Под небом

Рони помялся, опустил взгляд. Коли бы все коршуны так хорошо свое дело знали – сидеть воробьям на земле битыми калеками. А может, все дело в том, что воробьи никогда и не были настолько хороши, чтобы на них такую охоту собирать.

Эта мысль сжала что-то в его утробе. И ему – всего на один крохотный миг – захотелось и впрямь стать маленьким, потешным воробейчиком. Слишком тощим и скромным, чтобы ходить на монетный двор, как к себе домой, или гоняться за Джеки Страйдом.

– Верно, – тихонько добавил Рони и заметил: – Плохое нынче время для легенд.

– Легенды в хорошие времена и не рождаются, – отмахнулся Виктор.

Рони примолк. Попытался вспомнить, когда же в Гэтшире для него или старых воробьев бывали пригожие времена. Крыши протекали, жандармы зверствовали, за работу дрались в очередях. Лавки полнились жратвой – это да, вот только исключительно в квартале знати, да за такие деньжищи, что жизнь воробья столько не стоила. По юности Рони еще пыжился, гордо щеки раздувая: «Уеду прочь, не сыщете!» Жанет примирительно улыбалась и трепала его по взмокшим рыжим волосам на затылке. И грустнели ее глаза – хуже, чем оплеуху получить. Это уж потом он понял, сдружившись с Дагом и остальными ребятами, что с другого края материка прибыли, – те же лавчонки и там, те же беды, хоть и кажется издали, что надежды больше. Смени черепицу от коричневого к зеленому, под цвет флага, а протекать будет все так же.

– Так-то я и решил, что времена надо менять, – буркнул Рони себе под нос, от всей души, не подумав.

– Чем же? Кражами в полночь? – покосился Виктор через плечо. Приоткрыл дверь в одну из комнат, где пыль и вовсе не убирали. Рони прошмыгнул следом.

– Жить на что-то надо, – он оправдался, не подумав и во второй раз. А потом взялся за нападение: – Тебе ли меня укорять, а?

Коршун расположился на стуле, выдул пыль из кипы бумаг, что на столе забытыми лежали. Затем будто похвалил – кивнул с чувством:

– Верно. Оправдание у воробьев всегда крепкое было. А вот Джеки еще дальше пошел: побои, поджоги, террор. Считает, что городу одолжение сделал…

– Ну, уж хотя бы своих он точно не продавал! – Пусть вспомнит Виктор о нечистой совести, прежде чем других учить. – И для чего он тебе в трофеи? – Рони наклонил голову вперед, будто бодаться задумал. – Ради тепленького местечка под графом?

– Это у меня уже есть, – самодовольно хмыкнул Виктор.

«Выведай, что врагу жизни важнее, узнаешь – куда бить», – прохрипела Жанет, когда они проходили мимо жандармерии в конце Бронко-стрит. А до того – говорили о ее своднике.

– Значит, в амбициях дело? Завидуешь Джеки?

Воробей сдержал спесь и спросил осторожно, без гонора. Кажется, сработало. Виктор встал со стула, потянулся. Собрал отобранные бумаги, ударил стопкой по столу – выровнял по одному боку.

– Только дураку захотелось бы такой славы, Рони. Думаешь, стоит оно того? – Виктор посмотрел на закрытое окно, укрепленное по щелям газетными обрывками с клеем да каким-то тряпьем.

Смолчал Рони, не перебил: начал мысль, так пусть объясняется.

– Легендой, Рони, не становятся, подчистив и сотню чердаков, – Виктор небрежно загибал пальцы свободной руки, – или выкрав ключи из исподнего графа. Такой путь приведет к славе иного толка, – снова подсчет на пальцах, – славе первого из воробьев, славе висельника или, скажем… старшего – вполне.

Вблизи Виктор высился над ним только на полголовы. Рони казалось, что их разница в росте куда больше. Казалось от того, что Виктор часто глядел на других, подбородок задрав. Коршун подошел к стеллажу и закинул пачку бумаги на верхнюю полку, словно припрятал от чужих глаз.

– Легендой становится тот, кто уже и не воробей, и не коршун. Может, и не человек, – Виктор сложил руки на груди, да только выглядел вовсе не грозно, а так – будто озяб.

– Не мудри. Себя запутал, другим голову не морочь, – сказал Рони.

– С человеком хотя бы можно договориться.

– Или пулей угостить, а?

Виктор и бровью не повел:

– Верно. А с легендой… бестолково и то, и другое.

Рони прочистил горло и глубоко вздохнул. Совсем Виктор тронулся умом, сам не понимает, что за чушь городит, да с серьезным видом. Так и молчал коршун, мир разума покинув, ничего до конца не разъяснил.

