Крысы

Не знаю, понятно ли то, что я говорю, но дело обстоит таким образом, что ориентироваться и функционировать я могу сейчас преимущественно в настоящем моменте. Ха! «Здесь и сейчас», помните? Наверняка вам тоже не раз и не два морочили голову подобной ересью. Вот я сейчас как раз и живу по заветам психологов, мотивационных спикеров и тому подобных бездельников с непомерно длинными языками.

Короче, мне интересно и важно лишь то, что имеет практическую значимость в данный, текущий момент. Конкретно для меня. Да, примерно вот так и обстоят дела сегодня. Вся остальная абстрактная хрень, просто перестала иметь значение. Не скажу, что это произошло за один день, или там неделю, конечно нет, но всё же довольно быстро. И сейчас я упоминаю об этом просто потому, что это вдруг случайно всплыло в моей памяти. Ведь совсем не факт, что подобное повторится, когда для этого будет более подходящее время. Хотя, как и многое другое, это почти утратило для меня всякую эмоциональную окраску. А говоря проще, меня очень многое из того, что волновало совсем недавно, просто перестало беспокоить. Не колышет, не трогает, не касается, ну и всё в таком роде. Одним словом, с чувствами там разными, прямо скажу, у меня большая напряжёнка. Нет, я по-прежнему, испытываю страх, гнев, интерес, голод, жажду, но испытываю их как-то слишком прямолинейно что ли, чтобы не сказать примитивно. Воспринимаю сигнал и реагирую. Вот так как-то… Без всяких там, знаете, виляний, оттенков и многоточий.

Всё-таки мне кажется, что раньше было немного по-другому. Вне всяких сомнений. Будь это не так, я бы просто не заикалась об этом. Как именно, я уже не помню, но как-то иначе точно. И произошла эта метаморфоза на порядок быстрее, чем всякие там «здесь и сейчас». Можно даже сказать почти сразу. Это самое ощущение, впервые и появилось тем утром. После катастрофы, о которой я ещё не знала. Вот что я пытаюсь сказать.

Глава 2. Туманные перспективы

Я всё же попробую окончить рассказ о том, что было дальше, несмотря на то что это довольно непросто. Не поручусь за его последовательность и полноту, а ещё меньше за его точность, – в таких ситуациях, сами понимаете, полагаться на адекватное отображение реальности вряд ли возможно. Но всё же постараюсь сделать это хотя бы для того, чтобы перейти, наконец, к событиям в текущем времени.

Так вот, не знаю, сколько я бродила и где, но только в какой-то момент я очутилась перед стеклянными дверями своей кофейни.

Видите ли, до последнего времени, я работала в одной забегаловке. Я раньше вообще довольно часто меняла работу. По разным, но думается, вполне очевидным причинам. Для меня это вообще не проблема. Но вот здесь почему-то задержалась почти на полтора года. Хотя местечко это и не представляет из себя ничего особенного: обычная стекляшка на восемь столиков, каких с десяток, если не больше в каждом районе города. Работа не то чтобы слишком тяжёлая, – хотя иной раз так набегаешься между стойкой, залом и кухней, что и ночи не хватает, чтоб ноги отошли, – но довольно хлопотная.

Я была там кем-то вроде универсального солдата: мыла посуду и полы, лучше других разбиралась с кофе-машиной, оформляла доставку, иногда, если требовалось заменить кого-то из девочек, Карен ставила меня официанткой. Одним словом, делала всё, что потребуется, разве что на кассе никогда не сидела, Карен этого ни в коем случае не допустила бы.

И вот я, оказывается, не придумала ничего лучше, (хотя даже не отдавала себе в этом отчёт!), как приковылять после вселенской катастрофы о которой, как вы помните, я тоже всё ещё не имела понятия, к себе на работу!

И это после того, как по дороге помимо тех первых жмуриков, о которых я уже рассказывала, – причём, весьма подробно, – мне то и дело, попадались новые. Но эти уже не производили особого впечатления, говорю же, страшно только вначале.

