Фантазия его стоп избегает,
Овидию лишь в низком подражает…[164 - Отрывок из стихотворения Г. Ф. Лавкрафта «Фрагмент на Уитмена» («Fragment on Whitman», приблизительно 1912). (Примеч. перев.)]
Лавкрафт продолжал в том же заносчивом тоне: «Взгляды мистера Исааксона на расовые предрассудки, обрисованные в его „Майнор Ки“, слишком субъективны, чтобы быть беспристрастными. Он, возможно, негодует на более или менее явное отвращение к детям Израиля, которое всегда пронизывало христианский мир, и все же человеку его разборчивости следовало бы отличать этот непросвещенный взгляд… от естественного и научно объективного чувства, которое не дает черным африканцам испортить кавказское население Соединенных Штатов. Негры фундаментально стоят биологически ниже всех белых и даже монгольских рас, и северным народам иногда необходимо напоминать об опасности, которой они подвергаются, слишком свободно даруя им привилегии общества и правительства… Ку-клукс-клан, этот благородный, но оклеветанный отряд южан спас половину нашей страны от уничтожения… Расовые предрассудки есть дар природы, предназначенный для сохранения в чистоте различных ветвей человечества, которые развили эпохи…
„Консерватив“ не приемлет сильных выражений, но он полагает, что не переступает границ пристойности, заявляя, что публикация статьи под названием „Великое Мужество“ является преступлением, которое в глазах урожденного американца арийской крови заслуживало бы сурового законного наказания. Эти призывы к населению отказаться от военной службы, когда призывают под флаг их страны, являются возмутительными нападками на устои патриотизма, которые превратили нашу страну из дикой пустыни в могущественный союз штатов…»[165 - Charles D. Isaacson «Discussions of Charles D. Isaacson» в «In a Minor Key», Jun. 1915, pp. 7f; «The Conservative», I, 2 (Jul. 1915), pp. 9f. Эта и другие передовицы Г. Ф. Лавкрафта в «Консерватив» приведены в более полной форме в Howard Phillips Lovecraft «Something About Cats and Other Pieces», Sauk City: Arkham House, 1949, pp. 252–77.]
В сдержанном ответе Исааксон защищал Уитмена, мир, расовую терпимость и демократию. Он также использовал аргумент ad hominem, и с более верной целью, нежели его молодой противник: «От „Консерватив“ исходит затхлый запах, как от старых книг, и воображение бессознательно уносится в дни Рэли, Елизаветы и Лавлэйса…[166 - Ad hominem (лат.) – применительно к человеку, т. е. апеллирующий к чувствам или предубеждениям читателя или слушателя или же касающийся личных качеств, а не доводов собеседника. Елизавета I Тюдор (1533–1603) – английская королева с 1558 г.; Ричард Лавлэйс (1618–1659) – английский поэт, дворянин. (Примеч. перев.)]
Я уже сказал, что сочинения мистера Лавкрафта отдают библиотекой. Они книжные. Они из воображаемого мира. Все столь искусственно во всех сочинениях „Консерватив“»[167 - Charles D. Isaacson «Concerning the Conservative» в «In a Minor Key», Opus 2, pp. 8f.].
Исааксон точно указал на главную слабость Лавкрафта как мыслителя. Хотя и будучи весьма начитанным, он имел обыкновение напыщенно говорить на темы, о которых имел лишь поверхностное книжное знание, без всякого непосредственного знакомства с ними или личного опыта. Друзья, которым он излагал свои незрелые идеи, обычно находились под впечатлением его образованности, чтобы возражать ему. Его длительная изоляция привила ему «ту поспешность в составлении суждений и тот недостаток критического чувства в их проверке, которые часто являются результатом самообразования, полученного при безмерном и беспорядочном чтении».
Лишь по случайности Лавкрафт натолкнулся на сочинения, отстаивавшие превосходство арийской расы, сухой закон и воинствующий национализм. Ему словно явился ангел, и он незамедлительно и страстно принял эти доктрины, без всякого представления, насколько в действительности были слабы, неубедительны и опровержимы доводы по этим вопросам.
Более того, не всегда ясно, насколько серьезно можно воспринимать более скандальные взгляды Лавкрафта. Он признавался, что ради спора часто принимал «любое убеждение, забавляющее меня или противоположное мнению присутствовавших». Его письма, как он сказал позже, были просто «болтовней… на темы, в которых может разбираться лишь ученый».
