Любовь есть. Ясно?

И Женькино воркование:

– Мне хотелось прижаться

к груди молодой,

Но ты шепчешь:

«Не надо, не надо…»

Ишь, как заливает! Есенина вспомнил. Романтиком сделался. Кажется, я злобствую. Это своё состояние я хорошо знаю, когда хочется одеться во всё коричневое и стать агрессивным вонючкой. Захотелось даже обмыться, но в лагере только холодная вода. Ещё хочется кому-нибудь в морду заехать. Конечно, лучше всего искупаться бы. Такое ощущение, будто у меня здесь постоянно грязные руки, и я даже чешусь. Наверное, от нервов. Слышал, бывает такое.

Ночью моё нервное состояние усилилось. В поле оно не прекращалось. Следующей ночью оно отчетливо локализовалось где-то в подбрюшье. Наступившим утром я убедился: на меня напали быстро размножающиеся насекомые, название которых считается неприличным. Возможно, в стогу подцепил. И ведь никому не скажешь! Засмеют. Надо смотаться домой.

Приезжаю только к вечеру. Нахожу Валерку Зака. Ищем керосин. Родители никак не могут понять, почему я благоухаю керосином. Отец, кажется, догадывается:

– Ты никак мандавошек подхватил?

Приходится сознаться:

– В перерыве на скирде задремал.

– Не манди! – говорит отец прямым текстом. – Поздравляю с боевым крещением! – И безудержно хохочет.

Хорошо, что в группе никто не догадался. Я, конечно, от ребят не скрывал свою донжуанскую победу, чем вызвал уважительное понимание. Главное – не стать причиной насмешек над горе-любовником в его первом сексуальном опыте.

2

Нет худа без добра. Аксиома. Моя страсть к Рае потухла, не успев разгореться. Это, во-первых. Во-вторых, я сделал свой собственный вывод о вреде случайных и скороспелых совокуплений. Как бы банально это ни звучало. Впредь буду осторожней, ведь могло бы и хуже получиться. Правда, как посмотреть: пострадавшим оказался я один. Вроде стакана – наполовину пустого или наполовину полного. Поневоле тут станешь философом. И где она только взялась на мою голову, эта Рая! И не только на голову мою…

Вооружённый порцией недетского опыта я полноправно приступил к занятиям. Кроме того, «опыт» оказался неплохой прививкой от плотской любви, что мне позволило с головой окунуться в дела институтские. Мне нравилось учиться, общаться с себе подобными. С удовольствием откликнулся на объявление, зазывающее в факультетскую секцию по волейболу, которым занимался прежде хоть и не долго, но небезуспешно. Продолжил и шахматные баталии. Кроме того, меня избрали старостой группы – уж не знаю, чем я вызвал такое доверие. Скорее всего, рекомендовал деканат как медалиста, а значит, человека ответственного, целеустремлённого. Лестно, конечно, но, честно говоря, терпеть не могу общественную деятельность. А куда денешься, если цель и впрямь есть: аспирантура. Я должен продолжить разработки отца по диффузионной сварке. Мне это интересно. Значит, и начать надо с «пятёрок». Это, как в школе: преподаватели видят предыдущие оценки и свои ставят такие же почти автоматом, соответственно уровню учащегося. Чего проще – сначала ты работаешь на «пятёрки», потом «пятёрки» на тебя. И никакого особого напряга. И никаких семи пядей во лбу. Поэтому среди отличников столько усидчивых придурков.

Сдружился я ненароком с Зиной Лагутиной, потому что она не напоминала ни резиновую куклу Зину в магазине – из детского стишка Барто, ни какую-либо другую резиновую куклу (не детскую): у неё, наоборот, не наблюдалось притягательной наружности, но присутствовали кое-какие мозги. С Лагутиной и поговорить можно, и не навязчива она, и никакого в ней бездарного кокетства, жеманства. Нет, я не против изысканного жеманства, которое подчёркивает женскую привлекательность (если таковая есть), но не ту, которая выказывает отсутствие мозгов и воспитания.

Фигура Зины обладала пропорциями манекенщицы – высокая, худая, но при этом лишённая грациозности, женственной мягкости. Зина, как и я, оказалась в факультетской волейбольной секции. А позже я понял и причину, побудившую мою одногруппницу предпочесть сварку. Старший брат Лагутиной работал на стройке сварщиком. Сестрёнка обожала старшенького, боготворила его и подражала во всём. Даже на гитаре научилась играть, глядя на него. Привыкнув с детства к обществу брата, которому пришлось нянчиться с сестричкой в виду занятости родителей, Зина постепенно стала «своей» в компании мальчишек, оказавшихся ей приятнее и привычнее, чем девочки. Странно, что при этом Зина не превратилась в пацанку, «своего парня», но общий язык она находила с противоположным полом в два счёта.

– Гер, подскажи, что можно подарить парню на День рождения, – как-то спрашивает меня.

– Сколько ему стукнет? – уточняю.

– Двадцать пять, – отвечает.

Я удивлённо поднимаю брови.

– Взрослый, однако, парнишка твой.

– Не парнишка, а брат, – смеётся она.

