В ожидании полнолуния. Женский роман с мужскими комментариями

Домовые не любят гостей,

Привыкают к своим жильцам,

Шаловливые души детей

Бродят в наших домах по ночам.

Приглашаю тебя ночевать

В голубой сигаретный дым.

Если в полночь не будем спать,

Познакомлю с моим домовым.

Когда я проснулась утром, один из резиновых львят и пушистый котёнок валялись на полу под телевизором. Наверное, в эту ночь сморенный болезнью Андрей спал слишком крепко и не поднялся, чтобы подать игрушки уронившему их не в меру игривому домовому.

Воскресный день часу в шестом…

Терпеть ненавижу воскресенья! День, отданный целиком и полностью хозяйственным заботам – выброшенный из жизни. Нет, я, конечно, делаю всё, что надо, и даже более того, чем утруждают себя другие работающие современницы, а подчас – и домохозяйки. Но, Боже мой, как же это скучно!

Все воскресенья до безобразия одинаковы. Утром, когда, казалось бы, можно поспать подольше, по закону подлости, непременно проснёшься ещё раньше, чем в какой-нибудь там четверг. Потом совместный семейный завтрак, ведь в рабочие дни я встаю, когда сын уже уходит в школу, тогда как муж обычно не поднимается раньше, чем уйду я. А тут вдруг такая идиллия: сидим втроём, вроде как родные, яичницу традиционно-воскресную дружненько жуём, только мы с Митькой – в виде омлета, а Андрей – глазунью.

Потом совместный поход на рынок, вернее, поездка, потому как у нас есть старенький «Жигуль». И извечно-равнодушное Андрея «что хочешь» в ответ на вопрос, что приготовить. Всё, что не жареная курица, эмоций у него не вызывало, но не могла же я жарить её ежедневно!

А далее практически одновременные готовка, уборка и стирка с тем, чтобы вечером перегладить то, что высохло, разложить по полочкам то, что выглажено и, покормив мужиков ужином, в очередной раз перемыть посуду. И так без конца, и так – до конца…

– Слушай, Митька, тебе не кажется, что в этом углу у нас какой-то неприятный запах?

– Это мягко сказано, – ответил сын. – Просто воняет!

Я произвела ревизию на стеллаже, перебирая все стоящие на деревянных полочках предметы, но ничего такого, что могло бы издавать запах гниения, не находила. Одинаковые по цвету и разные по размеру металлические коробочки с солью, сахаром, мукой… Тряпичный мешочек с орехами, чистые кастрюли, вазочка с конфетами… И картонная пачка «Геркулеса»… На мой визг Митька, только было вышедший из кухни, тут же примчался обратно. Андрей лишь вяло поинтересовался, не вставая с тахты в комнате, по какому поводу вопли на этот раз.

– Ну, и чего страшного? Всего лишь маленький мышонок. Что так волноваться-то, – философски рассуждал Митька, разглядывая содержимое злополучной пачки через маленькое отверстие, проделанное сверху. – Он же совсем маленький. И пару дней уже, как дохлый. Залез, наверное, поесть «Геркулеса», объелся, а вылезти из коробки не сумел. А потом захотел пить и умер.

– Логично, – ответила я. – Но это не значит, что мне нравится жить в доме, где обитают мыши… Будь другом, выброси за ворота, а?

– Всю пачку или только мышонка? – уточнил Митька, знающий за мной грех крайней бережливости.

– Господи, конечно же, всю!

И Митька отправился с пачкой за ворота.

– Ну, вот видишь, даже мыши дохнут от твоего «Геркулеса», а ты всё пытаешься нас им кормить, – заметил Андрей, появившись на кухне.

– Овсянка, сэр! – воскликнула я и принялась за чистку газовой плиты.

Этот домик, состоящий из двух комнаток и кухни-прихожей, с водой и газом внутри дома, и туалетом – снаружи, я сняла пять лет назад. Раньше мы никогда не жили в частных домах. Но этот вариант обходился дешевле, чем квартира, и приходилось мириться с «удобствами» во дворе. Я родилась и двадцать пять лет прожила в Баку, потом два года – в Москве, где получала второе высшее образование. И вот теперь – Краснодар, выбранный потому, что здесь живут родственники и у меня, и у Серёжи, с которым мы приехали вдвоём из Москвы начинать новую жизнь, а продолжаем её врозь.

Пока я не сняла этот домик, мне было вовсе негде жить. Моя тётка Марта, конечно, была рада меня приютить, но каждый вечер, наливая мне тарелку борща, она принималась так жутко выть по безвременно умершей младшей сестре – моей матери – что кусок не лез мне в горло.

Частенько приходилось ночевать в гостиничном номере, который знакомые ребята снимали под офис, и вечно злая дежурная по этажу каждый раз пеняла мне на то, что в офисе работают днём, и нечего тут ночами делать. Она с поразительной настойчивостью и большим удовольствием колотила кулаком в дверь, едва заслышав шум льющейся воды, потому что, когда я принимала душ, вода протекала сквозь щель у трубы в номер этажом ниже. Постельного белья тоже не полагалось. Но это всё были пустяки, как говаривал Карлсон, дела житейские. У меня были интересная работа и любимый человек, такой же бездомный, как и я!