Третий «Консерватив» содержал статью Лавкрафта «Допустимая рифма», отмечавшую, что правила ужесточились, с тех пор как Александр Поп рифмовал «shy» с «company» и «join» с «line»[168 - Fletcher Pratt «Secret 8c Urgent» (N. Y.: 1939), p. 85; письмо Г. Ф. Лавкрафта Дж. Ф. Мортону, 26 мая 1923 г.; «The Conservative», 1,3 (Oct. 1915), p. 5. Лавкрафт, очевидно, не знал, что во времена Попа «join» и «line» в речи часто рифмовались, будучи произносимыми с дифтонгом (вроде того, что сегодня слышен в Нью-йоркском пролетарском говоре в слове «learn»), средним по звучанию между дифтонгами в нынешних «join» и «line».]. Остальное место выпуска занимали две другие вспышки. «Возрождение мужественности» начинается: «После унизительного разгула трусливого пацифизма, в котором в последнее время увязла наша сонная и изнеженная общественность, кажется, появляется легкое чувство стыда, и вопли одержимых миром – любой – ценой уже не так неистовы, каковыми они были несколько месяцев назад… Почему кто-то из здравомыслящих людей может верить в возможность всестороннего мира – это выше понимания „КОНСЕРВАТИВ“».
В то время многие все еще идеализировали войну. Они представляли себе битвы с отрядами и знаменами, атакующей кавалерией, вооруженной пиками и саблями. Полное крушение иллюзий, последовавшее после Первой мировой войны, возымело действие лишь в двадцатых годах, когда широко распространились трезвые отчеты о грязной бойне позиционной войны.
Другая статья в «Консерватив», «Выпивка и ее друзья», начинается: «Пока циничная пресса, возмущавшаяся политическими актами мистера Уильяма Дж. Брайана, в подобострастном ликовании рукоплещет каждому шагу его преемника, Роберт Лансинг, премьер-министр Соединенных Штатов [sic] и, по-видимому, человек, жаждущий укрепления нашей страны, только что возродил отвратительную традицию подачи спиртных напитков на американских государственных приемах»[169 - «The Conservative», 1,3 (Oct. 1915), pp. 8, 10.].
Лавкрафту надо было еще многому научиться.
Вопреки растущему разочарованию в своих барочных стихотворениях, Лавкрафт продолжал вымучивать их из себя. Он оправдывал свои поэмы тем, что они были лучшим, что ему удавалось:
«Некоторые мои скрипучие двустишия на днях были опубликованы в „Пинфевер“… Рассматривая их критически, я с трудом воздерживаюсь от той строгости, на которую обычно сетую у рецензентов. Можно было бы удивляться, почему я пытаюсь баловаться стихами, если не могу создать лучше этого, но я полагаю, что в столь тщетной погоне за девятью музами виновно врожденное упрямство».
«Я, несомненно, пережиток восемнадцатого века и в прозе, и в поэзии. Мой поэтический вкус и в самом деле с изъяном, ибо более всего я жалую звучные двустишия Драйдена и Попа…»
«Стихи экспромтом, или поэзия на заказ, естественны только тогда, когда за них берешься в спокойном прозаическом настроении. Если надо что-то сказать, то метрический механик вроде меня может легко перековать материал в технически правильное стихотворение…»[170 - Письмо Г. Ф. Лавкрафта Э. Ш. Коулу, 23 ноября 1914 г.; Р. Кляйнеру, 28 марта 1915 г.; 14 сентября 1915 г.]
Чтобы доказать свою правоту, Лавкрафт за десять минут выдал поэму в десять строк, «На получение открытки с лебедями», вдохновленное почтовой открыткой:
Печальный Лебедь с грацией унылой
Скорбит над фаэтоновой могилой… —
за которой последовала другая поэма в тридцать две строки, «Чарли из комедий», посвящение ранним фильмам Чарли Чаплина:[171 - Чарлз Спенсер Чаплин (1889–1977) – американский режиссер, актер и сценарист, оказавший своими комедиями глубокое влияние на развитие мирового кино. Де Камп, судя по всему, слишком образно выразился, ибо стихотворение «На получение открытки с лебедями» приведено Лавкрафтом в письме Рейнхарту Кляйнеру от 14 сентября 1915 г., «Чарли из комедий» – от 30 сентября 1915 г. (что можно понять из его же примечаний), и нет никаких сведений, что они были сочинены одно за другим. (Примеч. перев.)]