– Подари книгу, лучший подарок, – предлагаю.

– Он больше музыку любит.

– Классическую?

– Да ну! Рок, бардовскую.

– Купи диск тогда, клёвый такой.

– Это ж, где я его искать буду?

– Да, надо иметь каналы… – задумываюсь, и вдруг меня осеняет: – А цветомузыка у него есть?

– Нет…

– Вот! Купи цветомузыку.

– Тоже нужны «каналы», да и деньги, каких у меня нет.

– Понятно, – задумываюсь я и выкатываю новое предложение: – Сделай сама. Паять умеешь?

– Немного…

– Ладно. Я тебе помогу. Мы в прошлом году с дружком собрали нормальную установку. Когда у брата днюха?

– Через неделю.

– Успеем. Только надо прикупить всё. У меня есть канал, по которому можно комплект внутренностей достать: транзисторы, диоды, сопротивления и прочие прибамбасы. Да, ещё найди фанерный ящик, можно почтовый, и фольгу для внутренней обивки. Ящик протравим марганцовкой, будет как дубовый. Рифлёное стекло можно в мебельном магазине купить. Пойдёт?

– Здорово! – У Зины загорелись глаза. Она осталась в полном восторге от моего предложения.

Паяли мы у Зины дома, днём, когда её родители и брат уходили на работу. До назначенной даты оставалось двое суток, и мы поняли, что не успеваем. Пропустили полтора дня занятий и всё-таки справились. Успели.

За это время мы так сдружились, почти сроднились с Лагутиной. Мне она уже казалась вполне привлекательной. Я не замечал её белесых ресниц, бровей, не знающих косметики, ни похожих на солому волос, собранных резинкой на шее. Я не видел в ней ни парня, ни вожделенную женщину. На данном этапе жизни она стала необходимым мне соратником. Я не посмел бы её обидеть или использовать.

Брат Зины, по её оценке, лучшего подарка не представлял. А Зина в моём лице нашла своего второго, после брата, кумира. Она жуткая идеалистка, и мне показалось даже, что где-то очень-очень глубоко в ней прячется весьма романтичная натура, которую она стесняется вытащить наружу.

В январе, в разгар сессии, наступил и её День рождения. Зине сравнялось восемнадцать. Из нашей группы она пригласила четверых: Наталью Бондаренко, Женьку Воробьёва, Ивана Шепелева и, разумеется, меня. Мы скинулись и подарили ей электрокамин. «В минуты, когда тебя не будет греть любовь, пусть греет он!» – продекламировали мы и, кажется, вполне угодили имениннице.

Родители Лагутины – люди приветливые и простодушные. Отец семейства – высокий, худощавый, белобрысый – работал крановщиком на стройке. И дочь, и сын унаследовали внешность отца. Мать, напротив, темноволосая, упитанная контрастировала с остальными членами семьи не только внешне, но и по манере общения, приобретённой в торговле.

Лагутины одаривали меня особым гостеприимством. Наверное, в благодарность за подарок Зининому брату. Небось, она нахваливала им меня. Мама внимательно следила за моей тарелкой и, как только в ней появлялся просвет, тут же заполняла его очередной порцией пищи и приговаривала:

– Ешь-ешь, на здоровье. Ты вон, какой высокий, надо есть за двоих! – Так, я слышал, говорят беременным женщинам. Я ощущал себя несколько неловко.

Жизнерадостно, как новогодняя ёлка, в такт Pink Floyd мелькал наш ящик под названием цветомузыка, переливаясь разноцветными огоньками. Разгорячённый вином Женька Воробьёв выхватил из-за стола Надежду и медленно закачал её в танце. На эту Надю, подружку именинницы, бывшую её одноклассницу, которая сидела напротив нас, я тоже положил глаз, но не потому, что она очаровала меня, а просто из присутствовавших дам, она была наиболее приметна – чернявая, сероглазая, в соответствии с моим вкусом. Чтобы уважить именинницу, я пригласил Зину тоже на танец. Остальные последовали за нами. Образовавшиеся четыре пары медленно и молча топтались на маленьком пятачке у стола в полумраке, о котором срочно позаботился братец Лагутин. Все взгляды приковались к чудо-фонарю, разбрасывающему свои блики по стенам, столу, танцующим парочкам. В дверях стояли родители и умильно созерцали нас. Я тоже уставился на плод своих трудов, но краем глаза видел, что Зина, не отрываясь, смотрит на меня, наверное, полагая, что я этого не замечаю. Я давно обратил внимание на эту Зинину особенность – не отрываясь, рассматривать кого-либо, что-либо, заинтересовавшее её. Абсолютно открытый и бесхитростный человек. Я почему-то избегал встретиться с ней взглядом и упорно разглядывал подмигивающий ящик.

Перед следующим танцем я подсуетился и увёл у Воробья Надежду. Она благосклонно отнеслась к такой рокировке, не расстроившись, что Женька тут же завладел именинницей. Надя так же, как и Зина, рассматривала меня, но исподтишка. Только теперь я нарочно старался перехватить её взгляд, тогда она смущалась и отводила глаза.

Я ещё выпил вина и осмелел вконец.