Тот самый одноклассник

– Я сама дойду, – поднялась, опираясь на чужие руки. – Я в порядке.

Рядом заворковала учительница.

– Молодцы, ребята! Василий Степанович, Нику к медсестре надо побыстрее. А кровь надо подтереть, чтобы никто не поскользнулся.

Меня затошнило от того, что кто-то может поскользнуться на моей крови.

Я стояла на сцене в балахоне из мужской рубашки, опираясь на мужчину за моей спиной. Если бы не он, если бы не его спокойная уверенность, я бы заплакала. Зарыдала, наверное. Но его хватка на моих руках, его голос и запах держали моё отчаяние под контролем.

Особенно запах. В последующие дни я развлекала подруг тем, что пыталась незаметно понюхать Василия Степановича, учителя химии, чтобы проверить запах его одеколона. Мне удалось «случайно» столкнуться с ним в коридоре, но в тот момент бедняга пах чем-то горелым и химическим и очень спешил в лабораторию. Я поблагодарила его за помощь на сцене, но спросить об одеколоне не решилась. К своей превеликой радости, я умудрилась найти одеколон в магазине. Перенюхала несколько десятков, как одержимая, и всё-таки нашла. Купила и наслаждалась, нюхая перед сном.

Но в тот страшный момент на сцене, балансируя на грани истерики, я смотрела на Данилу Резника. Его удерживали несколько человек, и он не сводил с меня горящего синего взгляда. Ярость ли это? Чувства настолько сильные, что они исказили его лицо, подчинили тело. Он трясся, скрежетал зубами и рычал от вынужденного бессилия.

Его чувства передались мне, ударили в голову, как крепкое вино. Я смотрела на одноклассника и гадала, почему он бросился мне на помощь. Почему смотрел на меня так… необычно.

– Я отнесу Нику! – в который раз потребовал он, но учительница преградила ему путь.

– Мы с Василием Степановичем отведём Нику в медкабинет. Оставайтесь на местах, спектакль продолжается. На сцене должны остаться только актёры.

Школьная медсестра обо мне позаботилась и забрала мужскую рубашку. За дверью кабинета меня дожидался Гриша, он и отвёл меня домой.

– Я напомнил Резнику, чтобы не лез к тебе.

– Спасибо.

Это было самое неискреннее «спасибо» из всех, сказанных соседу.

Резник мне не нравился, но его бешеная ярость, животный прыжок ко мне через всю сцену то и дело всплывали в памяти. Словно я подсмотрела в замочную скважину и увидела нечто очень личное, тайное, тщательно скрываемое от остальных. Чужие эмоции, волнующие и безжалостно влекущие.

Я хотела узнать, какие чувства скрывает Данила Резник. Хотела и боялась одновременно. Не знала, готова ли я к эмоциям такой силы.

Я не спала всю ночь. Стояла у окна, глядя на побитые ступени школьного крыльца и дожидаясь, когда уборщица Агриппина Степановна откроет школу. Как только она появилась во дворе, как всегда размахивая сумкой и разговаривая сама с собой, я оделась и поспешила в мастерскую.

Всем, кто посещал художественный кружок, предлагалось сделать выпускной проект. В конце года проходил городской конкурс, на котором лучшие работы получали грамоты и денежные призы. Я ждала вдохновения, и в ту памятную ночь оно пришло. Настолько сильное, что я забыла о недавнем публичном стриптизе. Пусть дразнят, пусть отпускают глупые шутки, меня этим не удивишь. Когда приходит вдохновение, всё остальное отодвигается на второй план.

Я нарисовала потёртые доски сцены. На них – сердце, раскрывшееся перед всеми. А вокруг – брызги чувств, выпуклых, ярких и противоречивых. Выходящих за границы холста.

Я закончила выпускной проект за два дня. Назвала его «Секрет».

На следующий день после спектакля Резник попал в больницу с аппендицитом и отсутствовал почти месяц. Я сочувствовала однокласснику, но втайне радовалась, что он не увидит мою картину. Пусть абстрактная, но она изображала тайну, которую я подсмотрела в его глазах. Чувства, которые я не понимала, но сила которых завораживала.

Однако Резник появился в школе в день выставки и направился прямиком к моей работе.

