Чужбина с ангельским ликом

Когда прибыл очень симпатичный и даже несколько похожий на отца своей бритой головой и ростом человек из загадочного места, где и была работа отца, называемого им странным для меня прозвищем «ЦЭССЭИ», мы встали со скамьи, чтобы уйти в дом, а прибывшему на шикарной машине человеку предоставить действовать в саду одному. Причём никакого зримого оружия с ним и не было, даже самого маленького. Я хотела остаться из любопытства, чтобы наблюдать войну с пронырами – пауками, как же сможет человек-ловец поймать хоть одного в невообразимых зарослях? И что будет делать с отловленным пауком?

– Да мне без надобности его ловить, – отозвался он строго, ничуть не желая со мной сюсюкать как с ребёнком, – истребитель найдёт паука сам. Всюду, где бы он ни затихарился. – И он извлёк крошечную блестящую коробочку из своей сумки, перекинутой через его широченное плечо. Тут он шикнул на меня совсем неласково, требуя моего ухода прочь. Вышла моя прекрасная мама. И человек как слепой щурился на неё, улыбаясь ей во весь свой рот, так что сразу показался мне очень глупым.

– Привет, Арсений, – сказала мама. И тут же отец закрыл её своим корпусом от улыбающегося и на время ослепшего ловца пауков. Мы ушли в дом. За нами последовал и дедушка. Он вначале хотел остаться, чтобы приобщиться к тайне выпроваживания зловредной живности за пределы радиуса нескольких километров отсюда, но бритоголовый, как и мой отец, суровым и довольно низким голосом потребовал его удаления. И дедушка покорился.

– Он похож на тебя, – сказала я отцу, – он твой родственник? Он тоже прилетел со звезды, как и ты? У вас там все на одно лицо?

Человек услышал мои вопросы и изумлённо таращился на меня, забыв о своей надвигающейся битве с пауками. И тогда отец схватил меня под мышку и утащил в дом. Он не понимал, как важно мне знать всё о том, как выглядят люди на звезде, откуда он прибыл вместе со своим паучьим воителем. Если и мой, обещанный мамой, жених похож на них обоих, но вдруг? Я не смогу его полюбить ни за что! Я не смогу выполнить свою важную Миссию с заглавной буквы, не смогу вернуть себя, маму и дедушку в прекрасное Созвездие к его прекрасным, бесконечно добрым обитателям. Но это была наша с дедушкой главная тайна, запретная для открытия всем прочим.

Мама устало села на плетёный из гибких древесных лиан диванчик и посадила меня на свои точёные колени. Ей было тяжело. Я чувствовала напряжение её тела. Я была уже большая, но ей так хотелось чувствовать мою живую телесность, вдыхать запах моих волос. Она увела меня от них в маленькую комнатку, мою. Сначала она играла в мою куклу. Она рассказала мне, что папа нашёл в столице старого кукольника и, дав ему моё изображение, попросил сделать куклу с моим лицом. Одежду же шила милая фея с волшебными пальчиками и обещала маме, что, когда я вырасту, сошьёт и мне такое же платье.

Когда она играла складками платья куклы, отец стоял в двери и спросил у неё, – Разве Нэя шила кукле платье?

– Разве кроме Нэи никто не способен шить? – ответила мама.

– Ты встречаешься с Нэей? Где? Прошу, скажи. Прошло столько уже лет.

– И не мечтай! Я и не общалась с ней с того самого ужасного времени, когда… Она, конечно, получила сильную отдачу, последующие страдания изменили её, да ведь она также несёт на себе часть вины. Она была обязана удержать тебя, если уж пошла на полное сближение с тобой. Чего она боялась? Если знала, насколько мне безразлично твоё времяпрепровождение? Почему она не потребовала, чтобы ты увёз её с собой в Лучший город континента? Ты же ей это обещал? Но нет! Она и не пыталась сдерживать себя, посмела, разрешила тебе прикоснуться к себе в моём доме! Если бы вы были там, в ЦЭССЭИ, ты не смог бы её оставить там одну, не потащился бы на то место, и ничего бы не произошло с Нэилем.

В процессе маминого монолога, а она говорила сердито, взгляд его был виноватым, и было странно видеть его таким – признающим свою вину. Потом он ушёл.

– Почему ты не говоришь ему того, о чём он спрашивает?

– Не заслужил, – сказала мама, – пусть всё осознает.

Она небрежно махнула рукой в ту сторону, где он только что стоял, и жест был исполнен презрительного отталкивания его просьб. Она достала из шуршащего пакетика голубой овал и маленькую красную коробочку. Но отец опять вошёл, и мама спрятала то, что достала, под мою подушку. Он сел на мою постель и посадил маму на колени как маленькую.