Потом я сняла домик, забрала у свекрови Димку и отправила его во второй класс. Прошла все муки ада при получении прописки. А через полгода к нам перебрался и Андрей, хотя я этого и не хотела. Муж у меня, как унитаз, с которым бредёшь по пустыне: ясное дело, он тебе тут без надобности, но и выбросить тоже вроде жалко. Андрей – замечательный парень, и был бы кому-нибудь идеальным мужем. Но не мне. Такая вот беда.

– Слушай, что ты делаешь, – всполошился вдруг Митька, – ты же чистишь картошку на статью тёти Лизы Аслановой!

– Ну и что?

– А если твоя подружка будет чистить картошку на твою статью?!

– Пусть чистит.

– Я похож на чемпиона мира по боксу? – Митька вертелся перед маленьким зеркальцем над раковиной, пытаясь разглядеть в него свои, хотя и накачанные, но ещё не очень внушительные мускулы.

– Ты похож на его жертву!

– Ничего подобного! – обиделся Митька. – Я, между прочим, в нашем классе самый сильный.

– Не впечатляет, – отозвалась я, нарезая соломкой картофель для жарки. – Вот когда ты станешь в классе самым умным, можешь похвастаться. Мне будет приятно это услышать.

– Обязательно стану, – пообещал сын.

Близнецы, они же всегда во всём должны быть первыми и лучшими. А Митька – типичный Близнец, как и мой шеф.

– А вчера я, знаешь, как этого урода из седьмого «Б», который вечно всех задирает, замочил!

– Дима, ну, что за выражения! «Урода! Замочил»! И потом, я же всегда предупреждаю тебя, чтобы без дела в драку не вступал. Был такой случай. Мальчик ударил одноклассника, повредил ему глаз. И пришлось делать операцию. А родители драчуна оплачивали медицинские услуги. Хорошо это?

– Плохо. Но я заступался за маленьких. Это же нормально?… Ну, вот… А учительница сделала мне запись в дневник, что я дрался на перемене.

– Да уж! Умеешь ты красиво подготавливать к неприятным известиям. Сам себе адвокат… Ладно, мне всё равно, что там тебе понаписали в дневнике (в моём красных чернил было больше, чем синих), но впредь будь умнее своего противника! В кулаках особого смысла нет… Расскажи лучше, что вы проходите по истории.

И Митька принялся пересказывать заданный параграф.

Моя мама никогда не читала морали, воспитывая меня ненавязчиво, на жизненных примерах. Она работала медсестрой в палате с грудничками, прикасаясь к сотням женских судеб, ежедневно проходящих через родильный дом, и у неё всегда была наготове какая-нибудь подходящая история. Наверное, и я невольно пытаюсь наложить мамин опыт на воспитательный процесс своего единственного сына.

Когда я училась в восьмом классе, мама рассказала, что у них в роддоме родила пятнадцатилетняя девчонка, да ещё (о, ужас!) негритёночка! И оставила этого маленького, всего полтора кило весом, чёрненького, в роддоме, потому как зачем он ей, такой позор! Я усвоила, что связываться с афроамериканцами, рожать в пятнадцать лет детей и бросать их – не есть хорошо. Я так не поступала.

Когда я вышла замуж, мама рассказала, что одна из её коллег возвращалась с любовником на машине с дачи, и они попали в аварию. Оба погибли. Им-то теперь всё равно, а какой позор родственникам, в частности, её мужу и его жене!.. И теперь, когда я разъезжаю с любовником на его машине, я боюсь попасть в аварию. Правда, меня больше почему-то заботит собственная безопасность, а не честь семьи.

Я развешивала бельё во дворе под навесом, и улыбалась. Вспомнила, как вывесила в первую нашу зиму в Краснодаре свои и Димкины джинсы. А потом принесла их в комнату, и они сами по себе стояли на полу, а мы с Митькой бегали вокруг них и хохотали как ненормальные, потому что никогда раньше не видели подобного зрелища. В Баку не бывало морозов. А теперь в Баку нет моих друзей. Обострившиеся межнациональные отношения разогнали их по всему миру. Кто в Москве или Волгограде, кто в Израиле или Турции, и я только спустя десятилетие стала узнавать, что этот мой знакомый, оказывается, армянин, а тот – еврей.

Теперь моя старая записная книжка больше не пригодится. По всем бакинским телефонным номерам ответят мне чужие голоса. Я достаточно хорошо знаю азербайджанский язык для того, чтобы понять фразу: «Такие здесь больше не живут». А, может, скажут и по-русски. Это будет калькированный перевод человека, думающего на другом языке. Вместо: «Не туда попали», у нас говорили: «Туда не попали». Только сейчас это уже не будет так смешно, как раньше.

Я любила Баку и не мыслила города, по которому сколько не гуляешь, никогда не выйдешь к морю. И вот теперь в таком городе живу. Но я люблю и Краснодар, прощая ему отсутствие моря и заледеневшие джинсы, как он прощает мне белорусское происхождение, любовь к азербайджанской кухне, незнание казачьих песен и независимость суждений о чём угодно, в том числе, и о нём самом…

Около семи вечера по воскресеньям наше маленькое семейство, такое одинокое в городе, где мы так и не завели толком друзей, ездит в плавательный бассейн. Не столько из любви к спорту, сколько из желания искупаться там под душем за неимением своего, ну, и поплавать, конечно, тоже. А летом я обычно, как стемнеет, выхожу в огород, раздеваюсь догола и обливаюсь водой из ванночки, простоявшей весь день на солнце, совершенно не заботясь о том, что через редкую изгородь мой обнажённый силуэт могут увидеть соседи.