Поэзия зла

Поэзия зла
Лайза Рени Джонс

Tok. Внутри убийцы. Триллеры о психологах-профайлерах
ОТ АВТОРА БЕСТСЕЛЛЕРОВ NEW YORK TIMES.

Психологический триллер с особой зачаровывающей эстетикой. Серийный убийца не столько отвратителен, сколько противоестественно изыскан и прекрасен.

Кто-то называет его мужем или отцом.

Кто-то называет его другом или коллегой.

Но единственное имя, имеющее для него значение – Поэт…

«УБИЙЦА С ТАЙНЫМ ПЛАНОМ».

В Остине, штат Техас, действует серийный убийца – единственный в своем роде. Все его жертвы – люди, так или иначе оскорбившие поэзию. Он умерщвляет их цианидом, а в рот вкладывает листок со стихотворными строками. Больше – никаких следов. И еще: похоже, Поэт проявляет особый интерес к одной женщине. И она…

«ДЕТЕКТИВ С ТЕМНОЙ ТАЙНОЙ».

Саманта Джаз – лучший профайлер полицейского управления Остина, прирожденный сыщик. Она чувствует зло в людях – и никогда не ошибается. Кроме одного раза – когда не почувствовала его в своем отце, и это чуть не сломало ей карьеру…

«ПОЭЗИЯ СО СМЕРТЕЛЬНЫМИ РИФМАМИ».

Это дело грозит стать ее первой неудачей. Оно сплетено из сравнений и метафор, не дающих ответы ни на один ее вопрос; лишь, как дописанные строфы, множатся мертвые тела. Но Саманта чувствует, что постепенно приближается к Поэту. А еще – что он так же неумолимо приближается к ней…

Лайза Рени Джонс

Поэзия зла

Lisa Renee Jones

THE POET

The Poet Copyright © 2021 by Lisa Renee Jones. All rights reserved.

© Шабрин А.С., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство Эксмо», 2023

Пролог

1996

ДЖОРДЖТАУН, ШТАТ ТЕХАС

Тук, тук. Тук, тук…

Я резко перевожу взгляд с симпотной девчонки в углу (она у нас новенькая, сегодня первый день) на переднюю часть класса, где, сведя остренькое лицо в брюзгливую гримасу, постукивает по столу указкой сестра Мэрион. Злится и брюзжит она почти так же часто, как мой отец.

– Ну, хватит тараторить, – выговаривает она чеканным голосом. – Развели тут птичий базар… Мы здесь не за этим, а затем, чтобы воздавать должное нашему Господу, используя для этого свои умы по полной. Ну-ка, как нужно использовать свои умы, а? Вопрос ко всем!

– По полной, сестра Мэрион! – торопливым нестройным хором отвечает класс.

– Вот так-то. – Она милостиво кивает. – Чего ни в коем случае не достичь, если не проявлять внимательности. А какая уж тут внимательность, когда ваши рты несут что попало… Говорить же нужно взвешенно, продуманно и дисциплинированно.

Она усаживается за свой просторный деревянный стол, укладывая указку сверху. Уф-ф… Как я ее ненавижу, эту указку.

– Итак, – возглашает сестра Мэрион, – сегодня мы приступаем к разделу поэзии.

Она открывает хрестоматию и затягивает что-то рифмованно-заунывное. Скукотища. Бе-е… Непонятны даже слова, что пузырятся у нее на губах.

Веки у меня тяжелеют, трепеща от вязкого зова дремоты. Я борюсь с ней, как могу, но подбородок все равно не слушается и никнет, вместе с головой обвисая на грудь. Приходится подпирать щеку рукой. О нет! От толчка адреналина я встряхиваюсь и вскидываю голову. Сердце мечется в страхе, что меня подловили. Но сестра Мэрион смотрит не на меня, а в книгу, декламируя очередную нудятину. На меня накатывает облегчение; при этом я отчаянно пытаюсь оставаться начеку и делаю единственное, что наверняка удержит меня от засыпания.

Мой взгляд исподтишка вновь скользит по симпатяшке с веснушчатым личиком, обрамленным рыжими кудряшками. Я хмурюсь. По виду она заметно старше любого из нас. Лет, наверное, двенадцать или тринадцать, когда нам здесь всем по десять-одиннадцать. Что ее, интересно, сюда занесло? Неужели второгодница? А ее папаша такой же злюка, как мой, и суется в успеваемость, тоже вроде моего?

– Генри Оливер!

Мое имя! А следом «тук» указкой по моему столу.

Я чуть не вскакиваю. Сердце во мне тоже скачет, примерно как от отцова крика, когда он реально заводится. Сдавливая дыхание, поднимаю глаза и вижу над собой нашу классную.

– Сестра Мэрион?

– Отрадно, что ты хотя бы в этом году заучил мое имя, – с ноткой ехидства говорит она.

Класс взрывается смехом, а мне глаза щиплют слезы смущения. Но плакать нельзя. Отец у меня говорит, что плач – это для сосунков. За что их и лупят.

– Ну хватит! – бросает сестра Мэрион, и все мгновенно поджимают хвосты. Теперь в классе тишина, но все смотрят на меня, включая нашу классную. – Мы здесь не затем, чтобы пялиться на хорошеньких девочек, Генри, – выговаривает мне она. – Да-да, я видела, как ты засматривался на нашу новенькую.

Меня продирает колючий стыд. О боже, только не это! Господи, господи, пронеси… Зачем ты так со мной… Ужас как тянет рвануть с места и выбежать прочь из класса.

– Мы здесь не за этим, – еще раз повторяет классная. – А затем, чтобы чтить своими мыслями Господа. Вы со мной согласны, молодой человек?

– Да, сестра Мэрион, – я торопливо киваю.

– Ну так заставьте же вашего Отца Нашего гордиться вами, – говорит она повелительно. – Чтение стихов сегодня мы начнем с вас. Прошу.

Меня обдает ознобом. Только не это…

– Вы хотите говорить с моим отцом, сестра Мэрион?

– Я имею в виду Отца Нашего, Иисуса Христа. С ним вы сейчас и будете разговаривать. Прошу за мной.

Повернувшись на своих «лодочках», она шагает через класс и усаживается за свой стол.

– Ну?

Все взгляды устремлены на меня, а я, чтоб не уронить очки, подпихиваю их пальцем на переносицу. При этом рука по-глупому дрожит, и это, наверное, заметно ребятам из класса. Конечно, заметно. Все за мной наблюдают, ожидая, чтобы снова посмеяться надо мной. На ослабевших ватных ногах я встаю – выбора-то нет, – впиваясь изнутри ногтями в потные сжатые кулаки.