– Ты любишь эту куклу? – спросил он меня, – играешь?

– Нет, – сказала я, – не люблю, не играю. Она просто сидит. И всё. Её любит бабушка. Это она, бабушка, играет.

– «А старушки играют, играют в игрушки, только это не знает никто». – Он засмеялся. Потом, уткнувшись в мамину шею, ласково ей сказал, – Гелия, ну скажи, где она? Я не причиню ей никакого вреда, даю тебе слово землянина. Она будет жить приблизительно как в том самом Созвездии Рай, который и восхваляет Хагор. Ты ведь хочешь ей счастья? Ты ведь великодушная?

И хотя он мурлыкал ласково, глаза его замерцали недобро и по-прежнему. И я поняла, не понимая смысла их беседы, что он остался прежним. Мама безразлично и вяло сидела так, как если бы сидела на чём-то неодушевлённом. То есть ей было всё равно, что к ней прижат её живой муж, мой отец. Впоследствии я много думала о том, что нелюбовь к отцу и являлась причиной её сравнительного равнодушия и ко мне. Иначе, как могла бы она на долгие дни забывать обо мне? Она отзывалась на мои ласки, конечно, играла и радовалась мне, но ведь забывала! Жила своими интересами, где-то суетилась или не суетилась, бродила по пустынным комнатам своего небедного жилища, где так и не смогла выделить для меня хоть уголок.

– Попробуй, найди, – засмеялась она. – Чего забыть-то не можешь? Вырвали игрушку у мальчика в самый разгар игры, в самом начале, когда так хотелось быть хорошим и любимым?

– Ты токсичный нарцисс, выточенный из блестящего, но бездушного кристалла. Ты не человек, – сказал он тихо и вдруг схватил её за ухо с красивым радужным камушком. Камушек был ввинчен в телесную мякоть нежной мочки уха. Украшения вызывали у меня содрогание, когда я смотрела на них. Я не понимала, как могут женщины так себя мучить ради того, что они считали красотой. Мне казалось, что это больно, и я не верила маме, когда она говорила, что ничего не чувствует, когда протыкает металлом своё тонкое ушко ради того, чтобы сверкать камушками. Мама толкнула отца локтем и яростно зашипела как змея, после чего извернулась и вцепилась зубами в его руку. Он зашипел в ответ, но уже от боли. Встал, столкнув маму, после всего весело подмигнул мне. Больше от растерянности, боясь моего испуга. Мама вскочила и несколько раз ударила его в спину. Он стоял как непоколебимая скала и улыбался.

– Ты сам тварь! Хуже! Убийца! – исказилась она в свирепой гримасе, хотя и сама не уступила ему в ответном броске. Мне захотелось стукнуть её, настолько меня поразила её злоба.

– Ты о дочери не забывай, ангельская фурия! Я никогда не был тем, кем ты меня обозвала. Ты лучше вокруг осмотрись внимательнее. Может, тогда ты увидишь того, кто и лишил тебя твоего утраченного счастья.

– На кого намёк? – мама, уже спокойная, трогала ушко с камушком.

– На того, кто изображает из себя доброго дедушку-сказителя. Я уже давно его раскусил.

– Хагор? – она сжала руки, переплетясь пальцами в разноцветных перстнях. – Какой спрос с безумца? Если ты сам стал для него удобной ширмой, за которую он и спрятался. Он жив, потому что я стала ему защитой. Иначе, кто бы воспитывал мою дочь? Но ты-то к чему туда пошёл? Кто тебя звал?

– Перед кем же ты ему защита?

– А ты думаешь, у Хагора нет врагов? Настоящего врага не обманешь, не расскажешь ему сказочку для усыпления. Враг неумолимый и не отменяемый. Не тот игрушечный, каким всегда являлся для него ты сам.

– Странный оборот твоих откровений. Кто же тот, о ком ты сказала? Паук? Так ты к нему вхожа? – он замер как изваяние. Мама же откинулась к самой стене, возле которой и стояла моя постель, закрыв плечи руками. Будто она ожидала его удара. Я сразу же вспомнила, что дедушка рассказывал о том, что отец иногда бьёт маму. Но лицо никогда не трогает, хлещет по предплечьям, по мягким местам, по попе тоже. Потому что он псих, но псих лишь частично, умеющий себя контролировать даже в моменты гнева. Тут дедушка раздумчиво добавлял, что мама заслуживает того, чтобы её иногда и отшлёпать.

Я спрашивала: «За какую вину он смеет так распускать свои ручищи? Он же огромный, а она такая хрупкая».

