Пока зацветали яблони

Ушли все трое. Кто–то нёс в руках какую-то сумку, очевидно, наполненную такими же или подобными, но, видимо, преподносимую как необходимый атрибут работников «Горгаза». Сашка даже не запомнил, кто это был. В висках, словно били увесистыми молотками, так сильно стучало, хотя головных болей за ним практически не замечалось. Периодически он смотрел на круглые старенькие часы, менять которые ни за что не хотел. Они были подарком от Александры, сделанным ещё давно – во времена ухаживания, когда он служил в Армии. Казалось, что даже секундная стрелка «зависает» и совсем не движется. Он пытался отогнать от себя мысли о том, что происходит в доме. Но, почему–то воображение, совсем не свойственное Сашке, так и рисовало ему, кто и что делает. Он безнадёжно прикрыл глаза, надеясь, что всё рисуемое им изображение исчезнет. Пусть уж лучше будет пелена, пусть не будет ничего.

Как же хорошо знал Сашка это место, сколько раз он подъезжал к этому дому по просьбе матери либо просто подвозил её. «Разве можно так?», – думал он, хотя ничего ещё не случилось, и всё ещё можно было предотвратить. Выйти хотя бы из машины вон к тому, висящему на доме телефону – автомату, набрать «02», сделать хоть что-нибудь, закричать или сказать спокойно и бросить трубку. Нет, не сделает. Что тогда с ним будет, Сашка понимал достаточно хорошо. Но ведь никто и не узнает, что это он. Хотя, возможно, никто и не приедет по такому звонку. А ведь есть ещё Костик, есть Александра, хрен с ним, в конце концов, а как же они? Ведь кроме него у них и нет никого. Он закусил до крови губу и опустил голову на руль, чтобы ничего не видеть. Не хотелось видеть ничего. Погода стояла солнечная, день, как и все последние, обещал быть жарким, по-настоящему летним.

Сколько он так сидел в «остановленном», казалось бы, несуществующем, времени? Хорошо вовремя очнулся и увидел в зеркало, что двое его пассажиров, которые в спецовках, направляются к машине. Разумеется, в каждой руке у них было по довольно увесистой сумке. Сашка выскочил на улицу, мигом открыл багажник, куда на автомате сумки и были уложены. Мужики действовали слаженно, просто хоть по секундомеру засекай, все действия были отточены. Молния на одной из сумок была застёгнута не до конца, видимо в спешке, и Сашка увидел, как оттуда мелькнул огромный песцовый хвост. Ну, собственно, этого и доказывать было не нужно, это удивления не вызвало. А что здесь и кому доказывать? «Доказывать придётся совсем другим людям. Дай Бог не так уж скоро! А лучше бы никогда», – мелькнуло у него в голове. Сели каждый на «своё» место. «Где же этот расфуфыренный Игорёк, а возможно, что и зовут его совершенно по-другому, хотя почему-то имя соответствовало, каким-то образом подходило ему», – мелькнуло в голове у Сашки.

– Поезжай прямо до следующей остановки, – велел Александр, который вновь оказался в роли штурмана, то есть на своём, судя по всему, положенном месте руководителя. Он мог бы даже ничего не произносить, всё равно его Сашка считал за главного, причём всегда и везде.

На остановке Сашка притормозил, увидев Игорька, который держал сумку, но достаточно небольшого размера по сравнению с только что погруженными в багажник. Игорёк быстро заскочил в машину, забрав сумку с собой в салон. Не за чем было её в багажник – не велика.

