Измена племени

Не прикасаться рукою жадною.

Дева та, словно кипрское сладкое,

Коль пригубил, то забудешь былое ты,

Вечным рабом её или данником

Будешь пока она косы горячие,

Словно желанья твои ненасытные,

Будет влачить по земле.

Через некоторое время он по-пластунски вылез из кибитки. Сначала не мог пересилить себя и вернуться к жене. Ноги сами повернули в степь. Он распластался на траве, лёжа так некоторое время. Сорвал травинку, стал её жевать. Молча смотрел на темнеющее небо, горящие звёзды, будто гроздья цветов, свешивающиеся с небосвода, на серебристое сияние молодого месяца, сторожившего их. Степь спала. Всё было тихо, мирно, дышало нежностью, уютом. Он успокоился и стал благодарить богиню за везение, дарованное ему: «Я никогда не представлял, что это возможно. Боялся вслед ей взглянуть. Мог не вытерпеть, упасть к её ногам, чтоб молить о любви. А теперь я самый блаженный человек на свете! Без неё мне нет жизни. Но как она хороша и совершенна!». Он встал, шатаясь от счастья, побрёл по степи. Следовало вернуться к своей молодой жене. Ослабел. Стало невмоготу спать с этой женщиной. «Как же быть? Она мне неприятна. Елену не могу забыть! Что за женщина! После неё – прикасаться к другой? Нет, это невыносимо! Но что-то надо делать, чтоб отвести подозрение». Он подошёл к жене, начал шутить, целовать, ласкать, против воли. А самому становилось не в моготу! «О, какая она досадная, даже её запах!» Некоторые воины, проходившие мимо, услышали шутки и громкий смех, доносившиеся из его кибитки, рассмеялись. Царевич выбежал к ним. Остановил со словами:

– Царь лежит на полу, перенесите его к Елене немедленно. Не подобает царю находиться в таком положении! Сам я не мог справиться, – царя перенесли, как велел сын.

Теперь у него было алиби, он никуда не отлучался. Более к Елене он не являлся. Было опасно.

Вскоре две молоденькие женщины, жена царя и жена царевича в одночасье понесли.

После неожиданной встречи, Елена закручинилась. Ни с кем не поделишься, не расскажешь, что на сердце! «Счастье моё, ненаглядный мой, умираю в тоске по тебе, любимый. Как близок ты и как далёк! Я не могу потрогать твои волосы, поцеловать глаза, губы, обнять тебя. Я грущу, от желания увидеть тебя! Тебе всегда не хватало моей любви. Я обделяла тебя ею раньше. Но сейчас, став твоей, хочу затопить тебя своими нежностью и теплом. О, как я соскучилась по тебе, любимый! Как же больно сердцу, мы никогда не сможем быть вместе».

***

ЦВРЬ ИЗМЕННИК

Царь Ариапиф долго болел, наконец-то он пришёл в себя, окреп, и жизнь вошла в обычную колею. Всё наладилось в семействе царя и его сына царевича Октамасада. У обоих подрастали дети.

Царского сына от гречанки Елены назвали – Скилом. Она учила его греческому языку, знакомила с эллинским искусством, манерами, умению вести приятную беседу. Мальчик подрастал и радовал своего царственного отца. Он был самым любимым ребёнком из всех детей, родившихся от него. Иногда Елена, вместе с сыном Скилом, посещала Ольвию, близлежащий город греков. Она показывала ему термы, где мылись и отдыхали эллинские горожане, гимнасии, где занимались физическими упражнениями спортсмены и все желающие. Мальчик впитывал всё в себя с необыкновенной живостью и смекалкой. Он уже легко и бегло изъяснялся по-гречески, читал старинные книги эллинских поэтов, драматургов и философов.

Любовь царя к супруге Елене усиливалась с каждым днём. Они почти не разлучались. Но думала она совсем не о муже: «Тоскую, тоскую по любимому, желанному моему. Что в тоске моей? Желание обладания? Нет, желание увидеть, услышать, замереть от счастья – вот он – жив, здоров, близок моему сердцу, душе. Невозможно жить без него! Успокоюсь, когда увижу, тогда смогу продолжать жить дальше, получив заряд энергии и счастья от лицезрения любимого!».

