Переиграю шторм

– Варя, что за дурацкая привычка пить и есть на ходу! – раздражённо заметила мать.

– Ой, ты не в духе, мамочка?

– В духе.

– Тогда скажи: платье к выпускному будем шить или покупать?

– Как хочешь.

– Давай замутим что-нибудь офигенное!

– Ладно, сходим в театр к портнихе. Я созвонюсь.

– А! Мам, ещё вот что! Я это… Я не буду поступать в медицинский.

– То есть?..

– Ну, боюсь я всего этого – кровь, анатомички, болячки. Не, не могу!

– А ты об этом не подумала, когда мы нанимали тебе репетитора из мединститута и уплатили, между прочим, немалые деньги?

– Ну, мам, я даже Рембрандта недолюбливаю из-за того, что он покойников рисовал!

– При чём тут это! Ты ведёшь себя как взбалмошная, недалёкая девица! – Татьяна перешла на крик. – Оставь свои капризы при себе! Ясно?

– Ты не хочешь меня понимать, ты хочешь, чтобы я была несчастной! – взвизгнула в ответ Варька.

Мать села в кресло.

– Ладно, – максимально сдерживая себя, сказала она, барабаня пальцами по столику: – Что тебя может сделать счастливой?

– Я вот хотела бы в юридический поступить. Вот помнишь девушку-инспектора Ольгу Владимировну? Она такая красивая, умная и всё понимает… – Варвара уселась на диван, поджав под себя ногу. – Я бы тоже хотела работать в детской комнате милиции, – сказала она мечтательно.

– Варя, детка, – мама перешла на миролюбивый тон, – если ты не приемлешь жестоких зрелищ, о какой работе в милиции можно говорить? Ты готова постоянно находиться в гуще «чернухи» и посвятить этому свою жизнь? Это похлеще, чем в анатомичке.

– Круто… – пробормотала озадаченно Варька, затем поднялась, забрала свою чашку и вышла из комнаты.

Противно щекочущий комок в груди, который Таня ощущала на протяжении получаса, как будто бы взорвался, и она расплакалась. Последний раз такое состояние она испытывала в прошлом году, когда Варька попала в больницу с тяжёлым аппендицитом. После операции у дочери поднялась температура. Мама двое суток не отходила от неё – не спала, не ела. Удивлялась: откуда силы берутся. И тут позвонил Лев. Его голос, казалось, излучал запах моря, передавал тепло алжирского Биджая, и Танюша, проделав над собой усилие, беззаботно защебетала:

– Львёночек, у нас всё хорошо, не волнуйся! Просто я сейчас не дома, в магазине… Береги себя, милый.

Отключила телефон и от нахлынувшего чувства одиночества, бессилия, незащищённости расплакалась. Она вспомнила этот эпизод и ужаснулась: сейчас-то чего реветь? Слава Богу, все здоровы!

На пороге опять появилась Варька, на этот раз сияющая.

– Мамочка, я всё решила! – и осеклась: – Ой, мама, ты плачешь? Из-за меня?! – Её глаза моментально наполнились слезами.

– Нет-нет, Варенька, – торопливо успокоила её Татьяна. – Я и не плачу вовсе. Так, вспомнила кое-что.

Варька уселась на подлокотник кресла и крепко обняла маму:

– Мамочка, я поступлю в тот институт, который выберешь ты. Конечно, кроме меда и юрфака. Ладно?

– Нет уж, дорогая, уволь! Но учти: времени, чтобы хорошенько подумать, у тебя очень мало.

Обрадованная Варька чмокнула маму и выпорхнула из комнаты.

Прошло две недели. Ремонт Лёвиного «Одербаума» подходил к концу. Таня уже готовилась сказать мужу в очередной раз магическое «счастья в рейсе», когда Лев сообщил: рижская компания не выпускает судно из своего порта из-за разногласий в оплате ремонта. Суд назначен через месяц, а значит, всё это время теплоход будет стоять на приколе. Команду распустили по домам, кроме вахтенных. За старшего остался Лев, а с ним помощник механика.

– Танюшка, через две недели меня сменит капитан, и тогда я дней на десять приеду домой, – успокаивал Лев. – А хочешь, приезжай ты ко мне!

– Нет, Львёночек, сейчас я – никак. У Вари вот-вот «последний звонок», экзамены, выпускной. Ну, сам понимаешь. Тем более, ты скоро приедешь.

– Да, я понимаю.

Вскоре Татьяна, окруженная многоголосой толпой ребятни и взрослых, на школьной линейке утирала непослушную слезу. Их Варька в традиционной форме прошлого века – коричневом платье, белоснежном фартучке и с белыми бантами в волосах кружила с Денисом в вальсе. Лёгкие и грациозные, они, казалось, плыли по периметру пришкольной площадки, готовые вот-вот отправиться в далёкое и неведомое путешествие, от которого с восторгом ждали свободы, радости, любви! И серебристый звон колокольчика напутствовал елейно: «Счастья в рейсе! Счастья в рейсе…» Вот и всё, школа!

Стас сжал локоть матери и, наклонившись к ней, сказал:

– Поздравляю!

– Угу… – кивнула Таня, промокая глаза платком.

Варвара наконец определилась. К экзаменам она подошла с чётким осознанием своего места в жизни. Её призванием оказалась, ни много ни мало – журналистика.

– Бог в помощь! – сказала мама с некоторым облегчением и ринулась искать каналы, по которым можно было бы срочно опубликовать несколько свежеиспеченных опусов Варвары для творческого конкурса в университете.

… – Танюшка, к сожалению, мне не удастся заскочить домой, – сокрушался в телефонной трубке Лев. – У капитана какие-то проблемы. Короче, просит меня ещё остаться за него на судне.

– А что же старпом?

– У него тоже что-то там…

– Какая жалость! Что бы они без тебя делали?!

– Таковы обстоятельства. Увы!

– Увы и ах!

И опять у Танюши неприятный осадок от разговора! Голос у Льва какой-то бодренький, слишком радостный и даже чужой немного. Как будто он всё время куда-то торопится, и болтать по телефону ему – ну, абсолютно некогда! Она тоже не считает нужным в ответ бисером рассыпаться. А, может, зря? Бросить все дела и поехать к нему? Но как? Как бросить?

Вечером приехал Стас мрачнее тучи. Швырнул в угол свою адидасовскую сумку, набитую какими-то шмотками и с торчащей из неё теннисной ракеткой.

– Стас, ты здоров? – обеспокоилась Татьяна.

– Более чем, – буркнул сын.

– Пойдём ужинать.