Кстати, – хотя и не уверена, насколько это кстати, – я в тот день видела и живых людей. Человека три, или четыре. С одним, вернее, с одной из них, мне даже удалось поговорить, но только толку от этого было мало, потому что бедняжка совершенно спятила. Это была пожилая женщина с распущенными волосами, которые больше напоминали спутанные, седые космы, одетая в одну нижнюю сорочку. Говорить она не могла, только хрипела и всё тянула меня куда-то, и при этом её слезящиеся глаза так ярко сверкали. Знаете, несмотря на полный мрак происходящего, – хотя согласитесь, здесь более уместно другое слово, – я подумала, что глаза эти, живые, горящие, на таком старом, обездвиженном страхом лице, смотрятся противоестественно. Как будто взяты у другого человека или просто всё её тело состарилось, а глаза – нисколько.

Кажется, я спрашивала у неё, что случилось, имея в виду, понятно, не её конкретно, а ситуацию в целом. Но она ничего не слышала, она только произносила хрипло: «Руди, Руди!» и пыталась тащить меня, видимо для того, чтобы я помогла этому её Руди, но я в тот момент и себе не могла бы помочь, к тому же что-то мне подсказывало, что Руди больше не нужна ничья помощь, как, собственно, и ей самой, потому что, она вдруг тяжело повисла на мне, и изо рта у неё выступила коричневая пена. А потом она затихла, но не резко, а так, словно внутри у неё постепенно убавлялся звук. Знаете, как свет гаснет в кинотеатре…

О боже, кино… Я почти забыла о том, что это такое… В какой жизни это было и сколько веков назад? Наверное, уже порядком набралось таких вещей, о которых я уже вообще никогда не вспомню…

В общем, тогда я с трудом освободилась из цепкой старушечьей хватки, и пошла дальше. А потом увидела какую-то девушку на противоположной стороне улицы, но заметив, что я остановилась и смотрю на неё, она метнулась в сторону и скрылась в подворотне. А от парня, окровавленного, со страшным оскалом, я сама убежала.

Пройдя всё в том же зомбическом трансе ещё немного, я увидела мужика, что открыв дверцу, блевал той же коричневой дрянью, что и старуха. Точно не помню, но эта картина и вовсе не вызвала у меня сколько-нибудь заметных чувств, по-моему, я просто отвернулась…

Мне плевать, что вы думаете об этом, осуждать имеет право только тот, кто был на моём месте, да и тот не может. С какой, собственно стати? Так что особенно-то не возмущайтесь, поберегите силы, потому что дальше будет ещё хуже.

А по поводу той старой женщины с молодыми глазами, то мне запомнилась её странно коричневая кожа лица, дряблой шеи и рук. Хотя она была белой. Я точно это знаю, так как коричневые пятна расползлись по ней неравномерно. Это было похоже на тот самый налёт, что я видела на лице и одежде тех, первых… И других, которых встретила, пока шла. Но только он почему-то не слетал, а напоминал теперь странного оттенка загар.

А сказать вам, что ещё более странно? То, что я с брезгливым остервенением оттирая после старухи свои руки, далеко не сразу обратила внимания, что моя собственная кожа на них и других частях тела приобретает тот же серо-коричневый цвет. Очень необычный оттенок. И очень неприятный.

В детстве, мы про такой говорили: серо-буро-малиновый. Не знаю, видела ли я ещё кого-нибудь, по-моему, нет. А может и видела, да забыла напрочь.

Не знаю, как так вышло, что я двинула прямиком на работу. Наверное, всё дело в шоке, в котором я пребывала. Хотя сама я терпеть не могу подобные словечки, которые лепят к месту и нет не слишком обременённые интеллектом барышни.

Но, честно говоря, мне трудно объяснить моё поведение как-то иначе.

Одним словом, я несколько минут стояла на улице, тупо пялясь через стекло, будто и сама не понимала, каким образом здесь очутилась. Защитные жалюзи были подняты, чему я вовсе не удивилась. Карен всегда приходит за час, а то и два до начала работы. Не помню, говорила или нет, что Карен – это наш менеджер? А вскоре после неё появляюсь я, и затем уже остальные.

