Внучка жрицы Матери Воды

– Да не видела я его молодым! Какой он там был. Может, и красивым. Твой отец очень причудливо взял что-то от матери, что-то от отца. Также и твой брат – что-то от отца, что-то от деда. – О маме опять не было упоминания. Её прямого вклада ни в меня, ни в моего брата не существовало во мнении Ифисы.

– Зато я отлично помню маму. Она была необыкновенной. И необычный цвет моих глаз достался мне в качестве природного дара от моей мамы. Все так говорят. И у Нэиля такие же, как у мамы, синие глаза, – я вовсе не считала нужным подыгрывать Ифисе в её стремлении принизить меня. Упоминание мамы опять, непонятно почему, упёрлось в некую отбрасывающую стену, воздвигнутую Ифисой, в её молчание. Тогда я не знала о том, что её драгоценный Ал-Физ всегда отслеживал мою маму, одну из редких женщин, не ответивших ему взаимностью. А он привык только к победоносному финалу по отношению к тем, кого избирал несытым взором. Бабушка рассказала мне об этом позже.

Была ли Гелия Звёздным ангелом? По мне, так нет

Звёздный Ангел, так звали у нас Гелию. Никто не знал, кто первым стал её так называть. Может, такое второе её имя возникло и само по себе. Ведь рядом с нею невозможно было никому встать рядом без того, чтобы не померкнуть мгновенно в глазах любого внешнего наблюдателя. Даже признанные красотки становились какими-то кособокими или отчётливо несовершенными в том смысле, в каком Гелия, на мой взгляд, являлась самим совершенством. Надо признать, не все так считали. Многие находили её не способной возбуждать чувственность в мужчине именно по причине её чрезмерной даже безупречности и совпадению с тем самым эталоном, которого как бы и нет в воплощённых живых существах, все его смутно представляют, а в руках никто и никогда не держал. Прекрасный ангел может восхищать до подавления не только всякого низменного рефлекса, но и препятствовать проявлению любого человеческого чувства. Так считала Ифиса. Пожалуй, она единственная не меркла рядом с Гелией уже в силу собственной броской внешности, а также чрезвычайно ярких дорогих нарядов. Ифиса, подобная живописной, чуточку неряшливой, чуточку небрежной, не во всех деталях правильной картине, приковывала к себе взгляд всякого. Румяная, сдобно-душистая, с глазами, в которых не тонул только тот, кто туда не глядел. Ласковая ко всем, в меру щедрая, в меру корыстная, высокая ростом и потому дивно складная даже с учётом некоторой избыточности своих форм.

К Гелии требовалось приблизиться и привыкнуть, чтобы рассмотреть и понять, насколько далека она от совершенства. А приблизиться к ней настолько, чтобы ещё и привыкнуть, чтобы она сама желала терпеть кого-то рядом с собою чуть дольше пары часов, не являлось простой задачей. Даже при наличии в своём доме на недели застревающих там гостей, она никогда не допускала их в свои комнаты, отводя им ту часть, где не жила сама. Только мне и Ифисе удалось стать её самыми приближёнными подругами. Ифисе – как равной Гелии в её профессиональных качествах, известности и постепенно укрепившейся их дружбе с уникальной доверительностью, абсолютно родной, а мне – в виду особого моего положения, о котором чуть ниже.

По утрам без тщательного искусного грима, без чарующих, колышущихся от малейшего её движения тончайших платьев, Гелия иногда казалась бесцветной. Вялой, бледной и странно зыбкой, как будто её отцом был дух эфира, а матерью сама Мать Вода, давшая ей полупрозрачный и неуловимо-переменчивый облик. То хмуро – холодный, то неопределимый и ускользающий, а то наполненный искрящимся светом, манящей лаской и хрустальной чистотой. Она беспрестанно перемещалась по комнатам, как будто что искала или собиралась заняться тщательным наведением порядка вокруг, и ничего не находила, и ничего не делала никогда. Даже посуду за собою не мыла ни разу, имея для этого приходящую прислугу или тех, кто всегда толкался рядом. Она без церемоний приказывала временным нахлебникам, да и гостившим друзьям, ухаживать за собою, подавать ей одежду, убирать её постель, наливать напитки, нарезать фрукты, гладить её платья, если ей мерещились мятые складки, и прочее. При этом она любила играть роль простой и естественной, не будучи такой. А вот гордячка по виду Ифиса в кругу друзей вела себя намного проще.

