Анна, создающая королей

***

Пробуждение было липким. Горьким. Пахло следами страсти и чужим мужчиной в моей постели. Стараясь не разбудить Джулиуса, я выскользнула из-под одеяла, наступая на потемневшие лепестки на полу. Свечи догорели, воск пузырился на подсвечниках уродливыми наростами. Они сгорели так же необратимо, как и мое прошлое.

Серьезный даже во сне, Джулиус спал так глубоко, что позавидуешь. Я впервые присмотрелась к его лицу. Сегодня Джулиус казался смутно знакомым. Я где-то видела его – на приеме или на одной из встреч. Не успела задуматься об этом раньше, так как Нерон выбил почву из-под ног.

Мир за окном не изменился, сад приветствовал меня вечным летом, и это успокоило и придало сил. Последние сутки я была в шоке и даже не пыталась защититься от бесправного поступка Нерона. Не восстала против поддельной экспертизы и навязанного замужества. Не только согласилась на брачную ночь, но и настояла на ней. Но сейчас я все исправлю. Наберусь сил и отстою свою свободу. Претензий к Джулиусу не так уж и много, он оказался на удивление нежным и внимательным любовником. После первого раза принес влажное полотенце, аккуратно стер с меня кровь и следы страсти и, улыбнувшись, сказал: «Спи!» Но я не могла заснуть, и тогда он снова обнял меня, лаская. Он хотел меня, не догадываясь, что творилось в моей душе. То и дело проверял: «Ты со мной, Анна?», добивался моего удовольствия. «Конечно!» – отвечала я, выдавая ложь каждым вздохом.

А теперь наступило утро… вернее, уже далеко не утро. Я изумленно посмотрела на часы. Возможно ли, что мы проспали до обеда?

Не хотелось повторения вчерашней ночи. Пусть Джулиус уедет, желательно навсегда, чтобы я смогла притвориться, что нашей короткой связи не было. Я должна вырваться из клетки.

Бесшумно одевшись, бросила последний взгляд на мужа и открыла дверь.

Мне повезло, что у шока есть пределы. Вчера я их превысила, поэтому продолжала существовать по инерции, и это меня спасло. Иначе увиденное снаружи разрушило бы мою волю.

Нашего дома не стало. Земля изогнулась и подавилась беспорядочными кучами обломков. Куски стен, провода, сломанная мебель, а сверху – серая пыль, словно это разрушение произошло несколько лет назад. В центре беспорядка все еще поднималась вверх парадная лестница. Посеревший от пыли ковер свисал, прикрывая обрубки камня. Правая половина лестницы обрывалась на полпути за ненадобностью, а левая вела к каменной площадке, на которой я и стояла. От дома осталось только левое крыло, и теперь я возвышалась над каменным безобразием, над моим взорванным миром.

Нерон когда-то объяснил, что анабиоз безопаснее, чем насильственный сон. В анабиозе засыпает как сознание, так и тело, не ведая о том, что тот, кто тебя создал, разрушает твою жизнь. Только анабиозом можно объяснить то, что ни Джулиус, ни я не услышали, как Нерон прощался с прошлым. Привыкшая к анабиозу, я проснулась первой.

Неужели Нерон не пожалел слуг? Эта мысль обожгла, заставила броситься на руины с криками: «Тереза! Матиас!»

Перепрыгивая с камня на камень, вглядывалась в разруху ищущими глазами. Вокруг не было ничего живого.

– Джулиус! – закричала, не выдержав напряжения. Тут же забыв о муже, бросилась прочь от дома. Если слуги спаслись, они прячутся где-то на острове. Пусть Нерон наказывает меня, но они тут ни при чем.

Не найдя ни единой души, упала на камни и закрыла глаза. Я просила Нерона любить меня, а он отказался и отдал меня другому мужчине, доказал необратимость своего разочарования. А когда я приняла страсть навязанного мужа, Нерон разрушил все, что создал для меня.

Он несправедлив и жесток, но и я неправа. Я потеряла годы на пустую, тщетную борьбу за больное чувство.

Больше этого не случится.

Соскребла себя с камня, села и посмотрела в безупречное небо.

Я не стану плакать на руинах старой жизни, а заставлю себя шагнуть в новую. Не возьму с собой ничего, уж точно не мужа. Пусть оставит себе все, что получил от Нерона.

Джулиуса в спальне не было. Одеяло лежало на полу среди увядших лепестков. Сумочка и документы – вот и все, что я взяла с собой из прошлой жизни. На банковском счету заработанные мной деньги. Нерон смеялся над моим заработком, называл его булавочным фондом, хотя и знал, что на заработанные деньги я могла уже купить свой собственный остров.

Закрыла за собой дверь спальни, которую мечтала разделить с Нероном. Только сейчас заметила, что рядом с дверью в пыли лежали листы бумаги, придавленные камнем. Смешно и глупо. Зачем придавливать бумагу камнем? Под атмосферным куполом не может быть ветра, и это очередное доказательство ненастоящей жизни с Нероном. Бесчувственное безветрие.

Присмотрелась к бумагам, моргнула сухими глазами. К свидетельству о браке Нерон прикрепил заключение эксперта, ограничившего мою дееспособность. Аккуратно прикрепил, цветной скрепкой.

Не оглядываясь, я дошла до ангара. Надо же, Нерон оставил мне «Пулю»… Прощальный жест, неслыханная и бесполезная щедрость. Зачем мне «Пуля», если Нерон разрушил остров?

Прислонившись к лакированной панели, посмотрела в небо.