Вообще-то, формально я числюсь официанткой, но Карен я не нравлюсь в этом качестве. Она считает меня грубоватой и необщительной. А кроме того… Официант – это лицо заведения, так она говорит нам постоянно, ну а моё лицо, да и всё остальное, вовсе не кажется Карен особенно милым. Конечно, если при росте 165 сантиметров, у девицы косая сажень в плечах, как у добра молодца, а на выбритой половине головы набита крупная татуха в виде стрёмного такого паучка, то скорей всего, думаю, вы согласитесь со старушкой Карен. Удивительно, как они вообще меня взяли. Хотя, надо признать, два с половиной года назад, я выглядела немного иначе. Но за это время, скорее всего, Карен просто смогла оценить все те плюшки, которые получила наша контора с моим приходом: поработать в свой выходной? да без проблем; провести санобработку? да вот она я; кто, будучи просто официантом, молча драит посуду, чистит вытяжку, следит за туалетом, чуть не после каждого дождя моет гигантские окна? и снова, здравствуйте… Поэтому, наверное, и мирятся с некоторыми, скажем, неудобствами, связанными с моей персоной: не самая дисциплинированная, не самая обаятельная и общительная, ну и ещё кое-что по мелочи.

Так что все стороны довольны. Да я особенно и не стремилась обслуживать столики. Я же Джеки Айс, помните? Меня тошнит от фальшивых ужимок, всех этих «Добрый день!», «Приятного аппетита!», «Приходите ещё!», «Как вам наш новый крыжовенный пирог?» Нет, вы слышали?! – «крыжовенный»! Да я два дня училась это выговаривать, без того, чтобы одновременно не трястись от смеха.

Самое трудное для меня, это «оставаться вежливыми и сохранять спокойствие, чтобы не случилось». Это, как вы, наверное, понимаете, также одно из вещаний радио по имени Карен. А я бы не смогла, например, улыбаться и бормотать, что «всё в порядке, сэр, я сейчас же уберу», когда криворукий, маленький уродец смахивает к чёрту на пол весь свой, напичканный глютеном ланч. И ты, будь добра, надев на физиономию жалкую улыбку, словно это ты устроила погром, тащись за тряпкой и ведром, чтобы ползать под столом, убирая свинство, пока этот малолетний сладкоежка, наперегонки со своим щекастым папашей откровенно пялится на твой зад. И это я только один, недавний случай рассказала. А вообще у нас ни дня не обходится без чего-то похожего.

Ох, ну да, ясно о чём вы думаете, я не большая любительница детей, это точно. Но ведь они действительно бывают просто невыносимы, уж я-то насмотрелась, поверьте. А в нашей кофейне это чуть ли не основная публика, поскольку у нас большой выбор мороженого, всегда свежая выпечка и десерт на любой вкус. И к тому же имеется неплохой детский уголок, который после всех этих мелких и шумных негодяев, приводит в порядок, кто бы вы думали? Бинго! Ну, конечно, ваша покорная слуга!

Так что не для меня вся эта подхалимская болтовня, которой встречают и провожают гостей наши девочки. И главная из них, милашка Брэндон. Вот уж кто родился, чтобы без конца скалиться во все свои тридцать два безупречных зуба, угодничать и «вести непринуждённую беседу». Ха! Последняя фраза, кстати, тоже из арсенала безумствующей Карен.

Брэндон у неё любимчик. Наверное, она до смерти жалеет, что он окончательный и бесповоротный гей. Вот Брэнни, и такие, как он, отлично подходят для подобного шоу, а меня увольте. Мне и своей работы достаточно. Помимо того, о чём я уже сказала, у меня ещё и масса мелких функций. Следить, например, за полнотой солонок, сахарниц, салфетниц. За чистотой и содержимым сейшена, столов, управлять кофемашиной, обновлять тейбл-тенты. А ещё чуть ли не каждую неделю заучивать спич о новых скидках и акциях. Карен требует, чтобы данной информацией непременно владели все, включая приходящего уборщика Фиму.

Ладно, опять я дала сильный крен в сторону, видите, что происходит?! Мне в последнее время стало очень трудно сосредотачиваться.

Когда я вошла в нашу «Шоколадную крошку», я сразу поняла, что ядерный взрыв, химическая атака, радиационное излучение, или дьявол его знает, что это было, произошло, скорее всего, сегодня рано утром, когда посетителей ещё не было, а Карен уже пришла. Знаете, как я это поняла?