Потом всё происходило в обратном порядке. Сначала, не спеша, поехали на то место, где осталась стоять в ожидании хозяев «Волга». По трассе, несмотря на время, неспешно подбирающееся к полудню, изредка проезжали автомобили, да редкие рейсовые автобусы, поэтому препятствий особенно не было. Да и так ли много их каталось машин по тем временам? Все вышли, Сашка открыл багажник и наблюдал, как слаженно все втроём переносили сумки в багажник стоявшей в лесопосадках «Волги». Александр велел ему немного подождать. Все, очевидно, переодевались. Потом Сашка, сидя в своей машине, увидел, как взметнулось между лесополосой и асфальтом трассы пламя костра, в который полетели никому уже ненужные спецовки. Несколько минут все ожидали, пока прогорит костёр. Сашка даже не понял, быстро это произошло или нет. Он пустым взглядом смотрел и на костёр, и на лесополосу с берёзками, на которых мелькали кое-где пожелтевшие от жары листья, и на разбросанные кое-где в траве мелкие ромашки, и на пожелтевшую от неумолимого солнца траву. Кое-как костёр всё же догорел, и к нему в машину сел Александр, пожал ему руку, буркнул что-то типа «спасибо за помощь», – он даже не расслышал и протянул деньги, сказав, что там две тысячи. Пересчитывать Сашка не стал, не принято так, а просто молча кивнул.

– Ну, ещё раз спасибо, бывай, – сказал на прощанье Александр, вышел, хлопнув дверью и, не оборачиваясь, вразвалочку направился к «Волге», где уверенно сел на водительское место.

Сашка с потухшим окончательно взглядом, глотнул жаркого воздуха, опустив стекло. Он так ничего не смог ответить Александру, просто пожал плечами, продолжая кивать головой, во рту по-прежнему было сухо, а вода в бутылке, что валялась в машине, давно кончилась.

Он увидел, как «Волга» выехала на трассу и резво понеслась в нужном и, одной ей известном, направлении, на глазах набирая скорость. Сашка продолжал сидеть, опустив голову на руль и закрыв глаза. Сколько он так сидел? Может час? Может всего несколько минут? В тот момент представить это было невозможно, даже на часы не смотрел. Он находился вне времени и пространства, отдельно от всего, просто в мареве августа и не знал, что теперь делать, чувствуя себя «призовым идиотом», идиотом, которого так ловко подвели к нужному рубежу, подставили, да ведь и наградили, приз-то был выдан. Вопрос, конечно, риторический. Ждать, что ещё оставалось? «А если что, как Александра и Костик? Как они без него?» Была ещё одна мысль, но он старался её прогнать, как обычно уйти с головой в песок и ни о чём не думать, ничего не видеть, ничего не слышать. Потом, кое-как собравшись, всё же встряхнулся, не сидеть же на этой обочине весь оставшийся день и потихонечку поехал, предварительно пересчитав деньги. Их оказалось тысяча триста рублей, а не как не две. «Ну, лично для себя он заработал только триста, а тысячу отдаст матери», – так он решил. Да он отдал бы всё, лишь бы ничего до получения этих денег не было. Не нужно было никаких денег…Велики ли эти деньги и ценой чего они достались?

Медленно, просто с немыслимо медленной для него скоростью, не обращая внимания на сигналившие и обгонявшие его по дороге машины, Сашка подрулил к своей улочке с громким названием, свернув с проспекта, и также медленно поехал по ней, не встретив ни одного человека или автомобиля на своей песчаной, плохо укатанной дороге. Ворота оказались закрытыми, и Сашка, которому всё же пришлось выйти из машины, неуверенно стукнул по ним. Открыла Александра, держа за руку пританцовывающего от нетерпенья Костика со спустившимися на попе трусишками. «Хорошо, хоть не мать», – подумал Сашка. Он с кислой миной въехал во двор, остановившись под выступавшей крышей сарая, где в это время была тень, и невольно вновь склонил голову к рулю, как и там, на трассе, но надо всё-таки было выходить. Тем временем Александра закрыла ворота и подошла к машине.

– Случилось что? – коротко спросила она.

– Да, нет, голову что–то припекло, да и в машине душно, – промямлил Сашка и скривился, – голова просто разболелась. Как ей тут не разболеться.