– Ты создал меня, Нерон. Научил жить, мечтать, любить, пробуждать в людях самое лучшее. Ради тебя я стала Анной, создающей королей, и мы собирались вместе изменить мир. Почему же ты не предупредил, что не позволишь мне быть человеком? Ты привязал меня к себе, а потом отдал другому. Разрушил все, потому что я возымела наглость хотеть твоей любви.

Я знала, что Нерон меня слышит. Он везде. Он не покинет остров, пока не досмотрит придуманный им сценарий до конца.

Горячая волна прошлась по телу – страсть, боль, отчаяние. Это длилось всего лишь секунду, но чужие чувства накатили на меня с такой силой, что могли принадлежать только одному мужчине.

Нерону.

Пусть он будет счастлив, а я найду свой путь.

Глава 3. Отвергнутая

Алтавия, четыре месяца спустя

В феврале мело. Нещадно, густо, горошинами жесткими, как сырой рис. Они лежали на замерзшей земле, дожидаясь, когда ветер покатит их волной бисера. Я стояла на подъездной дороге в чулках и туфлях и морщилась от колючей боли в лодыжках. Не привыкла к холоду, хотя мело уже третью неделю. На острове климат создается хозяином, а на Тритари – природой. Раньше, прилетая сюда, я почти не замечала погоды, только городские пейзажи, но воспоминания о суровой зиме остались с детства.

Все мело и мело. Небо еле удерживалось, чтобы не грохнуться мне прямо на голову. В такую погоду не поездишь и не полетаешь. Хотя… я и так больше не летала. Меня прибило к земле.

– Ань, а ну вернись! Ты решила умереть? – Лица управляющего почти не видно, снег забился в бороду, в усы.

– Иду!

– Даже собаки дома сидят, а ты на улицу вылезла.

Ангел заботился обо мне. Мой Ангел. Только ему я разрешала играть с моим именем, словно я ребенок. Пожилой, суровый управляющий пекся обо мне как о дочери.

– Подъездную дорогу не расчистить, сегодняшние гости точно застрянут.

– А ты в нас не сомневайся, Анют, все расчистим. У нас еще три часа в запасе.

– Не уверена, что гости решатся ехать при такой погоде.

– Шутишь? – Ангел стряхнул снег с бороды и запер за нами входную дверь. – К тебе и не доедут? Пешком дойдут! На животах доползут!

И то правда. Номера в гостинице не пустуют никогда, даже в штормовую погоду. Я купила гостиницу целиком, вместе со служащими, неухоженным садом, пятью собаками и названием «Светлая река». Вокруг ни души, только журчание реки, омывающей известковый берег. Не сейчас, конечно. Зимой вокруг гостиницы белое безмолвие.

«Светлая река» скорее дом отдыха, чем гостиница. Для тех, кому нужен отдых и моя помощь. Некоторые остаются надолго, другие заезжают на день или два.

Я лечу разбитые сердца.

После побега с острова податься было некуда, а мужа я избегала изо всех сил. После нескольких неописуемо тяжелых дней, загорелась идеей собственного бизнеса. Почему гостиница? Потому что здесь люди, приятная суета и много работы. Я погрузилась в новый мир с головой. Спряталась в нем, потому что соскучилась по нормальной жизни, по человеческому теплу. Вырвавшись из порочного круга одержимости Нероном, поборола страх и полюбила вкус свободы. Относительной свободы, потому что адвокат сказал, что заключение эксперта, каким бы поддельным оно ни являлось, не оспорить без помощи мужа и других свидетелей, которых у меня не было. Я спряталась в своем новом мире, чтобы зализать раны и найти друзей и клиентов, которые за меня заступятся и помогут вернуть свободу.

Чувствуя себя виноватым в происшедшем на вечеринке, Клаус всячески старался снова завоевать мою дружбу. Первое, что я сделала, это перевела деньги на его счет. Сделала это быстро, пока Джулиус не спохватился и не стал отслеживать финансы жены. Клаус купил гостиницу на свое имя. Он не вмешивался в мою жизнь, хранил мои деньги и подписывал бумаги, почти не глядя. Как только я получу свободу, он перепишет гостиницу на меня.

– Не сомневайся во мне, я обязан тебе жизнью! – заверил он.

Стоило ли доверять Клаусу? Наверное, нет, но других вариантов не было. Мне пришлось ему довериться. Он предложил помочь с разводом, но я отказалась. Сначала надо прийти в себя и завести друзей, а уж потом вступать в борьбу. Если муж найдет меня и станет угрожать, тогда другое дело. А пока… если Джулиус и пытался меня найти, то без особого усердия, ибо я ничего о нем не слышала. Решила, пусть тратит полученные от Нерона деньги, живет в свое удовольствие и оставит меня в покое.

А я буду жить в своем новом мире посреди белого безмолвия.

Работа стала моей жизнью. Я наняла психологов, создала комнаты музыки и смеха. Чего у нас только нет! Все, чтобы сделать постояльцев счастливыми. Не королями, никак не королями, а просто подарить немного счастья и залатать разбитые сердца. Клаус помог найти первых клиентов, а дальше слухи обо мне разошлись как огонь.

Я Анна, способная вылечить разбитые сердца. Не смогла вылечить свое, поэтому старалась для других. К сожалению, на мои услуги очень высокий спрос. К сожалению, потому что я надеялась, что мало кто познал боль, какую пережила я. Увы. Я находила чужую боль, разрывала ее нити, расплетала парализующие сети и вырывала корни. Некоторые просили оставить небольшой след, другие хотели уничтожить все до последней нити. Третьи не знали, чего хотят, но в последний момент сбегали, нянча в груди боль, которая стала вторым «я». Без которой не могут жить.