– Если бы вы видели меня в юности, – хвалилась Ифиса, – Куда там Гелии до меня! Я была наделена фантастической стройностью!

Бесспорно, она и теперь покоряла удивительной женственностью. Ифиса вызывала у многих мужчин желание оказаться с нею наедине с чётко ощущаемой и не самой возвышенной целью, в то время как Гелия вызывала не только потрясение, но и понимание невозможности оказаться с нею наедине за любые блага, как бы того ни хотелось. А с Ифисой любой щедрый и успешный человек, не обязательно и аристократ, получал искомое. Она любила людей образованных, добросердечных, любила человеческое общение. Страстная по темпераменту, характер имела лёгкий, в своих проявлениях очаровывала неподдельной искренностью, несмотря на глубоко её пропитавший как врождённый, так и профессиональный артистизм, чего трудно было сказать о Гелии в жизни, если забыть о её ролях. А Ифиса и в своих ролях являлась сама собою. Ифиса откровенно ревновала всех, в том числе и меня, к Гелии, а я её нет. Я понимала, что Гелия не может быть ограничена только дружбой со мною уже в силу её необычности и чрезмерной заметности. С моей стороны имела место специфическая девичья влюблённость в «Звёздного Ангела» – Гелию, без всякого двусмысленного подтекста, понятно. Чистое восхищение, счастье дружбы моей с такой женщиной, я никогда и не пыталась сравнивать себя с нею.

Почему, говоря о Гелии, я так много внимания уделяю Ифисе? Да потому, что она была моей соперницей не только за главное место под хрупким боком у Гелии, но и под мощным боком кое-кого и ещё. Она жаждала завладеть хотя бы на вторых ролях после Гелии тем, о ком я в то время знала лишь понаслышке. Но как выяснилось, всё обстояло совсем иначе…

Встреча с бродячим акробатом

На самом же деле встречи происходили. Но я и понятия не имела, кто он, собственно.

Эля часто приставала ко мне пойти нам вместе в Сад Свиданий. Я боялась. Бабушка запрещала. И всё же вылазка состоялась, когда бабушка по обыкновению была в усадьбе у Тон-Ата. На одной из сохранившейся в черте столицы лесистой и незастроенной части земли и располагался один из множества Садов Свиданий – место для прогулок и всенародных празднеств. По вечерам там собирался едва ли не весь молодой народ из близлежащих кварталов. Мы с Элей сразу же ощутили себя, едва там оказались, затерянными среди разноликого, разноголосого, разнополого множества гуляющих, как два тонких невзрачных листочка в гущине прочей изобильной листвы. Людей вокруг бродило настолько много, что мне казалось, тут и воздуха не хватает, настолько было душно. Зря аристократки и обольщались, что простонародные девушки настолько уж и простые. Красавиц и прочих оригинально и броско наряженных персон неспешно прохаживалось, манерно порхало и в разных направлениях перемещалось невообразимое количество. Невольно я фиксировалась на том, что вполне могло обогатить моё собственное творчество, – мои будущие текстильные задумки. У одной цветовое решение наряда казалось необычным, у другой детали платья или фасон юбки поражали изяществом, у третьей причёска, да и сами волосы просто восхищали. У парней глаза косили в разные стороны, а голоса охрипли от возбуждения. В целом же ощущение было не очень приятным, подавляющим даже, и я чувствовала, что и Элю охватило чувство потерянности и неуверенности в себе. Но она хорохорилась и возбуждённо смеялась, озираясь по сторонам. Не могу сказать, что на нас хоть кто-то обращал внимание. Не считая знакомых девушек, с кем мы обменивались приветствиями, а также парней-соседей, которые уж точно ничуть нас не привлекали. Если и устанавливались подобные пары из друзей детства, то они обычно где-то прогуливались вместе в желанном уединении от всех.

Прослонявшись в толчее, устав от бессмысленности такого времяпрепровождения и постоянного пихания со стороны особенно агрессивных парней, а также и девиц, которые видели в нас соперниц за внимание со стороны потенциальных женихов, я потребовала у Эли убираться отсюда поскорее. Пока не стемнело настолько, что становилось опасно, едва бы мы выбрались в засыпающий город. Погрустневшая от бесполезной вылазки, Эля согласилась, и мы выбрались на малолюдные тропы, ведущие к выходу.