Вот вниз головой летишь,
В кино ты как живой.
Походкой смешной скользишь
В истории любой…
Хотя Лавкрафт и говорил, что в 1916 году он перенес еще одно «нервное расстройство»[172 - Письмо Г. Ф. Лавкрафта Р. Кляйнеру, 30 сентября 1915 г., А. де Кастро, 14 октября 1934 г.], в этот и последующий годы он начал вести более активную жизнь. Он стал завсегдатаем кинотеатров, несмотря даже на то, что, по его мнению, по цене кинокартины «должны отвечать низким вкусам безмозглого и неразборчивого сброда». Равным образом, хотя он и восторгался Чарли Чаплином, «атмосфера нищеты слишком часто омрачает достоинства игры Чаплина. Спустя некоторое время разборчивый глаз устает от созерцания лохмотьев и грязи» и предпочитает «беззаботные, пленительные выходки» Дугласа Фэрбенкса-старшего, который, по крайней мере, обладает «определенной полноценностью»[173 - Письмо Г. Ф. Лавкрафта Э. Ш. Коулу, 30 сентября 1923 г.; Р. Кляйнеру, 14 октября 1917 г.]. Когда в январе 1917 года провиденсский Театр Фэя объявил конкурс среди критиков на картину «Скульптор из Фив»[174 - «Скульптор из Фив» – фильм режиссера Юджина Мура (1917), действие происходит в Древнем Египте. (Примеч. перев.)], Лавкрафт выиграл приз в двадцать пять долларов – несмотря на то, что его рецензия была издевательской.
До середины 1917 года Лавкрафт издавал «Консерватив» поквартально. Четвертый номер первого тома и четыре второго содержат больше материалов коллег Лавкрафта и меньше его самого, нежели в предыдущих выпусках, так как ему начали слать для печати поэмы, эссе и рассказы другие любители.
Эссе прославляли Британскую империю и излагали взгляды противников отделения американских колоний от Англии времен Войны за независимость. В них осуждались Германия и прогермански настроенные ирландцы, жившие в США. Лавкрафт написал несколько статей, некоторые из них содержали нападки на современное искусство, поэзию Т. С. Элиота и идею писательского союза.
В своих письмах Лавкрафт по-прежнему давал выход чемберленовским арийским тирадам: «Наука демонстрирует нам бесконечное превосходство тевтонских арийцев над всеми другими, из чего нам становится ясно, что их власть останется неоспоримой. Любые расовые смеси могут единственно лишь ухудшать результат. Тевтонская раса, будь то в Скандинавии, других частях континента, Англии или Америке, является сливками человечества…»[175 - Письмо Г. Ф. Лавкрафта Р. Кляйнеру, 25 ноября 1915 г.]
После своей вспышки в первом «Консерватив» Лавкрафт тем не менее опубликовал лишь один арийский порыв. Это была «Тевтонская боевая песнь» в «Юнайтед Аматер»:
На троне в смехе Вотан, бог-властитель,
Сзывает чад своих к себе в обитель.
Раскаты Тора наверху гремят,
Валькирии с оружием летят:
Все силы грозных Асгарда богов
Болванов будят от их мирных снов…
И так далее на шестьдесят строк. Лавкрафт добавил «Примечание автора»: «Здесь автор стремится возвести беспощадную жестокость и потрясающую храбрость современных тевтонских воинов к наследственному влиянию древних северных Богов и Героев… Хотя мы можем справедливо сетовать на чрезмерный милитаризм кайзера Вильгельма и его сторонников, мы не можем равным образом согласиться с теми изнеженными проповедниками вселенского братства, которые отрицают достоинство той мужественной силы, что удерживает нашу великую североевропейскую семью в ее положении неоспоримого превосходства над остальным человечеством и которая в своей чистейшей форме сегодня есть бастион Старой Англии»[176 - «The United Amateur», XV, 7 (Feb. 1916), pp. 85f.].
