Соглядатай

– Знаю. Но он был виновен, и он убил бы еще кого-нибудь.

– Не наше дело это решать, мы психологи, а не полицейские, не судьи…

Нелли взволнованно прошлась по кабинету, остановилась и покачала головой.

– Вот че-орт, – выдохнула она. – Какой же ты дурак, это же…

– Я понимаю, ты злишься.

– Это верно. В смысле – ты понимаешь, что, если эта история всплывет, ты потеряешь работу.

– Я знаю, что допустил ошибку, это меня гнетет, но до сих пор я верил, что остановил убийцу.

– Проклятье, – буркнула Нелли.

Эрик взглянул на визитную карточку, лежавшую на столе, и стал набирать номер комиссара.

– Что ты делаешь? – спросила Нелли.

– Я должен рассказать об алиби Роки, про руку и ухо, и…

– Расскажи, – согласилась Нелли. – Но что, если ты оказался прав? Что, если алиби – фальшивка? Тогда нет никаких параллелей.

– Наплевать.

– И поразмысли над тем, чем ты будешь заниматься остаток жизни. С медициной придется завязать, ты потеряешь доход, может, попадешь под суд. Скандал, газетные писаки…

– Я сам виноват.

– Лучше узнай сначала насчет алиби. Если оно действительно существует, я сама на тебя заявлю.

– Спасибо, – усмехнулся он.

– Я серьезно, – сказала Нелли.

Глава 18

У гаража Эрик вылез из машины, торопливо прошагал по мощеной дорожке к темному дому, отпер дверь и вошел. Он зажег свет в прихожей, но не стал снимать верхнюю одежду, а по крутой лестнице спустился в подвал, где хранился обширный архив.

В запертом несгораемом шкафу Эрик держал документы, относящиеся к проведенным в Уганде годам, к крупному исследовательскому проекту Каролинского института и встречам с пациентами в психиатрической клинике. Все письменные материалы содержались в амбарных книгах и историях болезни. Записи всех встреч были переведены на восемь внешних жестких дисков.

С гулко бьющимся сердцем Эрик отпер один из шкафов и перенесся в год, когда судьба Роки Чюрклунда пересеклась с его судьбой.

Эрик вытащил черную картонную папку и быстро прошел в кабинет. Включил свет, взглянул в черное окно, развязал шнурок и положил раскрытую папку на стол перед собой.

Это было девять лет назад, в совсем другой жизни. Беньямин ходил в начальную школу, Симоне писала диссертацию по искусствоведению, а сам он только-только открыл совместно с доцентом Стеном В. Якобссоном Центр кризисных и травматических состояний.

Сейчас Эрик уже не помнил последовательности событий, приведших его к участию в группе судебно-психиатрической экспертизы. Вообще-то к тому времени он решил никогда больше не браться за подобные дела, но его коллега Нина Блум обратилась за помощью, поскольку обстоятельства оказались из ряда вон выходящими.

Эрик вспомнил, как сидел в тот вечер в своем новом кабинете, читая присланные прокурором материалы. Мужчину, которому предстояло пройти обследование, звали Роки Чюрклунд, он служил пастором в приходе Салем. Его арестовали за убийство сорокатрехлетней Ребекки Ханссон, которая пришла на утреннюю службу и потом осталась для личной беседы в воскресенье, предшествовавшее убийству.

Убийство было невероятно жестоким, в нем чувствовалась бездна ненависти. Лицо и руки жертвы были изуродованы. Женщина лежала на кухонном полу, правая рука прижата к горлу.

В деле фигурировали довольно веские доказательства. Роки отправлял жертве угрожающие сообщения, отпечатки его пальцев и его волосы обнаружились в ее доме, кровь Ребекки совершенно точно была на его полуботинках.

Его объявили в розыск за убийство и взяли семь месяцев спустя при серьезной аварии на въезде на шоссе в Бруннбю. Роки угнал машину в Финсте и ехал по направлению к Арланда.

В аварии Чюрклунд получил тяжелые повреждения мозга, которые привели к эпилептической активности во фронтальных и височных долях обоих полушарий.