«Хоть бы все были живы», – думал он, до боли стискивая зубы, покрываясь испариной, всё-таки как-то неестественно оттопыривались у Александра комбинезон с наброшенной на него курткой.

– Ну – ну, – только произнесла в ответ Александра, как никто другой знавшая, что даже в самое пекло голова у Сашки не болела, потому что жара была ему нипочём, тем более августовская, когда солнце всё равно уже не то, что в июле. Это она из холодных краёв, а ему-то что, как говорится, «не болит голова у дятла!» Может, конечно, и заболеть, ну никак уж не от солнца.

– Мать дома? – поинтересовался Сашка.

– Да не, с утра ушла, вроде бы к тётке, ну в смысле, к сестре поехала, – крикнула Александра, которую Костик тянул к забору, огораживающему огород, потому что там были золотые шары, у которых он любил обрывать цветки и ощипывать мелкие жёлтые лепестки, тем самым ликвидируя сам шар. Увещевания Александры о том, что папе, ну, то есть Сашке, нужно кушать, его вовсе не интересовали, так как сам-то он давно пообедал и даже немного подремал. В общем, был готов к новым подвигам. Подвиги его были пока небольшие, а всё–таки для него – достижения. Глядя на него, Сашка подумал, чтобы не было у него никогда таких «подвигов», как у папаши, что он сам всё за него «отработает», «отбудет», «отстрадает», только бы его никогда эта грязь не коснулась. Пусть всё достаётся ему так, как положено, и характер пусть будет, как у матери.

Всё-таки нужно было выходить и чем-то себя занять, нужно было жить дальше, стиснуть зубы и жить дальше. Сашка прошёлся по двору, затем, не спеша, пообедал, прилёг, сделав вид, что хочет немного поспать со своей больной головой. Спать ему не совсем не хотелось, поэтому он просто закрыл глаза и прокручивал вновь и вновь всё, что случилось утром, стараясь вспомнить ещё что-то. Хотя зачем? Толку от этого было мало, да какой там толк – не было его. На душе не то, что кошки скребли – тигры рвали на части всё, что попадалось, а перед глазами в знойном воздухе полыхало оранжевое пламя костра, да огромный песцовый хвост, который, казалось, увеличиваясь в размерах в его воображении, закрывал собой разгоравшийся на сухом ветру огонь. И всё-таки он немного задремал, прикорнув на диванчике, поджав ноги. Какая–то чепуха так и лезла в голову в сумбурном отрывистом сне. «Ну, всё, надо вставать, будь, что будет», – решил он, решительно поднимаясь. «А всё же Александра – молодец! Чистота кругом, порядок, и это при крошечном ребёнке», – подумал он. Сашка даже улыбнулся, насколько мог, своим мыслям. Должно же хоть что-то быть хорошим, должно же хоть что-то радовать в этой жизни. Ведь не может быть плохо везде. А как хорошо было бы, если бы сегодня ничего не было…

Дальше день потёк в обычном порядке. Он поливал созревшие помидоры, перец, не перестающие колоситься укроп – петрушку, а заодно и цветы, которые развела Александра – девочка с Севера, приобщившаяся к огороду. Потом осмотрел почти готовую к выкопке картошку. Костика все эти нехитрые действия сильно забавляли, и он хохотал, обеими ручонками держась за забор и раскачиваясь из стороны в сторону со своими детскими слипшимися курчавыми волосёнками. Матери всё ещё не было.

– Может и правда, что у сестры понадобилось? – подумал Сашка, – Да какая собственно разница. Меньше видишь – крепче нервы.

Явилась она только под вечер и выжидательно посмотрела на него, сверля насквозь немигающим взглядом, не давая двинуться с места. Сашка молча, оглянувшись, нет ли поблизости Александры, полез в карман домашней, давно разорванной во многих местах и аккуратно зашитой женой рубашки, достал и протянул сложенные бумажки, равные в своём эквиваленте тысяче.