После этого Лавкрафт уже ничего не издавал во славу тевтонских арийцев. Возможно, он нашел, что затруднительно быть настроенным одновременно протевтонски и антигермански.
После второго тома «Консерватив» время Лавкрафта все больше и больше занимали другие интересы. Поэтому третий, четвертый и пятый тома, появившиеся в июле 1917, 1918 и 1919 годов соответственно, состояли лишь из одного выпуска каждый. «Консерватив» 1918 года содержал три эссе Лавкрафта, которые ныне переизданы. «Презренная пастораль» защищает данный жанр поэзии; «Время и пространство» подчеркивает ничтожность человека и вселенной; «Merlin Redivivus»[177 - Merlin Redivivus (лат.) – Мерлин (чародей в сказаниях о короле Артуре и рыцарях Круглого стола), снова употребленный в дело. (Примеч. перев.)] сетует на рост спиритуализма и оккультизма, который сопровождает любую продолжительную войну.
Хотя издание 1919 года в основном состояло из работ друзей Лавкрафта по любительской печати, пара редакторских статей показывала, что он все еще отстаивал свои шовинистические, ультракапиталистические взгляды. Статья «Лига» – насмешливые нападки на только образованную Лигу Наций: «Бесконечна доверчивость человеческого разума. Едва лишь выйдя из периода неописуемого опустошения, вызванного жадностью и вероломством нации, которой неблагоразумно доверились, в результате чего цивилизация была захвачена врасплох безоружной, мир намеревается еще раз принять политику слащавого легковерия и вновь разместить свою веру на жульнических клочках бумаги, известных как договоры и соглашения… Войны, уменьшение числа которых было открыто признано целью предполагаемой Лиги, являются тем, что невозможно искоренить полностью. Как естественное выражение таких неотъемлемых человеческих инстинктов, как ненависть, жадность и воинственность, их всегда необходимо учитывать…»
Отдавая должное Лавкрафту, Лига оказалась почти такой же безрезультатной, как он и предрекал. У другой его передовицы, «Большевизм», тон был вполне предсказуемый: «Самой тревожной тенденцией, наблюдаемой в нашу эпоху, является растущее пренебрежение к укоренившимся силам закона и порядка. Вдохновленные или нет гибельным примером почти недочеловеческой русской черни, неразумные элементы по всему миру представляются воодушевленными исключительной порочностью и выказывают симптомы вроде тех, что проявляются у толпы на грани панического бегства. Пока многоречивые политиканы предрекают вселенский мир, длинноволосые анархисты проповедуют социальный переворот, означающий не что иное, как возврат к дикости или средневековому варварству…»[178 - «The Conservative», V, 1 (Jul. 1919), pp. 9ff. (В последнем приведенном отрывке у Лавкрафта в оригинале игра слов: «long-winded» – «многоречивый» и «long-haired» – «длинноволосый». – Примеч. перев.)]
Не зная истины, можно было бы представить автора этих строк старым тучным магнатом, стоящим у окна своего клуба и высматривающим снаружи толпу, оплакивая при этом радикализм всех президентов Соединенных Штатов после Уильяма Мак-Кинли.
Относительно писательства любительская пресса научила Лавкрафта мало чему новому, поскольку в знании литературы он уже намного превосходил большинство любителей. Тем не менее она дала ему то, в чем он отчаянно нуждался, – круг друзей. Издатели-любители писали ему, чтобы предложить свои работы для его журнала или обсудить любительский бизнес. Многие из этих корреспондентов стали его друзьями по переписке, некоторые, как, например, Коул, Кук, Даас, Хоутейн и Кляйнер, наведывались к провиденсскому отшельнику в гости.
Когда осенью 1917 года в доме Лавкрафтов появился Кук, Лавкрафт поначалу был поражен «старинным котелком, неглаженой одеждой, поношенным галстуком, засаленным воротничком, растрепанными волосами и отнюдь не безукоризненно чистыми руками» своего посетителя. Но вскоре он решил, что энциклопедические речи Кука более чем восполняют его недостаток опрятности. Лавкрафт даровал Куку контракт на печать его «Консерватив».