По той простой причине, что наш бравый, бывший менеджер лежала сейчас на пороге между подсобным помещением и общим залом, тихая и безразличная ко всему происходящему. Карен была мертва, окончательно и бесповоротно. Открытые глаза её смотрели в потолок с каким-то вселенским равнодушием. В правой раскрытой ладони лежал телефон. Голова была слегка запрокинута и лежала в небольшой лужице тёмной крови, которая уже начала подсыхать по краям. Широкий рукав её блузки был задран, и я увидела тёмно-коричневые пятна, покрывающие её кожу от пальцев до середины локтевого сустава. Наверняка, Карен неслабо так приложилась затылком при падении. Вторая рука была откинута назад, будто она собиралась подложить её под голову для удобства. Вообще, если не считать крови да её открытых глаз, то вполне можно было бы подумать, что женщина, набегавшись с утра, собиралась позвонить кому-то, но неожиданно для себя уснула. Только выбрала для этого не самое удачное место.

Я смотрела на Карен, и уже вообще ничего не чувствовала, кроме чисто физического дискомфорта, поднимающегося откуда-то снизу. Я не сразу сообразила, что это, (хотя далеко не новичок в этом деле), поэтому до уборной не добежала. Господь всемогущий и все его святые угодники! Так плохо мне, пожалуй, ещё не было! Хотя могу поклясться чем угодно, что имею самое полное представление о том, что значит, когда тебе плохо. Но тут было что-то невероятное. Это был фейерверк из спазматической боли, бурного, нескончаемого извержения и изнурительных конвульсий, как у старого паралитика. Зато немного погодя, когда меня перестало мучительно выворачивать наизнанку, я выяснила, что света нет.

И тут мне пришло в голову, что ещё утром, собираясь впопыхах у Билли, я заметила, что мой телефон не работает. И электричества тоже не было. Тогда я не придала этому значения. Телефон мог просто разрядиться. А у Билли, в этом его дырявом домишке на берегу мутного озера, света не бывает довольно часто. Тем более, говорю же, я очень спешила, так как была уверена, что опаздываю, и стерва Карен, уж на этот раз точно уволит меня.

К тому же, сколько времени, понять было невозможно, у Билли такой вещи, как часы, отродясь не водилось, а на небе вместо солнца висела какая-то пыльно-серая муть. В общем, я села в тачку свою и рванула с места, даже забыла телефон зарядить в машине, как обычно. Такое со мной впервые случилось, по-моему. Думаю, это всё состояние моё непонятное. Впрочем, об этом я уже рассказывала…

Говоря проще, я чувствовала себя, как человек, которого разбудили, но как бы не до конца. То есть я встала, совершала какие-то действия, но окончательно так и не проснулась.

Между прочим, я до сих пор понятия не имею, где моя старая, верная бэха. Где я её оставила? И что побудило меня это сделать?? Хотя и нельзя сказать, чтобы я сильно пыталась её найти, – тачек свободных полно, садись в любую, и езжай. И, к слову сказать, не так уж мне это любопытно, мало ли что с человеком происходит после вселенской катастрофы. Да вот только тогда я об этом не знала, просто старалась врубиться, что происходит. Но у меня плохо получалось. Очень плохо.

А, и вот ещё что: чтобы узнать время, я радио попыталась включить. И как легко можно догадаться, у меня ничего не получилось. Да что такое, думаю. На белочку вроде не похоже, да и рановато как-то. Хотя я видела, как это иногда бывает. И возраст вкупе с опытом употребления тут не всегда имеет значение. Но я не об этом сейчас, а о том, что только после того, как я удостоверилась в отсутствии света в «Шоколадной крошке» в моей голове стали выстраиваться какие-то логические связи. Можете этакое вообразить? То есть до сих пор, пустынные улицы, душный, пыльно-коричневый смог над городом, и главное – наличие трупов вместе с диким поведением тех, кто ещё оставался жив, мне, значит, ничего не подсказывало?!

А вот очередное отсутствие света, полномасштабное, хотя и принудительное очищение кишечника, а также такой пустячок, как мёртвая шефиня с размозжённой головой, оказывается, слегка прочищает мозги. Ну, кто бы мог подумать!

А может просто моё сознание подобным образом защищало меня от чудовищной, невообразимой правды? Кажется, я даже где-то читала что-то подобное. Только, разумеется, забыла, как это называется. Одним словом, до меня, наконец, дошло, что всё это правда.

