Отец наклонился к нему и увидел страшное: ступню ребенка зажало между рельс переведенной стрелкой.
Валентин посадил мальчика, ощупал зажатую ногу. Похоже, серьезной травмы нет. В этом месте стрелка, к счастью, смыкалась не плотно, а ботинок смягчил удар. Если развязать шнурок, можно вынуть ногу. Дрожащие руки не справлялись – сам крепко завязал, теперь вот… Скорее, скорее! Нет, не получилось.
Сын плакал, но не понимал, что их ждет. Отец понимал все. Мысли его метались в поисках выхода из мрака ужаса. Больше всего он боялся, что ужас проникнет в сына. Оставив бесполезную возню со шнурком, спросил:
– Сильно больно?
Дима затих, отрицательно покрутил головой:
– Не очень.
Валентин снял куртку, сел на рельсы рядом с сыном, накрыл его вместе с собой:
– Чур, я в домике!
– И я!
Малыш любил эту игру. Они с отцом мастерили «домики» из стульев, под столом, «в норе» под макетом, в шкафу.
– Папа, ты никуда не уйдешь?
– Ни за что. Мы теперь всегда будем вместе, мой маленький принц.
– Я принц? Это мой дворец?
– Нет, это маленький скромный дом.
– С нами здесь будет жить маленький скром?
– Да, конечно, он будет с нами жить.
Впереди сквозь туман пробивался свет циклопического глаза прожектора. Содрогалась земля, гудели рельсы. Нарастал шум набирающего скорость состава.
Под курткой Валентин прижал к себе Диму – мягкого, теплого, закрыл глаза и завопил что-то неестественно бодрое все громче и громче, чтобы приближающийся грохот не заглушил его голос, чтобы, умирая, сын не успел ничего понять и испугаться.
Мерно стуча на рельсовых стыках, сотрясая пространство и непрерывно гудя, первая электричка на Буйск пронеслась мимо них по соседнему пути.
Мелькали окна ярко освещенных вагонов – ритмично то вспыхивал, то гас свет «в домике», пока не унесло его в туман ураганом, поднятым близко пролетевшим составом.
И вдруг наступила тишина. Лишь издалека, затихая, все еще доносился гудок ушедшего поезда.
Татьяна Белогородцева.
НАТАСЬКА
В июне стояла невыносимая жара. Духота, солнцепек, лишь изредка появлялся сухой обжигающий вихрь. Он пробегал по окраинной дороге, поднимал легкую пыль. Редкие тусклые от пыли деревья и кустарники у дороги клонились и шелестели в такт жгучему летнему ветру. Даже трава кое-где пожухла от зноя.
Хуторяне в такие дни старались пораньше, с первыми лучами солнца, вытолкнуть скотину на выгоревшее пастбище с деревенским пастухом. Сами же спешили «по холодку» прополоть грядки с картошкой, капустой, с помидорами и со всякой всячиной.
Часам к десяти утра солнце начинало нещадно палить. Измученные хозяйки бросали тяпки и, еле волоча ноги, заползали в летние душевые. Освежившись едва нагретой водой, снова возвращались к своей работе. Однако на второй заход сил хватало лишь на пару часов.
После обеда в хуторе начиналась спасительная «сиеста». Хутор будто вымирал. Над асфальтом центральной улицы переливалось марево, искажая домики, заборы, деревья, превращая их в размытые картинки.
Даже в речке давно никто не купался. Не было речки. На месте русла остался тоненький ручеек. Зайдешь по колено, руки да лицо ополоснуть, на три шага отойдешь от воды, и тут же все высохло. То еще удовольствие.
В очередной июньский жаркий день, когда в тени показывало тридцать пять, а местный «барометр» – Степан Иванович предсказывал «великую сушь», тишину спящего хутора нарушило необычно громкое гудение. Люди прервали полуденный отдых и высыпали на улицу.
По обочине дороги, громко рыча и испуская клубы дыма, пошла колонна военной техники.
Задрожали деревенские дома, закачалась мебель внутри. Посуда на кухнях зазвенела, задребезжали стекла.
Собаки повыскакивали из подворотен, попытались догнать неизвестные машины.
А колонна все шла и шла ревущим нескончаемым потоком.
Сперва проползли танки с длинными стволами, за ними прокатились БТРы с солдатами на борту. В конце пошли грузовые вездеходы с серым выгоревшим тентовым верхом.
Встревожились жители от такой непривычной обстановки. Высыпали на улицу. Стали наблюдать из-за своих невысоких заборов. Кто был посмелее, тот вышел и разглядывал происходящее действо.
Пыль из-под гусениц танков и колес грузовиков огромным серым облаком долго еще стояла в горячем воздухе. Она медленно оседала на сухой траве у дороги, долетала до самых домов, проникала во все щели. Заставляла глаза слезиться, а носы чихать. Замыкающая строй машина наконец-то скрылась за поворотом. Гул затих недалеко.
Около крайнего двора стоял Степан Иванович, пожилой мужчина среднего роста, хозяин подворья. Рядом на лавочке сидели его жена Валентина и молодая соседка Натаська. Пока шла колонна, они, казалось, замерли и молча, настороженно наблюдали за неожиданными гостями. Когда все стихло, они вдруг ожили, заговорили.
– Кричали барышни ура и в воздух чепчики бросали! – повернулся к женщинам мужчина.
Только вот кричать и бросать было некому. В хуторе остались одни пожилые и несовершеннолетние, да вот Натаська, страшненькая деревенская дурочка.
– Та-ак… Значит, цирк приехал, – Степан погладил свою блестящую от пота лысину.
– Сам ты цирк! – возмутилась Валентина. – Танки – видано ли дело?!
– Етить-мадрить, Валя, а у нас под боком, кажись, штаб ихний будет, – сплюнул Степан.
Все молча продолжили наблюдать за тем, как на поляне, у ближайшей посадки, раздуваются большие зеленые палатки и на глазах растет военный городок.
* * *
В ожидании беды приграничный хутор замер, затих. В телевизоре дикторы вещали тревожные новости, будоражили обывательские умы, не давали спокойно спать. Становящиеся с каждым днем все ближе и ближе непривычные для слуха мирных жителей звуки взрывов по ту сторону границы нарушали привычную тихую жизнь.
Еще была надежда, что пройдет стороной, но три дня назад объявили сход граждан в местном клубе, на который в сопровождении главы поселения приехали два рослых офицера-пограничника. И если кто еще оставался спокоен, то после уговоров заволновались всерьез: раз успокаивают – значит, хорошего не жди, значит, происходит что-то серьезное.
Днем раньше, под вечер, прибыли разведчики. Пронеслись по хутору на боевых машинах с ветерком, напугали баб и ребятишек, спешащих за коровами на перекресток. Заняли стратегически важные объекты: высотки, колхозный амбар на бугре, балку у границы.
– Стервецы, хоть бы флаг российский на дуло привесили, народ перепугали, – ворчал на них Степан Иванович.
Солдаты отшучивались:
– Дед, да ты просто не заметил, флаг на дуле висел.