Кук не понравился Сюзи Лавкрафт, но она прониклась симпатией к другому визитеру – Рейнхарту Кляйнеру (1892–1949), долговязому бруклинцу с копной волос, работавшему помимо прочего бухгалтером в «Файрбенкс Скейл Компани» и позже ставшему мировым судьей. Кляйнер познакомился с Лавкрафтом в 1916 году, когда с другими любителями ехал на съезд в Бостон. Они доплыли на корабле до Провиденса, где пересели на поезд. Кто-то позвонил Лавкрафту, и тот пришел на станцию поприветствовать их. Кляйнер вспоминал: «Тогда он выглядел довольно юным и, как мне показалось, был очень приятной внешности. Что меня поразило, так это его крайняя формальность в поведении и чрезвычайно любезная манера в подходе…»
В следующем году Кляйнер посетил Лавкрафта: «У дверей дома на Энджелл-стрит, 598 меня встретила его мать, женщина ростом лишь немного ниже среднего, с седеющими волосами… Она была очень сердечной и даже оживленной и в следующий миг препроводила меня в комнату Лавкрафта. В те дни он еще не преодолел некоторую натянутость в поведении…
Я заметил, что каждый час или около того его мать появлялась в дверях со стаканом молока, которое Лавкрафт выпивал. Мне вроде бы предложили чашку чая, но к тому времени мне стало жарко в комнате, и я подумал, что было бы неплохо предложить немного прогуляться. Я немного отвлекусь и замечу, что комната, в которой я сидел, была довольно маленькой и с трех сторон была заставлена книгами, в основном старыми».
Хотя Лавкрафт говорил, что не испытывает интереса к редким книгам как таковым, он унаследовал впечатляющую фамильную коллекцию старых томов. Помимо подшивок периодических изданий восемнадцатого века, у него было около сотни книг, изданных до 1800 года, в том числе несколько книг семнадцатого века и одна за 1567–й. Самым ценным отдельным предметом его коллекции, по его словам, был экземпляр «Magnalia Christi Americana» Коттона Мазера, датированный 1702 годом.
«На стене рядом с его столом висели небольшие портреты Роберта Э. Ли, Джефферсона Дэвиса и один или два других. Прямо над столом висел календарь; это был „Фермерский календарь“, с которым он был знаком уже много лет».
Коллекционирование старых «Фермерских календарей» было долгим увлечением Лавкрафта. Он пригласил Кляйнера на одну из прогулок по старинным местам, которыми так прославился. Они прошли по Провиденсу несколько миль, в то время как Лавкрафт показывал старинные здания и рассказывал об их истории и архитектуре.
«По дороге к его дому, пока мы оставались в деловой части города, я предложил зайти в кафетерий выпить чашечку кофе. Он согласился, но себе заказал молоко и смотрел на меня с некоторым любопытством, пока я допивал кофе и доедал пирожное, а может, и пирог. Мне пришло на ум, что это посещение людной закусочной – самой скромной, – возможно, было явным отклонением от его обычных привычек…
Мне всегда казалось, что основные инстинкты Лавкрафта были совершенно нормальными. Выведенный из угнетающей больничной атмосферы своего дома и из-под опеки матери или тетушек, он поразительно оживал. Более того, он по-настоящему умел понравиться другим»[179 - Rheinhart Kleiner «А Memoir of Lovecraft» в Howard Phillips Lovecraft «Something About Cats and Other Pieces», Sauk City: Arkham House, 1949, pp. 218ff; письмо Г. Ф. Лавкрафта Р. Ф. Сирайту, 15 октября 1933 г.].
Много позже Лавкрафт сказал, что не любит молоко, если только оно не смешано с кофе и какао. Он также выпивал огромное количество кофе, хотя, бывало, пил и «Постум» или другие заменители кофе с идентичным вкусом.
В 1914 году Даас, призвавший Лавкрафта в ряды издателей-любителей, свел его с Морисом Винтером Мо (1882–1940). Мо преподавал в средней школе английский язык, сначала в Аплтоне, а затем, начиная с 1920 года, в Милуоки. Он был ученым мужем, семитологом, читавшим клинопись, а также благочестивым пресвитерианином, старейшиной в своей церкви.
Через переписку Мо познакомил Лавкрафта с еще двумя друзьями. Первый был Айра Альберт Коул, поэт-ковбой из Канзаса. Другой был одним из бывших учеников Мо, высокий, крепкий, взъерошенный молодой интеллектуал по имени Альфред Галпин (род. 1901).