Случилось что-то настолько ужасное, что первые несколько часов, я даже не могла осознать весь ужас происходящего. Что именно произошло?! Ядерный взрыв, радиация, вспышка на солнце или биологическое оружие, о котором не слышал, наверное, только глухой? Откуда мне было знать?! И спросить не у кого…

А вдруг я вообще осталась одна на всём свете! И никого нет! И уже не будет! Никогда… Так как все-все, кого я знала и кого могла бы узнать в будущем, уже погибли или умрут в самое ближайшее время. Их не будет, потому что будущего тоже не будет. Конец света, о котором болтали все, кому не лень последние лет двадцать или тридцать, наверное, уже наступил. А я в данный момент наблюдаю его последствия. То, что происходит прямо сейчас. На моих глазах…

Тут мне пришло в голову, что я вообще могу оказаться последним человеком на земле… От этой мысли внутри у меня стало холодно и пусто. Как в мёртвой зоне. Но страшно уже не было, наверное, потому, что и меня уже почти не было. Вот какие мысли носились у меня в голове, когда я машинально села за столик в «Шоколадной крошке» с банкой тёплой колы.

И вот о чём я думала, когда только начала рассказывать свою историю…

Глава 3. Всё гораздо хуже, чем кажется…

Ну и значит, пью я неоплаченную колу на своей бывшей работе, а слева от меня в проходе всё так же лежит Карен… Между прочим, то что работа бывшая, я уже тогда ни капли не сомневалась. Мда-а, хотя каких только причин не надумывала, благодаря которым я потеряю её, как только не воображала тот момент, когда Карен объявит мне, что в моих услугах больше не нуждаются, но такого даже я представить не могла. Да и никто бы не мог. Сделаю глоток через силу, а после всё сильнее сжимаю пальцами чёртову банку. И не фига не замечаю этого. Пока содержимое мерзкого пойла уже не полилось наружу, обливая джинсы и стекая на пол. Тогда я посмотрела на свою руку и заметила, что она коричневая. Только тогда, представляете?! А ведь с тех пор прошло несколько часов, точно. Кто его знает, сколько я таскалась по городу, пока не набрела автоматически, наверное, на «Шоколадную крошку». Коричневая, блин! И уж можете мне поверить вовсе не из-за пролитого напитка. Хотя оттенок и был отчасти похожим. Она просто тупо была отвратного коричневого цвета. Почти до самых плеч. Опережая события, – хотя чего тут уже церемониться, повествование моё явно последовательностью и логикой изложения не блещет, – хочу заметить, что сейчас я уже вся… другого цвета. Сначала моя кожа за несколько дней стала коричневой, а потом начала постепенно сереть. И теперь уже вроде бы не меняется. Хотя мне, откровенно говоря, на это плевать с самой большой колокольни. Есть заботы, куда важнее.

Хотя может, мне всё-таки повезёт, и я тоже скоро умру? Вообще-то, скорей всего, я уже умираю. А эта безудержная, изматывающая рвота, интенсивно оранжевого цвета, – я почувствовала, как у меня снова в болезненном спазме свернулся желудок, – яркое тому подтверждение…

Я зачем-то отхлёбывала маленькими глотками противную, тёплую колу, каждую порцию которой, мой организм встречал устойчивым, но уже сдержанным сопротивлением и слушала тишину. Да, вот ещё, о чём забыла упомянуть – тишина! Невероятная, почти осязаемая и совершенно противоестественная в большом городе… Нарушаемая только тиканьем настенных часов в виде толстого гнома в ярко-красном колпаке, (я вообще до сегодняшнего дня понятия не имела, что они так громко тикают!) она была везде и напоминала покой кладбища или склепа. Она давила на мозги и стягивая голову не слабее железного обруча.

Знаете, что я вам скажу? Не дай бог никому из вас, находясь на одной из центральных улиц большого, современного города, слышать лишь сводящее с ума тиканье глупо размалёванных настенных часов!

У Билли тоже было тихо, но мне это скорее нравилось. Может быть, я ещё и за этим так долго ездила туда. Ведь та тишина была совсем другая. Она была уютная и ожидаемая. А значит привычная, почти домашняя. Мне иногда этого не хватает и сейчас.

И хотя прошло порядочно времени, – мне неизвестно сколько даже примерно, может пара месяцев, а может гораздо больше, счёт вести бессмысленно в тех условиях, в которых я оказалась, – просыпаться в абсолютной, повсеместной тишине, всё ещё бывает очень страшно. Дело в том, что тишина незаметно вливается в уши, в мозг, разносится по крови, наполняя всё тело свинцовой тяжестью, не даёт возможности думать, анализировать, вспоминать, принимать решения…