Мы шли вдоль берега реки «Синий рукав Матери Воды», пока ещё более светлой, чем вечерняя полутьма, густеющая прямо на глазах. Убегая глазами в далёкую перспективу, куда и несла река свои ощутимо тяжёлые, плотные воды, безмолвные в этот час, я впервые ощутила такое острое одиночество, как будто потеряла кого-то самого драгоценного. Хотя никого не теряла, и близкого человека у меня пока что не появилось.

– Я жалею о том, что выросла, – сказала я.

Эля, надув губы по привычке, свойственной её в моменты осмысления того, что она и услышала, ответила, – Хочешь сказать, что не считаешь себя красивой?

– Не то. Понимаешь, в детстве кажется, что душа вот-вот взлетит, небо совсем близко, ты вся состоишь из света, а тела у тебя нет. Во всяком случае, его не ощущаешь почти. А потом… на тебе вдруг нарастает какая-то избыточная масса, она сдавливает душу. С новым телом не сразу, а с трудом удаётся смириться. И ещё эта грудь выросла, мешает мне спать на животе, а я люблю спать на животе. И ещё… эти ужасные месячные, бр-р-ры, какая же мерзость! Как будто ты превращаешься в животное какое-то. Первое время я питала отвращение к себе самой. Да и теперь иногда. Бабушка говорит: «Если хочешь, чтобы тебя любили, полюби себя сама. Смотри в зеркало, любуйся на себя и повторяй: Я богиня! У тебя же грудь богини! Это редчайший дар тебе от Мать Воды, такая вот влекущая мужчин внешность». Но как возможно полюбить своё отражение. А ты как?

Эля хмыкнула носом, – Хм-хм… а ты догадываешься, в чём суть этого влечения?

– Я стараюсь об этом не думать. У меня портится от этого настроение. Это что-то непереносимое, ужасное, невозможное! Я же говорю, я не хочу быть взрослой!

– Терпеть не могу то время, когда я была маленькой. Мне всегда хотелось быть взрослой, хотелось командовать ребятами…

– Ну и как теперь? – поддела её я. – Удаётся командовать?

– Вот Азира мне как-то сказала: «Никогда бы не подумала, что наступят времена, когда будешь ждать этих… хм-хм… месячных, как самых дорогих гостей…

– К чему она такое говорила? – поразилась я. – И что это значит?

– То и значит, что ты ничего ещё не соображаешь! А считаешь, что уже выросла…

– Ты хочешь сказать, что Азира сама призналась тебе, что утратила невинность?

– Куда это мы забрели? Вечно тебя тянет туда, где никто не ходит! – недовольным голосом заворчала Эля.

– А на центральных дорожках слишком много толкотни, – возразила я. – У меня уже плечи болят от толкания разных грубиянов! Хотя бы подышим в прохладе и отдохнём в тишине.

– Мы уже покинули охраняемый хупами Сад Свиданий. А тут, не знаешь разве, сколько девушек топят всякие насильники! Кто за нас заступится, напади какие злодеи? – Эля завелась, снедаемая обидой за то, что её внешние данные проигнорировали, что и не удивляло в такой толпе разодетых и разнообразных девушек. А если кто и обратил внимание, то не те, кто её бы порадовал и вдохновил на определённые мечты, если уж не на ответные действия. – Столько парней! – вздохнула она, – и ни одного запоминающегося лица. Все страшные какие-то или уж чересчур наглые.

Я согласилась, чувствуя ту же потерянность и разочарование в отношении себя самой. Никто мною не восхитился, никто не удостоил даже взглядом заинтересованным. Что касается «страшных и наглых» в определении Эли, я сама их отбраковывала.

Внезапно дорогу нам преградил человек. Мы с Элей одновременно вздрогнули, а я даже пискнула, – Ай-ай! – неужели тот самый насильник, который и спихнёт нас с крутого берега в страшные и тёмные волны! Эля настолько крепко и больно ухватила меня за руку, что я повторно вскрикнула, – Ай-ай!

Откуда он возник столь внезапно, сказать сложно. Подступали сумерки и отсутствие уличного освещения, густые вечерние тени не способствовали ясности окружающего нас пространства. Человек очень высокого роста и весьма неординарного сложения поразил настолько, что я остановилась, затормозив тем самым и порыв Эли к бегству. Страх, возникший от внезапности его проявления, вдруг исчез, когда следом пришла более сильная эмоция, помимо удивления его обликом.