На что дедушка отвечал, что мама любит проваливаться с головой в такие бесстыдные и лицедейские оргии… хотя тут уместнее сказать, что как раз без головы такое она и творит. Я не отставала: «Что она творит»?

«Изображает из себя жрицу Матери Воды и позволяет посторонним влиятельным аристократическим кобелям облизывать свою кожу. За что и берёт с них немалые деньги», – дедушка настолько забывался, что если бабушка строго не призывала его к молчанию, он мог и не такое рассказать.

«Надеюсь, не доходит до того, что она вытворяла с ним в машине»? – вела я свой допрос, успев к настоящему времени уже войти в курс дела, что такое отношения между мужчинами и женщинами. Хотя бы и приблизительно, со слов окружающих меня других и любознательных подростков, всегда и всё знающих о тайнах взрослых, как бы те не обольщались по поводу их неведения.

«Конечно, до такого не доходит», – соглашался дедушка, считающий меня давно взрослой. – «Гелия рассудочна весьма, и терять источник дохода не станет ради того, в чём не находит уже личного блаженства. Тот, кто одаривал её этим блаженством, погиб».

«Хочешь сказать, что отец не дарит ей этого блаженства? А ведь тогда в машине, кажется, она была с ним заодно. И только мне врала, что он ей не нужен. Он, похоже, и теперь ей нужен не ради лишь только денег…

«Ты не можешь понимать в силу возраста, что такое сила привычки, если уж и не любовной тяги, моя чистая и безупречная девочка. Что такое страх женщины, лишённой близкого мужчины, да ещё мужчины столь непростого и способного защитить её от любой напасти. И вся штука в том, что её саму никто не может защитить от её же охранителя и кормильца».

«Сам же говоришь, что аристократические и прочие богатые кобели дают ей много денег за её лицедейские игры».

«Давать-то дают, да кто ж ей такого верного, щедрого и мощного стража заменит? Мир вокруг страшен, безбожен, мой звёздный ангел. А она, а я…

– Ты что же, старый выползень из райского колодца, открыл ей тайны подземного метро? – отец обратил на дедушку свой взор, полный такой жгучей ярости, что я бы не удивилась, если б дедушка вдруг задымился.

– Ты, кажется, забыл, мой друг, что похитил её когда-то из домашнего нашего укрытия в горах, где она знала столько троп не только на поверхности, но в закрытых тоннелях гуляла как по собственному пещерному городу. Чего твоему подземному содружеству не снилось, не мечталось…

– Он давно забыл о таком, – поддержала мама дедушку. – Он ведёт себя со мной так, будто меня изготовил тот самый мастер кукол, что изготовил игрушку нашей девочке. Он будто купил меня и держит за вещь. Хочешь, ломай её, хочешь, выкини…

– Я с тобой потом поговорю, – произнёс отец, – по душам. Без свидетелей…

В дверях бледным и красивым овалом, как ночной спутник Корби-Эл, и таким же призрачным, возникло лицо чуточку испуганной бабушки. Она не совсем проснулась, но отчего-то встревожилась. Она забыла обернуть тюрбан вокруг головы, и её белоснежные пряди рассыпались по плечам. Она удивила меня неожиданно своей моложавостью, – гладким лицом, сильно похожим на мамино. Только всегда оно было почти лишённым мимики, как лицо куклы.

– Ты-то чего тут! – прикрикнула на неё мама, – только тебя тут не хватало!

Бабушка исчезла так же бесшумно, как и возникла.

– Как вы все тут заодно, – сказал отец, – Ишь, вынырнула! А я и забыл её лицо, настолько давно её не видел. Она и не изменилась с времён твоей юности. Если ты всё знаешь сама, то и заткни рот. Ребёнка пожалей.

– Уйдёшь ты, наконец! Дай мне намиловаться с моей дочкой!

Он послушно ушёл. Меня их совместная стычка напугала. Я сжалась, а мама обняла меня, тут же вспомнив о подарке.

– Видишь, тут коробочка, в ней диск. Поставь так, включи.

И я увидела его изображение. – Это он? Жених со звёзд? – догадалась я. Изображение улыбалось мне. Я никогда не видела, чтобы люди так улыбались. Губы были похожи на ягоды в период молочной спелости, глаза тёмно-золотистые. И брови, и ресницы, всё золотилось непонятным светом. У него были волнистые волосы. Он смотрел на меня и не видел.

– Этот человек с планеты Земля, живущий там, где горит звезда по имени Солнце. Он, как и ты, не совсем взрослый. Его готовят к космической работе, это происходит в прекрасном и чистом дворце. И он обязательно прибудет сюда. Он будет изучать местную флору, то есть растения, их свойства. У них тут мало биологов.