– Всё? – коротко бросила мать.

– Всё, – неожиданно раздражённо, повышая голос, что за ним не водилось, ответил Сашка, не разглагольствуя, об общей сумме, развернулся и пошёл к двери на свою половину дома.

Мать ничего не спросила. А что спрашивать, раз деньги дали. Знала ли она общую, обещанную цену? Вероятно, знала. Всё и так понятно. Подробности ему известны не были. Общаться с ним и в хорошем расположении духа она не очень-то любила, а сегодня, вернулась какая-то раздражённая. Спрашивать что-либо у неё он тоже не стал и со всей дури захлопнул за собой дверь, хотя мать этого слышать уже не могла. Она чинно проплыла на свою барскую территорию.

Утро началось как утро. Всё возвращалось в свою привычную ему колею – Костик, Александра, дом, хозяйство, то есть на сегодняшний день – огород. Хотелось забыть всё, как страшный сон, стереть из памяти, несмотря на то, что сон этот в полном масштабе он, к счастью, не видел, но как срабатывало даже его воображение… С утра Сашка подшаманил скрипевшие на крыльце ступеньки, ближе к вечеру, часа в четыре, пошёл поливать огород. Солнце высушивало, поливка продолжала оставаться необходимой.

Тугая струя из шланга лилась на помидоры, Костик, как водится, раскачивался у забора и звонко смеялся, когда стук в металлическую калитку стёр улыбку с Сашкиного лица, которая, глядя на Костика, не могла не появиться, хотя он даже не представлял, кто бы это мог быть, так как никого не ждал.

А вошёл дядя Коля или всего лишь их вечный участковый Николай Алексеевич. Был он, несмотря на не уступающую вечеру дневную жару, при параде, то есть в милицейской форме, правда в рубахе с короткими рукавами, но всё же в шерстяных брюках и даже фуражке, из-под которой тонкими струйками по вискам стекал пот, так как дядя Коля был уже, соответственно возрасту – в теле, да и жара всё же. В руках он держал затёртую по всем углам чёрную дерматиновую папку, в которой обычно носил по участку свои нехитрые документы.

– Вот тебе и «здрасьте», – подумал Сашка, едва успев выключить поливальный шланг и бросить его на землю, – а ещё говорят «менты» плохо работают, впрочем, может это по другому вопросу?

Николай Алексеевич тем временем степенно, как и положено представителю власти, проследовал через весь двор к свежевыкрашенной новой скамейке, где, наконец, присев, отложил папку и снял форменную фуражу, вытерев при этом, добротным серым клетчатым платком лоб. Затем, также не торопясь, он расстегнул папку и достал два маленьких листка, заполненных синей шариковой ручкой.

– Саш, тут повестки тебе и Зинаиде Павловне на завтра на 10 часов в Ленинский РОВД, – протокольным тоном произнёс дядя Коля.

– А что случилось? – машинально спросил Сашка. – Почему в Ленинский, да и почему не к себе уж, если что?

Жили они на другом краю города.

– Сам не пойму, – продолжил дядя Коля, пожав плечами, подозрительно упирая взор в Сашку, – мне часов в двенадцать на опорный позвонила оттуда, ну в смысле из Ленинского, какая–то девчонка, судя по голосу, ну и велела срочно вас с матерью вызвать, так как ваш дом на моём участке. Быстрее же так, чем по почте или кого посылать к вам. Наверное, срочно ей надо. Ну, она, как и положено, представилось. Да там, – в повестках, всё указано, я очки забыл, не вижу, сам прочтёшь, а так я и не запоминал. Очки, которые завёл совсем недавно, дядя Коля, как правило, бережно протерев, оставлял в ящике стола (в футляре, разумеется) на опорном, забывая захватить на вверенный участок. А вот зачем, да к чему, не объясняла, да ведь это и не положено мне знать. Я ведь из другого отдела. Я так думаю, недоразумение какое–то вышло.