Скил мужал, а царь, отец, всё более становился старым и больным. Когда мальчику исполнилось шестнадцать лет, отец его получил глубокую рану в одном из боёв. Он сражался за свою жену Елену. Прознав об её красоте, её возжелал похитить персидский царевич. Как-то стража ослабила свою бдительность, его воины ворвались в кибитку Елены, схватив, бросили на коня и помчались в степь. Мгновение спустя зашёл к ней царь, увидел – жены нет в кибитке, и услышал отдалённый призыв: – «Помогите! Спасите! На помощь!». Он мгновенно вскочил на быстрого скакуна, крикнул воинов, сына Октамасада – все помчались за похитителями Елены. Сражались долго, но царицу отбили. Все вернулись. Недосчитались нескольких воинов и увидели – царь свесился с лошади на бок. Его долго лечили, но усилия были тщетны. Царь умер, сделав сына Скила царём, передав ему власть над всем своим царством, несмотря на то, что другие его дети в последние годы его жизни старались смягчить отца, расположить к себе.

Скил не любил скифов. Раздражали их кочевые условия жизни, необразованность, воинственность, пьянство, их стада, еда, развлечения. Он часто посещал Ольвию. Там ему всё было по душе: и население, и их активный образ жизни, и нравственные устои, и форумы, где выступали поэты и философы, соревнуясь друг с другом в красоте и изысканности философских и поэтических измышлений. «О, боги! С кем я живу? Скифы – настоящие варвары! Они не чувствуют, прелести эллинской культуры, не зачитываются их древними произведениями, не понимают красоты древнегреческого искусства! Как прекрасны статуи их богов, великолепны их дворцы, дворики с портиками, колоннами и капителями ионического, дорического, коринфского стиля! Как умны их философы и утончёны их мысли! Как занимательны их священные праздники и прекрасны, величавы их боги!».

Он построил там себе большой красивый дворец, как самое знатное лицо города. Женился на гречанке, жившей в Ольвии, у них родился совместный ребёнок, очень хорошенький мальчик. Свою жену эллинку он очень любил. Она была похожа своей грациозностью и изысканностью на его мать – Елену. Он гордился ею. Когда они ехали на колеснице по городу, взоры всех мужчин устремлялись на неё. Это ему льстило. Скил баловал её, наряжая, словно богиню. Дарил ей дорогие украшения, тонкой ювелирной работы. Рабыни их дворца всегда развлекали их то игрой на арфе, то танцами, то декламацией стихов. Вдвоём им никогда не было скучно. В Ольвии он вёл яркое, бурное, насыщенное существование.

В то же время оставался скифским царём. О том, что Скил ведёт двойную жизнь, скифы не догадывались. Когда он удалялся в Ольвию пожить и развеяться, принять участие в жизни горожан, он требовал от стражников Ольвии, чтоб ворота в город запирали. Воины Скила ждали его возвращения у городских стен.

Он совершенно ничего не боялся и не отдавал себе отчёт в том, как он себя ведёт. Словно гражданин греческого города, как-то он начал участвовать в мистериях, посвящённых празднованию Дионисия. Все закрутились в бешеном танце, процессия двигалась через весь город. Скил был опьянён, счастлив. Он не подозревал, что в городе Ольвия, у него имеется много недругов. Один подлый грек, пьяница, завистник и доносчик, рассказал о двойной жизни Скила его стражникам:

– Вы стоите тут и дожидаетесь своего царя, а он уже стал почти эллином и забыл о Вас! Считает себя настоящим греком!

Один из воинов сердито произнёс, хватаясь за нож, что он его сейчас зарежет за его ложь. Но доносчик рассмеялся ему в лицо и крикнул:

– Идите за мной через этот тайный ход, я всё Вам покажу! Он привёл их на городскую башню и оттуда они узрели ту оргию, в коей участвовал их царь. Он, как невменяемый, прыгал и кружился в танце, двигаясь по городу, возглавляя священную процессию. Когда воины всё это увидели, они сразу донесли своим. Его сводный брат Октамасад, в своё время обделённый отцом, сразу захватил власть над скифами. Скифы считали, Скил, являясь ранее их царём, изменил всем их обычаям, устоям, следовательно, он должен умереть. Узнав о предательстве и что его ожидает, Скил помчался к фракийским родственникам одрисов через Дунай. Он надеялся, что, царствующий в то время фракийский князь Стилак, брат его матери, и дядя Скила, спасёт его от преследований Октамасада. Но тот выдал его в обмен на своего родственника, находящегося в плену у скифов. Когда скифы схватили Скила, его сводный брат, новый царь Октамасад, сразу же отрубил ему голову, сорвав с руки печатку – кольцо – знак царской власти.