Выглядел он молодо и резко необычно. Очень короткая стрижка, очень стройная фигура, и если бы не уклон его стиля одежды в некую нелепость, что ли, он выглядел бы как представитель аристократического сословия, и уж точно не здешний, не из тех, кто живут в квартале «Крутой Берег» и дальше по берегам «Синего Рукава». Он весь целиком состоял их таких вот качеств, не вполне даже определяемых без слова «очень». Очень высокий, очень странно одетый, очень коротко остриженный или же… страдающий дефектом волос, и они у него просто не растут? И прочие «очень», так что не определялось, – красив он или непонятно какой?

Я не могла сразу рассмотреть его лицо, будто что-то произошло с моим зрением. Густые и, казалось, чёрно-непролазные заросли окружали нас с одной стороны, а отражённый от реки, рассеянный и меркнущий свет не давал нужного освещения. Вокруг никого. Он показался мне загорелым, но вовсе не так, как это бывает у людей простых и рабочих, проводящих много времени на улице и на ветру. Сам оттенок загара даже в полутьме будто отсвечивал мягкой позолотой, словно бы само лицо его светилось. Черты этого лица поражали чёткостью и соразмерностью, как бывает у скульптур скорее, а у живых людей редко. Только не то и поразило меня. Я узнала его!

Передо мной возник тот самый «псих», который когда-то, – впрочем, не так уж и давно, – пристал ко мне на пляже. «Психом» обозвал его Нэиль. Тут несколько слов скажу о самом пляже. Этот пляж являлся, можно сказать, нашим уличным местом отдыха и купания, поскольку располагался вблизи нашего квартала «Крутой Берег», стоило лишь перейти мост на противоположный и пологий берег реки, где и тянулись песчаные отмели, перемежаемые рощицами, сливаясь в неоглядную песчаную косу, теряющуюся вдали. Никто, понятно, не обладал правом владения пляжем, но все так считали: наш! И там редко встречались незнакомые люди, территории делились по умолчанию, по проживанию. А однажды там и возник пришедший откуда-то незнакомец. Вначале он не подходил к пляжу, а стоял на мосту, но уже и тогда я заметила его. Почему? Он выделялся даже издали. Какое-то странное беспокойство охватывало меня, какое-то абсурдное даже ощущение, что он смотрит исключительно на меня! Такого не могло и быть, но так было!

Я не умела плавать – странный факт для той, кто не только жила у реки, но являлась внучкой бывшей жрицы Матери Воды. Но так уж сложилось, я боялась глубины, как будто сама водная стихия отталкивала меня. Едва я заходила в реку чуть выше груди, меня охватывала паника, становилось нечем дышать… Бабушка, выслушав мои жалобы, вдруг сказала, – Правильно делаешь, что боишься. Умела бы плавать, давно бы утонула.

– Почему же»? – опешила я, надеясь на то, что бабушка приступит к Нэилю с просьбой научить меня держаться на воде. А то он вечно находил поводы отвязаться от меня. Я после исчезновения мамы больше всех любила брата, а он особо-то не проявлял ко мне нежной привязанности. Не знаю, почему так.

– Мать Вода непременно отомстит тебе за моё отречение от служения ей, – ответила бабушка.

– Почему же не тебе? – дерзила я, злясь на бабушку.

– Потому что именно потомки отвечают за содеянное их родителями. С меня она тоже взыскала, что и положено, но уж оставшуюся мелочишку приберегла для тебя. И как именно она тебе отомстит, я не ведаю того. Но стоит тебе остеречься глубоких водоёмов.

Я и остерегалась, хотя без купания жизни себе не представляла и возилась как лягушка на мелководье вместе с малышнёй, тогда как все подруги плавали по всей поверхности реки мне на зависть. Вдоль берега проходила длинная отмель, тянувшаяся и за пределами опор моста, куда-то очень далеко. Она даже просвечивала сквозь воду белым и зыбким свечением, и я побрела по этой отмели вперёд, то погружаясь по грудь, то выходя туда, где вода поднималась чуть выше колен. Я делала так от скуки, ведь прочие девчонки веселились с ребятами на середине реки. Подойдя к той самой границе, за которую переходить считалось боязно и для тех девушек, кто умели плавать, поскольку там начиналось пространство чужого уже квартала, – то есть до одной из мощных опор моста, – я встала на месте, наслаждаясь светом неба и прохладой бескрайней, подвижной, словно дышащей хрустальной поверхностью, реки.

