Наталия Гончарова. Счастливый брак

Каждой из красавиц воздано должное.

Живая картина, в коей участвовала Натали Гончарова, и с таким блеском, что, и сама того не желая, заставила говорить о себе всю аристократическую Москву, удивительнейшим образом связана с шедевром из собрания русского мецената князя Николая Юсупова.

И этим двум картинам – живой и живописной – суждено было стать знаковыми в истории любви Пушкина и его избранницы!

На набережной Мойки

Картина французского живописца после смерти старого князя, последовавшей в июле 1831-го (и вызвавшей эмоциональный отклик Пушкина: «Мой Юсупов умер»), еще несколько лет служила украшением дворца в Архангельском. Затем, по воле князя Бориса Николаевича Юсупова, единственного сына-наследника, ее в числе других шедевров доставили в Петербург.

Случилось то, по странному стечению обстоятельств, в 1837-м, в год смерти поэта. В январе из Архангельского был отправлен первый обоз с часами, зеркалами, скульптурой, а в феврале в северную столицу на набережную Мойки (!), во дворец князей Юсуповых, прибыл второй – с самыми дорогими полотнами из фамильной галереи. Была среди них и «Геренова Дидона»…

В то же самое время Наталия Николаевна, обессилевшая от горя и слез, вместе с осиротевшими детьми покидала дом на набережной Мойки, оставляла Петербург… Как знать, не пересеклись ли в том печальном феврале пути живописной Дидоны, великой вдовы древности, и Наталии Пушкиной, вдовы поэта?

Необъяснимые «странные сближения»! А в покинутом доме, в последней петербургской квартире поэта, среди рукописей и книг затерялась небольшая картинка. На листке бумаге – любительский акварельный набросок, повторявший картину Герена: младшая сестра Дидоны, в тюрбане и тунике, грациозно облокотилась на спинку античного ложа. По краю листа надпись на французском: «Turban vert, tunique violette» («Тюрбан зеленый, туника лиловая»). Вероятно, картинка с подобными указаниями предназначалась для портного, коему был заказан сценический костюм для младшей Гончаровой. Но есть и смелое предположение: рисунок, а это копия с картины Герена (!), сделан рукой самой Натали – в память о ее первом светском успехе!!

Не удивительно ли, что и на Царскосельской даче, где прошли первые счастливые месяцы супружества Пушкиных, а ныне в мемориальном доме-музее можно встретить все тот же античный сюжет? «Геренова Дидона» представлена на одной из парных фарфоровых ваз! И, как знать, не из знаменитой ли юсуповской коллекции и сами антикварные вазы?

Предсказание графини

На календаре Российской империи – год 1830-й. Натали молода и прекрасна, ей минуло семнадцать, и она невеста знаменитейшего в России поэта. И не могут быть безразличны юной красавице те особые знаки внимания, что оказывает ей Александр Пушкин. Ведь она и сама втайне от всех пишет стихи…

Совсем скоро она станет женой поэта. И проницательнейшая графиня Долли Фикельмон напишет о новобрачных:

«Жена его – прекрасное создание; но это меланхолическое и тихое выражение похоже на предчувствие несчастья. Физиономии мужа и жены не предсказывают ни спокойствия, ни тихой радости в будущем; у Пушкина видны все порывы страстей, у жены вся меланхолия отречения от себя».

И вновь строки из письма графини:

«Пушкин у вас в Москве; жена его хороша, хороша, хороша! Но страдальческое выражение ее лба заставляет меня трепетать за ее будущность».

К несчастью, предсказания Долли Фикельмон сбылись. Наталии Гончаровой-Пушкиной, подобно мифической Дидоне, суждено будет стать вдовой. Великой вдовой. И так же, как в древнем мифе, убийцей ее мужа станет близкий родственник – барон Жорж Дантес.

Муж Дидоны – жрец, прорицатель. Но ведь и супруга Натали – российского гения Александра Пушкина – нарекут пророком и прорицателем людских судеб.

«Бог мне свидетель, что я готов умереть за нее, – заверял Пушкин мать невесты в письме от 5 апреля 1830 года (в Страстную субботу!) накануне помолвки, – но умереть для того, чтобы оставить ее блестящей вдовой, вольной на другой день выбрать себе нового мужа, – эта мысль для меня – ад».

Дидона несла свое вдовство стоически. И Наталия Николаевна, оставшись вдовой (нет, не блестящей, как представлялось жениху-поэту) в двадцать четыре года с четырьмя малыми детьми на руках, повела себя мужественно и достойно. После кончины Пушкина она, следуя его совету, уединилась в родовом имении и вела там почти отшельническую жизнь.

И позже, возвратившись в Петербург, жила очень скромно. Магическое имя вдовы поэта и ее изумительная красота многим кружила головы. «То трудное положение, в котором вы находитесь, отчасти проистекает из-за вашей красоты, – наставлял Наталию Николаевну князь Вяземский. – Это – дар, но стоит он довольно дорого».

В числе претендентов на ее руку были и блестящий дипломат Н.А. Столыпин, и князь А.С. Голицын, и секретарь неаполитанского посольства граф Гриффео. Один из них попытался было выяснить, не согласится ли Наталия Николаевна в случае нового замужества отдать своих детей на воспитание в казенные учебные заведения? «Кому мои дети в тягость, тот мне не муж!» – был ее ответ.