***

ДРУГОЙ ЦАРСКИЙ СЫН

Вернулся домой в своё скифское царство царь Октамасад уже победителем. Его встречали с цветами и песнями. И только одна Елена стояла грустная, низко опустив голову. Царь блаженствовал. Он добился, наконец, всего и отомстил своему покойному отцу. Он уже давно не мальчик. Но он ещё поживёт в своё удовольствие! Своё возьмёт. Он прошёл в царскую кибитку, снял с себя военные доспехи и велел позвать к нему вечером Елену.

Октамасад поужинал, отдохнул и стал ждать. Время тянулось медленно. Она всё не появлялась. Ждать надоело. Он уже вскочил было, чтобы самому пойти к ней, вдруг на пороге показалась она, непередаваемо желанная. Сердце у царя застучало сильнее, кровь стала пульсировать по жилам, разжигая огонь во всех членах. Он схватился за сердце. Оно учащённо билось, пришлось сесть.

Она, как всегда, была восхитительна! Белокурые волосы, завитые локонами, обрамляли маленькую головку. Лицо полуовальное, на нём – огромные голубые глаза, как у Афродиты, небольшой греческий носик, полные губы, гордая посадка головы. А фигура- то, фигура! Словно у юной, неопытной девочки, коей она была когда-то, давно, когда, увидев её, он замер на месте и тоже схватился за сердце. Она всё так же желанна и притягательна, словно магнит. От Елены нельзя отвести глаз. Сидел бы, да смотрел на неё, не отрываясь, или всюду за собой таскал, чтоб радоваться, глядя на неё. Теперь ему стало ясно, почему царь Ариапиф не желал расстаться с ней ни на миг! Елена побледнела. Глаза – грустные, умоляющие, взгляд затуманенный, тоскующий.

Она встала у входа, не проходя внутрь.

Молчали оба. Елена стояла, всё так же опустив глаза вниз, не шевелясь. Он впился в её лицо, словно орёл, приготовившийся броситься на свою добычу!

Она продолжала молчать, не поднимая глаз. Он стал злиться: «Гречанка, какая ты гордая! Ну, подожди. Я изгоню из тебя эту царскую спесивую гордость! Но, как же ты распрекрасна! Никогда не лицезрел я более совершенной женщины! С ума сойти, ведь она может стать навсегда моей! Я трепещу от одной только мысли, что это – возможно! Уже не надо прятаться и кого-то бояться, могу во всеуслышание объявить всем – она моя! Никогда не забуду её ласки! Сколько счастья она мне подарила однажды! О, я не смогу жить без неё! Надо вымолить у неё прощение за смерть её сына!». И она вдруг подняла на него глаза. Слезы поползли по щекам, словно маленькие блестящие горошинки.

И у него сразу пропали злоба и все слова, приготовленные заранее. Ему вдруг стало не по себе, очень жалко её. Он поднялся со своего места, подошёл к ней, постоял так немного, не выдержал, руки сами, против его воли, потянулись к любимой. Он зарылся головой в её волосы, рассыпая их, прижимая её к себе всё сильнее, крепче.

Так они и стояли, ничего не произнося. Время шло. А они – молчали. Елена не убрала его рук со своих плеч. Вдруг он потянул за тесёмки и завязки, распустил их, открылась её белоснежная, упругая грудь. Он склонился над ней, стал целовать в каком-то полубезумном состоянии. Затем поднял на руки. Положил на ложе, снял с неё верхнее одеяние, разделся сам и, почти со стоном, продолжал лобзать. Она лежала, закрыв глаза, будто неживая. Потом он опомнился. Заговорил:

– Ну что же ты молчишь?! Ругай меня, бей, казни!

Она распрямилась и тихо прошептала:

– Ты теперь сам себя всю жизнь будешь казнить.

– Что-что? Не понял, объясни!

– Что же тут объяснять, ты убил своего сына! Вот и получилось, что ты, как Кронос, сожрал своего сына. Тот, по предсказанию, боялся, что дети убьют его, и, при рождении их, всех пожирал. А, одного из новорожденных, Зевса, супруга Кроноса спрятала от него. Тот остался жив! Знать бы мне наперёд обо всём, тоже спрятала б своевременно Скила от тебя.