И в этот самый момент охапка белых надводных цветов упала с моста рядом со мной, обдав меня брызгами. Букет был крепко перевязан прочным растительным стеблем, чтобы при падении с высоты сами цветы не рассыпались розно. Я вначале испугалась, а потом задрала кверху лицо. Там стоял тот самый человек! Я не могла рассмотреть его лица, поскольку было высоко, а он помахал мне рукой и засмеялся. Проигнорировав его дар, я повернулась и поспешно побрела назад, и так торопилась, что в любую минуту могла сорваться с узкой полосы мели в глубину.

Вернувшись на прежнее место, я какое-то время продолжала обдумывать странное происшествие, не зная, как его расценить, как игру или случайно уронил где-то сорванный букет? Такие цветы росли лишь на большой глубине, колыхаясь на водной поверхности своими полупрозрачными белыми чашечками с нежно-розоватым донышком. Даже девчонки туда боялись заплывать, поскольку это было очень далеко отсюда, и только иные парни притаскивали охапки водяных цветов для тех, кому желали преподнести такой вот дар. Мне никто таких цветов не дарил, даже мой брат, поскольку он всякий раз говорил, что забыл. Я вдруг спохватилась и пожалела о собственной глупости, что пренебрегла такой вот роскошной охапкой, и её точно кто-нибудь подберёт для украшения собственного дома. Я представила, как они плывут по течению всё дальше и дальше от того места, куда их и бросили, в руки тому или той, кому предназначены не были…

Если сорванные надводные цветы опять опускали в чистую воду, то они сохраняли свою свежесть очень долго, наполняя помещение тонким ароматом. Настроение у меня упало и, приблизившись к песчаному берегу, я вдруг увидела, что незнакомый даритель уже находится здесь, совсем близко. От растерянности я не посмела вылезти из воды. Он закатал свои штаны до колен и вошёл в реку, подойдя ко мне едва ли не вплотную. Стоило лишь протянуть ему руку, как он коснулся бы меня…

Только он не протянул мне руки и не коснулся…

Я не забыла о нём до настоящего дня. Ведь до того случая никто не давал мне понять, – я выросла уже настолько, что способна привлечь то самое внимание, о котором и рассуждала бабушка. И даже смелость приставать ко мне на виду у всех, днём, а не в Саду Свиданий, как принято. А то, что он приставал, не возникло и сомнения. То, что плёл про бабушку, являлось лишь маскировкой его намерения приблизиться ко мне с целью знакомства, хотя и невозможного при подобных обстоятельствах.

Он сказал, – Я научу тебя плавать.

Плавать? То есть он посмел предложить то, что не могло быть позволительно никому, кроме избранника, с кем девушка уже собиралась пройти обряд в Храме Надмирного Света. У всех на глазах он стал бы меня хватать в воде? Как такое возможно? А на самом-то деле, у меня возникло странное состояние погружения сознания в какой-то необычный, обволакивающий и томительный туман, поскольку хотелось сказать: «Научи»! Хотелось научиться плавать, и не показался он мне психом ни в малейшей степени. И только его предельно коротко остриженная голова не допустила сравнить его с тем, о ком рассказывала бабушка в детстве, – о прекрасном светловолосом и светлоглазом духе, катавшем её на небесной колеснице. Да и колесницы у него не было, как и вместо таинственной одежды из мягкого металла на нём болтался обыденный, да к тому же и заметно мятый костюм. Но улыбался он настолько открыто, радостно, будто знал меня уже давно…

Страха не возникло, поскольку и в реке, и на пляже толклись люди, но невероятное волнение окатило меня, как тугая вода, и дышать стало трудно. Ни тогда, ни теперь я не могла бы определить его возраст. Он был точно молод, но в то же время выглядел давно взрослым. Нэиль потом предположил, что кто-то решил уточнить сведения по поводу бабушки, – точно ли она не занимается гаданием?

– С какой целью»? – спросила я у Нэиля.

– Чтобы ещё разок ошкурить её приличным штрафом в пользу какого-нибудь Храма Надмирного Света, – ответил брат. – Ты и понятия не имеешь, насколько эти ищейки – прислужники жрецов рыщут повсюду, где можно хоть чем поживиться за счёт народа. В этом они ничуть не уступают хупам.