Живой Пушкин. Повседневная жизнь великого поэта

Я славлю идеал обеда
И философию вина.

«Идеал обеда» – обыденность, возведённая в философскую категорию! Однако и обеденный культ претерпевал изменения. Так, сельские жители и обыватели уездных городков обедали обычно раньше, чем столичные. Мода на поздние обеды пришла в Россию из Европы и объяснялась она прозаически – аристократам не должно рано просыпаться! Да и пушкинский Онегин спешит обедать к Талону, когда на Петербург уже спустилась ночная тьма. «К чему брегет?» – словно вступал в спор со столичными денди Александр Сергеевич:

Люблю я час
Определять обедом, чаем
И ужином.

Знал ли Пушкин, что во времена его детства время обеда определял для своих подданных сам император?! Княгиня Екатерина Дашкова поведала, а её гостья, ирландка Марта Вильмот, записала: «Он (Павел I) издал указ, предписывающий всем обедать в час дня, потому что он обедает в это время. Все оказывали повиновение, и это вызывало его неудовольствие, он старался отыскать какую-нибудь жертву, и погоня за ней доставляла ему радость охоты! При появлении царя улицы пустели, от него бежали, как от тигра».

Странно, – то царское предписание строго соблюдалось в Лицее, когда уже о причудах Павла редко вспоминали. Обедали воспитанники ровно в час дня! Обед состоял из трёх блюд, в праздники полагалось четыре. «Кушанье было хорошо, – замечал Иван Пущин, – но это не мешало нам иногда бросать пирожки Золотарёву в бакенбарды». За обедом лицеистам «давали по полустакану портера», однако, затем портер, традиционное английское пиво, благоразумно заменили русским квасом.

При Николае I, августейшем сыне тирана-императора, времена разительно изменились. Знаменитая кавалерист-девица Надежда Дурова не забыла, как летом 1836 года Пушкин пригласил её отобедать у него на даче и какой меж ними состоялся диалог:

«– Из уважения к вашим провинциальным обычаям, – сказал он, усмехаясь, – мы будем обедать в пять часов.

– В пять часов? В котором же часу обедаете вы, когда нет надобности уважать провинциальных привычек?

– В седьмом, осьмом, иногда в десятом.

– Ужасное искажение времени. Никогда б я не мог примениться к нему.

– Так кажется. Постепенно можно привыкнуть ко всему».

Видимо, привыкать к «искажению времени» пришлось и самому поэту, ведь в юные годы его ждали ранние обеды, оставившие чудные поэтические воспоминания:

Но вот уж полдень. В светлой зале
Весельем круглый стол накрыт;
Хлеб-соль на чистом покрывале,
Дымятся щи, вино в бокале,
И щука в скатерти лежит.

Один из сельских обедов, что дан был по случаю приезда Пушкина владельцем тверского сельца Павлом Ивановичем Вульфом, запечатлелся в памяти его воспитанницы: «Тут мы с Александром Сергеевичем сошлись поближе. На другой день сели за обед. Подали картофельный клюквенный кисель. Я и вскрикнула на весь стол: “Ах, боже мой! Клюквенный кисель!”

– Павел Иванович! позвольте мне её поцеловать, – проговорил Пушкин, вскочив со стула».

Такие вот гастрономические перепады: от парижских трюфелей до деревенских щей и клюквенного киселя! Никогда не узнать нам о столь разнообразных вкусах поэта, если бы не записки его современников. Да и сам поэт не раз упоминал о любимых блюдах в письмах к жене. И сбережённых – всех до единого – его Наташей.

Мой идеал теперь – хозяйка,
Мои желания – покой,
Да щей горшок, да сам большой.

Надо полагать, Наталия Николаевна разделяла кулинарные пристрастия мужа. Затейливы суждения француза Брильи Саварена, что остались на страницах его некогда весьма популярной книги «Физиология вкуса»: «Гастрономия может только в таком случае оказать существенное влияние на супружеское счастье, если она разделяется обеими сторонами. Два супруга-гастронома имеют повод сходиться, по крайней мере, один раз в день… они беседуют… о модных блюдах, новых изобретениях; а известно, семейные беседы имеют особую прелесть».

Верно, подобные беседы велись и за обеденным столом супружеской четы Пушкиных. Да и саму книгу французского гастронома, переизданную в России в 1834-м, читал или, по крайней мере, держал в руках Александр Сергеевич. Свидетельством чему – забытая в ней записка поэта с гастрономическими суждениями, как то: «Точность – вежливость поваров» или «Не откладывай до ужина того, что можешь съесть за обедом».

Не ужинать – святой тому закон,
Кому всего дороже лёгкий сон.

Остался любителям плотного ужина этот дружеский пушкинский совет.

Дорожные жалобы гурмана

…В избе холодной
Высокопарный, но голодный
Для виду прейскурант висит
И тщетный дразнит аппетит…

    Александр Пушкин

Так и не довелось Александру Сергеевичу хоть единожды вырваться за пределы необъятной Российской империи, увидеть воображаемые «чужие края», а вот по России-матушке покатался вдоволь.

Испытал на себе всю «прелесть» отечественных дорог и заезжих трактиров:

Долго ль мне в тоске голодной
Пост невольный соблюдать
И телятиной холодной
Трюфли Яра поминать?

Пушкину довелось не раз бывать в московском «Яре», ресторане поистине легендарном. И неслучайно в «Дорожных жалобах» явились эти горестные строчки. Вспоминался поэту и холодный сладкий суп из малины и ревеня, что можно было отведать только в московском «Яре».

Случались в пути и счастливые кулинарные открытия. Воспел поэт славные котлеты, что подавала в Торжке в своём трактире толстая и любезная хозяйка Дарья Пожарская. Трактир, а затем гостиницу, где не единожды останавливался Пушкин, открыл ранее отец Дарьи – Евдоким Дмитриевич Пожарский, бывший новоторжский ямщик.

Готовились котлеты из нежнейшего филе пулярки. К гарниру полагались зелёные овощи, и все блюдо перед подачей поливалось особым соусом: растопленное и доведённое до орехового цвета масло обильно сбрызгивали лимоном. По свидетельству современника, котлеты мадам Пожарской «понравились Государю Николаю Павловичу и вошли в моду. Мало-помалу слава пожарских котлет дошла до того, что сама Дарья уже нанимала с кухни графа Нессельроде поваров готовить их. Ловкая девка, толстая, рослая и себе на уме, стала вхожа ко Двору…»

Не забыл Пушкин рассказать и жене о «m-lle Пожарской», которая «варит славный квас и жарит славные котлеты».

Ещё бокалов жажда просит
Залить горячий жир котлет…

О знаменитых котлетах упоминает поэт и в письме к Соболевскому, где дружески наставляет приятеля, как легче и веселее преодолеть путь от Москвы до Новгорода:

«Во-первых, запасись вином, ибо порядочного нигде не найдёшь. Потом

На голос: “Жил да был петух индейской”

У Гальяни иль Кольони
Закажи себе в Твери
С пармазаном макарони
Да яишницу свари.
На досуге отобедай
У Пожарского в Торжке,
Жареных котлет отведай (именно котлет)
И отправься налегке.
Как до Яжельбиц дотащит
Колымагу мужичок,
То-то друг мой растаращит
Сладострастный свой глазок!
Поднесут тебе форели!