?

Надыбин снисходительно улыбнулся:

– Этот текст, по сути, является шифрограммой. Лист, первый лист, который вы держите перед собой, служит всего лишь для отвода глаз. А вот на втором листе, который находится у владельца документа, подробно описано местоположение тайника, где спрятана библиотека, а также изображена схема местности. И этот недостающий второй лист будет у меня не позднее следующей недели. Ну, что скажете? – в его бледно-голубых глазках светилось упоение старателя, почуявшего близость золотой жилы.

Некоторое время я хранил молчание, стараясь так сформулировать ответ, чтобы мой визави не обиделся.

– Если всё обстоит столь просто, то где же этот документ мог храниться пять с половиной столетий? Почему за все истекшие века никто не воспользовался заключенной в нем информацией? Почему о его существовании совершенно не известно науке? Наконец, каким чудесным образом этот самаркандский документ, сохранившийся в лучшем виде, попал в ваши руки? Если вы ответите на все эти вопросы без запинки, я, пожалуй, соглашусь, при всем своем скептицизме, разделить вашу бурную радость.

Он сердито зыркнул на меня, но буквально следом по его мясистому лицу вновь разлилось блаженство.

– Вы незамедлительно получите исчерпывающие ответы на все свои вопросы, – возвестил он в духе триумфатора. – Я уже вижу мысленно, как вы начнете чесать свою репу, повторяя: «До чего же всё просто! И почему только я сам об этом не догадался при моем-то богатом воображении!» Но, полагаю, будет лучше, если мы снова переместимся в гостиную. С моим рабочим кабинетом вы ознакомились, и этого пока достаточно. Признаться, я испытываю некоторое чувство вины, осознавая, что недостаточно настойчиво предлагал вам вторую чашку кофе.

– Что ж, давайте вернемся к нашим баранам, – не стал возражать я.

Глава 5. БОЛЬШАЯ АРХЕОЛОГИЧЕСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

Мы вернулись в гостиную.

– Можете курить, если есть желание, – он поставил передо мной стерильно чистую пепельницу. – А я пока заварю напиток.

Вскоре просторное помещение наполнилось кофейным ароматом.

Надыбин, так и не присев, принялся кружить по свободному пространству гостиной, то хмыкая, то просветленно улыбаясь, то бросая молниеносные взгляды на портрет Шлимана.

– Что вам известно о Большой археологической экспедиции, работавшей в Самарканде в июне 1941 года? – неожиданно спросил он.

– Кое-что известно, – ответил я, – поскольку тимуриды – это одна из тех тем, которыми я интересуюсь особо. Приходилось, в частности, заниматься изучением событий вокруг вскрытия гробниц в Гур-Эмире, событий, породивших новую волну легенд. Правда, в ту свою папку я давно уже не заглядывал, и многое успел подзабыть, но, полагаю, в общих чертах кое-что припомнить смогу.

– Отлично, – кивнул он с многозначительной улыбкой. – Тогда вам будет проще следить за моей мыслью и даже поправлять меня, если я допущу какие-либо неточности. Итак, в середине июня 1941 года в Самарканде началась, чуть ли не по прямому распоряжению вождя и учителя, раскопка захоронений в мавзолее Гур-Эмир. Ученым предстояло вскрыть саркофаги с останками Тимура и Улугбека, чтобы убедиться, действительно ли Тимур был калекой и действительно ли Улугбек был обезглавлен перед смертью.

– Минуту! – перебил я. – Что касается истинных целей экспедиции, то по этому поводу у специалистов всегда существовал широкий спектр мнений. Если же говорить о конкретных захоронениях, то в Гур-Эмире намечалось вскрытие пяти саркофагов, и этот план был полностью выполнен. То есть, были вскрыты гробницы самого Тимура, двух его сыновей – Мираншаха и Шахруха, и двух внуков – Мухаммед-Султана, сына его первенца Джахангира, и Улугбека, сына Шахруха. Кроме того, в другом самаркандском мавзолее – Биби-Ханым – была вскрыта гробница старшей жены Тимура Сарай-Мульк-Ханум. Между прочим, могила Мухаммед-Султана – любимого внука Тимура, на которого он возлагал большие надежды, рассчитывая передать свою державу именно ему, была вскрыта 24 июня, то есть, уже после начала войны. По плану экспедиции намечалось также вскрытие гробниц ученых-астрономов, учителей Улугбека, якобы тоже погребенных в Самарканде, но эта работа по понятным причинам была отложена, и, как оказалось, навсегда.

– Ну, вот, а еще жаловались на плохую память! – воскликнул он.

– Я не запоминаю с первого раза, – разъяснил я. – Но после многократного повторения нужное имя, как и число, застревает в моей памяти так прочно, словно их выжгли там лазером.

– Позвольте мне взять свою неуместную реплику обратно, а главное, поблагодарить вас за

своевременную поправку, – рассыпался он в любезностях. – Теперь я вижу, что вы знаток вопроса, в отличие от меня. Я же знаком лишь с отдельными вехами биографии Улугбека, да и то поверхностно. Кое-что успел прочитать за последние две недели у Герасимова, кое-что выудил из Интернета, где, увы, много мусора, и непосвященному требуется потратить уйму времени, чтобы отделить зерна от плевел. Но если рассуждать с прагматической точки зрения, имея в виду конечную цель, то нас должны интересовать, прежде всего, обстоятельства, связанные с захоронением Улугбека. Вам, конечно, известно, что этот государь-астроном был погребен по другому обряду, чем остальные его царственные родственники?

– Что вы имеете в виду?

– Улугбек был злодейски умерщвлен подосланным убийцей, то есть, умер насильственной смертью, но не в бою. Поэтому его хоронили как мученика, шахида.

– Признаться, я не помню, в чем там разница?

– О, разница велика. В ней-то вся суть! – воскликнул он, определенно радуясь, что и сам получил возможность блеснуть эрудицией. – Тимура, например, хоронили в соответствии с бытовавшей мусульманской традицией. Его тело обмыли, набальзамировали, умастили благовониями, а затем облачили в саван. Улугбека же, как и всякого шахида, хоронили в той одежде, в какой он встретил смерть. Такой существовал ритуал, понимаете? Согласно бытовавшей уже тогда традиции, погибшего в результате насильственной смерти, но не в бою, перед погребением нельзя было ни переодевать, ни обмывать, ни бальзамировать. Поэтому тело вместе с головой, отделенной от туловища, завернули в плотную ткань, после чего поместили в гроб. Но тут-то и возникает ключевой вопрос: в какой же одежде Улугбек встретил свою смерть?

– Постойте, что-то я не пойму, куда вы клоните…