Он был обречен страдать от приступов автоматизма и потери памяти до конца своей жизни.

Когда Эрик впервые увидел Роки Чюрклунда, на его лице краснели шрамы после аварии, рука была в гипсе, а волосы на голове едва начали отрастать после операций. Роки был рослым громогласным мужчиной. Почти двухметровый, широкоплечий, с огромными руками и мощной шеей.

Иногда он ни с того ни с сего терял сознание – падал со стула, переворачивал хлипкий столик со стаканом воды и графином и ударялся плечами о пол. А иногда эпилептическая активность была почти незаметной. Роки просто становился слегка подавленным, а потом не мог вспомнить, о чем они говорили.

У Эрика наладился контакт с его подопечным. Пастор, без сомнения, обладал харизмой. Создавалось впечатление, что речи его идут прямо из сердца.

Эрик полистал свой журнал, в котором делал короткие заметки во время беседы. Можно было последовательно проследить за темой и содержанием каждого разговора.

Роки не отрицал убийства, но и не признавался в нем. Он говорил, что вообще не помнит Ребекку Ханссон, и не мог объяснить, как отпечатки его пальцев оказались в ее доме, почему у него на ботинках ее кровь.

В лучшем случае Роки очерчивал островки воспоминаний, пытаясь припомнить что-нибудь еще.

Однажды он рассказал, что у них с Ребеккой был прерванный половой акт в ризнице. Он помнил подробности, вроде жесткого ворсистого ковра, на котором они лежали. Старый подарок от молодых женщин сельского прихода. У Ребекки были месячные, и после нее осталось пятно крови, как после девушки, сказал он.

Во время следующего разговора он уже не помнил об этом.

Заключение экспертов гласило: преступление совершено под влиянием серьезного психического расстройства. Группа сочла, что Роки Чюрклунд страдает от тяжелейшего нарциссического расстройства личности с параноидальными составляющими.

Эрик пролистнул обведенную в кружок запись: «Проститутки + наркомания» в своем журнале, потом наткнулся на заметки о лекарственных препаратах.

Конечно, ему не следовало выносить суждение о виновности Чюрклунда, но со временем Эрик уверился в том, что Роки виновен и его психическое расстройство служит фактором огромного риска – он и дальше будет совершать жуткие преступления.

Во время одного из последних разговоров наедине, когда Роки рассказывал о праздновании окончания школы в украшенной зелеными ветвями церкви, он вдруг поднял на Эрика глаза и сказал, что не убивал Ребекку Ханссон.

– Я сейчас все вспомнил. У меня алиби на весь вечер, – сказал он.

Роки написал имя «Оливия» и адрес и отдал бумажку Эрику. Они продолжили беседу, Роки говорил обрывочно, замолчал, посмотрел на Эрика, после чего с ним приключился серьезный эпилептический припадок. После него Роки ничего не помнил, не узнавал Эрика, только шептал, что ему позарез нужен героин, что он готов убить ребенка, лишь бы получить тридцать граммов медицинского диацетилморфина в запечатанном флаконе.

Эрик никогда не воспринимал всерьез заявление Роки об алиби. В лучшем случае это была ложь, в худшем – Роки подкупил или запугал кого-то, вынудив этого человека свидетельствовать в его пользу.

Эрик выбросил бумажку с именем, и суд приговорил Роки Чюрклунда к заключению в судебно-психиатрической клинике с особыми предписаниями насчет отпуска за пределы больницы.

Девять лет назад в Брумме была убита женщина, и это убийство очень напоминало убийство Ребекки Ханссон, подумал Эрик, закрывая картонную папку с пометкой «Роки».

Агрессия и ярость, направленные на лицо, шею и грудь.

Впрочем, подобные убийства не уникальны. Речь тут может идти о бешеной ревности бывшего мужа или агрессии, отягченной приемом рогипнола и анаболических стероидов, об убийстве чести или о ярости сутенера, который карает сбежавшую проститутку в назидание прочим.