И как знать, не случись в ее жизни встречи с Петром Петровичем Ланским, человеком удивительной души, Наталия Николаевна так бы и осталась вдовой. Но и во втором своем замужестве она свято чтила память Пушкина, сумев передать и детям свою любовь к нему.

…Ну, а живая картина, воскресившая сюжет живописного шедевра Герена из юсуповской коллекции, и образ, созданный юной барышней Гончаровой, остались в памяти современников-москвичей. «Здесь помнят обо мне как участнице живых картин тому 26 лет назад и по этому поводу всюду мне расточаются комплименты», – записала Наталия Николаевна накануне памятного для нее дня – двадцатипятилетия венчания с Пушкиным. Несбывшейся «серебряной» свадьбы.

Штурм «крепости Карс»

Москва Онегина встречает
Своей спесивой суетой,
Своими девами прельщает
Стерляжьей потчует ухой…
<…>
Замечен он. Об нем толкует
Разноречивая молва,
Им занимается Москва,
Его шпионом именует,
Слагает в честь него стихи
И производит в женихи

    А.С. Пушкин (из черновых набросков «Евгения Онегина»)

«Я очарован, я горю…»

Московская барышня давным-давно минувшего века – Катенька Ушакова. Несостоявшаяся невеста поэта. Соперница «первой романтической красавицы» Натали Гончаровой.

Вернее, волею судеб именно Натали суждено было стать ее соперницей. Хотя бы потому, что встреча семнадцатилетней Катеньки Ушаковой c поэтом состоялась намного раньше – осенью 1826 года.

Та давняя осень была особо примечательной – в Москву после двухлетнего изгнания вернулся знаменитый Пушкин! Древняя столица встречала поэта как героя и триумфатора. «Пушкин, молодой и известный поэт, здесь, – полнится слухом Москва. – Альбомы и лорнеты в движении».

«Мгновенно разнеслась по зале весть, что Пушкин в театре, – восторженно, по первым впечатлениям запишет в своем девичьем дневнике Ушакова-младшая, Елизавета, – имя его повторялось в каком-то общем гуле; все лица, все бинокли были обращены на одного человека…» Этот знаменательный день – 12 сентября 1826 года – навсегда останется в памяти и ее старшей сестры. А вскоре, на одном из веселых рождественских балов, чем всегда славилась Первопрестольная, и сама Екатерина познакомится с поэтом.

Во всяком случае, уже в декабре Пушкин получает приглашение от главы семейства посетить его дом. И с тех пор становится там самым частым и желанным гостем…

Когда я слышу голос твой
И речи резвые, живые —
Я очарован, я горю…

Это поэтическое признание, обращенное к Екатерине Ушаковой, датировано апрелем 1827-го. Значит, и знаменитое пушкинское «очарован» было адресовано первой ей, Катеньке, а затем уже чудесным образом трансформировалось в экспромт «очарован – огончарован».

По удивительному совпадению дома двух красавиц были по московским меркам совсем близко: Гончаровых – на Большой Никитской, а Ушаковых – на Средней Пресне. По этим двум улицам пролегал излюбленный в то время маршрут поэта.

И в девичьем альбоме Ушаковой-младшей портреты Екатерины и Натали, в изобилии представленные там, – в опасной близости, на соседних страницах.

Имена двух претенденток на сердце поэта – «моя Гончарова» и Ушакова «моя же» – упомянуты почти одновременно и в известном письме Пушкина к Вяземскому.

Кто же она, будущая госпожа Пушкина? Шутка шуткой, но похоже, что еще в начале 1830-го разрешить этот мучивший поэта вопрос было весьма болезненно. А тремя годами ранее для московских кумушек он был положительно решен.

Из дневника Елены Телепневой, знакомой Ушаковых (22 июня 1827 г.):

«Вчерась мы обедали у N, а сегодня ожидаем их к себе; чем чаще я с ними вижусь, тем более они мне нравятся! Меньшая очень, очень хорошенькая, а старшая чрезвычайно интересует меня, потому что, по-видимому, наш поэт, наш знаменитый Пушкин, намерен вручить ей судьбу жизни своей, ибо уж положил оружие свое у ног ее, то есть, сказать просто, влюблен в нее. Это общая молва, а глас народа – глас Божий.

…В их доме все напоминает о Пушкине: на столе найдете его сочинения, между нотами «Черную шаль» и «Цыганскую песню», на фортепианах его «Талисман», в альбоме – несколько листочков картин, стихов и карикатур, а на языке беспрестанно вертится имя Пушкина».

Истинная правда, Катенька Ушакова любила поэта самозабвенно. Так уж случилось, что именно Пушкину суждено было стать первой и, может быть, единственной любовью этой насмешливой, острой в суждениях, не по годам проницательной барышни. К тому же не лишенной и привлекательности. Чего стоит хотя бы ее словесный портрет, сохранившийся в памяти современника и записанный с его слов первым пушкинистом Петром Бартеневым: «… Блондинка с пепельными волосами, темно-голубыми глазами» и густыми косами, нависшими до колен. Не преминул безымянный свидетель особо отметить ее «очень умное выражение лица».

Впрочем, о сестрицах Ушаковых поговаривали, что обе они отмечены «живым умом и чувством изящного».

«В отдалении от вас»