Казалось, его тайна подмигивает с холста разбрызганными красками.

Он разыскал меня в толпе и посмотрел тяжёлым, долгим взглядом. На секунду мне показалось, что он разгадал смысл картины. Но нет. Насмешливо закатив глаза, он отошёл к друзьям.

На городском конкурсе «Секрет» выиграл денежный приз. Отпраздновав с родителями, я закрылась в комнате и долго смотрела на картину, поглаживая пальцем три большие по тому времени купюры.

Этично ли зарабатывать на чувствах другого человека? Тайных, непонятных чувствах, свидетелем которых ты стала случайно.

Очень надеюсь, что ответ – «да», потому что в этом моя жизнь. Я собираю эмоции, свои и чужие, и размазываю их по холсту.

На этом закончилось моё знакомство с Данилой Резником. Для меня он был источником полуночного вдохновения, странным одноклассником и больше никем.

До случайной встречи.

***

Сегодняшний день

Я закрепляю зажим на диске Нирваны[2 - В этой сцене приводятся названия музыкальных групп и имена музыкантов, популярных во второй половине прошлого столетия.], когда в кармане джинсов пиликает телефон. Второе сообщение приходит сразу после первого. Потом третье.

Кому приспичило?

Сняв перчатку, выуживаю телефон из кармана. Все три сообщения пусты. Номер отправителя мне незнаком.

Вдруг это насчёт конкурса? Нет, ещё рано.

Пустые сообщения выглядят странно.

– Ника! Почему Джеггер рядом с Хендриксом? Ты не там просверлила!

Вздыхаю, закатив глаза под защитными очками. Мантра частного учителя – клиентам грубить нельзя.

– Олег Максимович, прошу вас, сами сверлите! Я не знаю, кого с кем ставить и куда крепить зажимы.

– Мне надоело сверлить! – ноет мой великовозрастный ученик.

«Ценный клиент, ценный клиент», – повторяю про себя, ощущая вибрацию телефона на бедре. Родители на работе, результаты конкурса ещё не готовы. Продолжаем сверлить.

У Олега Максимовича кризис среднего возраста. Раньше я бы посмеялась, но теперь, столкнувшись с проявлениями лицом к лицу, уважаю и побаиваюсь. Успешный мужчина сорока девяти лет нырнул в кризис с решимостью самоубийцы. Бросил семью, нашёл молодую любовницу и вёл богемный образ жизни. Чтобы заслужить право называться свободным художником, он нанял меня – учительницу изобразительного искусства или, как меня называют некоторые клиенты, музу. Вместе мы пытаемся найти хоть какой-то вид искусства, который погасил бы пожар в душе Олега Максимовича. В данный момент мы трудимся над перегородкой, сделанной из старых компактных дисков. Я сверлю дырки и креплю зажимы, а он соединяет их вместе согласно только ему понятной логике. За всё про всё я получаю астрономическую почасовую оплату.

И Олег Максимович не один такой, есть и другие клиенты. Кризис среднего возраста надо пережить и переждать, как грипп, как дождь, и я рада помочь. Как я дошла до такой жизни? Раньше работала в художественной школе, а потом разговорилась в магазине с одним таким страдальцем и помогла ему выбрать краски и холсты для нового увлечения. Пара уроков – и у нас сложились отличные отношения. А потом появились другие клиенты. Кто-то замолвил словцо, кто-то порекомендовал, и понеслось.

На уроках я выкладываюсь по полной, это вам не натюрморты штамповать. Что мы только не придумываем, даже мебель делаем, светильники и скульптуры в человеческий рост. А иногда просто общаемся. Над перегородкой мы трудимся уже четыре недели, а всё из-за ностальгии. Перед тем, как продырявить диск, Олег Максимович его слушает и вспоминает молодость. Стыдно брать деньги за такие «уроки».

Мобильник щекочет бедро вибрацией. Поглаживаю его рукой, словно пытаюсь успокоить.

– Названивают? – усмехается Олег Максимович. – Новый мужик?

– Наверное, это мама.

– Мама – это неинтересно. А про конкурс что слышно?

– Пока ничего.

Не сдержавшись, смотрю на телефон.