«Ну и вляпался же я», – честно подумал Рони. И Жанет бы не смогла предсказать, в какую из выгребных ям угодил ее птенец. Слишком Виктор надрывается: за живое, за самую суть его держит эта облава. Разница между ними, что вода с огнем: Рони ищет лазейку, дабы отлынивать, а Виктору на месте не усидеть, как речь о легенде заходит.

– Личные у вас счеты, похоже, – Рони постарался добавить уверенности в свой тон. – Из-за него тебе клеймо поставили?

Виктор огрызнуться не успел, хоть лицо скорчил подобающее. Что-то резко опустилось Рони на плечо, и он подпрыгнул на месте, обернувшись.

– Можно и так сказать, – резко вклинилась Ульрика, каким-то ушлым образом подкравшись со спины. Точно воровкой была – кто еще так неслышно пройдет по коридору?

– Говорить-то каждый горазд, а тут делать надо. Вижу, ты свободна – найди ему пользу, – Виктор что-то передал ей тяжелым взглядом и решил избавиться от их компании.

Внизу веселились коршуны, напевая исковерканный гимн штата. Собрались на работу, один другого усерднее в труде…

– Сам больше всех и болтаешь, – нахмурился Рони, дождавшись, как останутся они со страшной женщиной одни. – Да не по делу.

Ульрика зафыркала, явно веселясь. Рони не возражал: пусть потешаются, над ним или вместе с ним. Он своего добьется. Его план давненько созрел.

Быть послушным мальчиком, глупенько улыбаться (это уж он точно умеет!). Затаиться, ждать. Прав Виктор и в этом: на охоте надобно знать врага. Успеет Рони добраться до Стоффа, самого Йельса или их соглядатаев – там и победа близко. Быть не может, чтобы в таком крупном логове ни одного помощника ему не нашлось. Даже если это сердобольный телеграфист, почтальон или прислужка, что верит в силу закона. Рони-то в ней давно изверился, но оскорбленную честь изобразить сумеет. Как же не суметь, когда стая сидит в подвале да приговора ждет?

***

Собор Распорядителя

Дэнни поднимался по винтовой лестнице – узкой и шаткой. Приварили ее до войны, и наверняка конструкция рухнет, стоит найтись прихожанину покрупнее. Снизу голосил детский хор. В соборе вели службу – отличная ширма для важных бесед.

Лучшей протекции в Гэтшире не найти. Только к Распорядителю и его ставленникам не совались с обысками. Иной бы подумал про мощи Распорядителя и их чудесные свойства – как иначе объяснить подобное чудо? Но Дэнни видел изнанку города. Жандармы не только спасали души, оплачивая десятину. Всякий начальник обнаруживал выгоду, обходя налог через святых: будь то торговля выпивкой или дамскими перчатками. Святые отцы не протестовали, обеспечивая ход дарам земным, прибылью не брезгуя. Особенно частили сюда с таможни, сбывая конфискат.

А Джеки вел старую дружбу с пастором Хэнком. И, куда без этого, дружба с Джеки несла завидный прибыток: там, куда боялись соваться законники, помогали воробьи.

Как бы Дэнни ни презирал местные порядки, необходимость такого сговора была очевидной. По крайней мере, пока Гэтшир не стал местом, пригодным для жизни.

Под крышей собора выстроили весьма просторный склад. Там Джеки и расхаживал, почти по расписанию прибыв к службе. Пожаловал оценить новую поставку. Дэнни лично проверил ящики еще ночью: почти три десятка шестизарядных, а патронов хватит хоть на два штурма. Самая щедрая поставка от пастора. Святой человек во всех смыслах.

Джеки наверняка и не поверил, что сделка состоялась. Теперь довольный ходит, в каждом шаге это видно. Дэнни остановился в нерешительности: принес худую весть, да и были они не одни. Хани при нем, самый верный птенец. Только рядом с Джеки на ее губах едва-едва, как бледный росток посреди улицы, пробивалась улыбка. Дэнни сглотнул, опустив глаза в пол: как бы не заметила его взгляда.

Хани, конечно же, его даже и не услышала, в отличие от легенды.

– Дэнни! – крикнул Джеки. Вернее, не крикнул: всегда говорил так громко, что казалось, будто глухие кругом. – Какими судьбами?

– Я ненадолго. На минутку-две. – Если бы и правда речь шла о пустяке, не потребовалось бы и лично встречаться… – Что, если я скажу тебе, что Сильва вернулся в город?

Дэнни всегда поражался, как такой страшный человек, как Джеки, еще мог улыбаться с теплотой.

– А я уж стал о нем забывать. Славно, славно, – Джеки отряхнул ладони от пыли и вскрыл еще одну из коробок. – Хорошо работаете, складно. Значит, скоро ждать его в гости?

От нервов Дэнни скрипнул зубами. Хани удивленно слушала их разговор.

– Боюсь, что это невозможно. Даже если бы он и явил такое желание. – Дэнни запнулся, поймав ледяной взгляд легенды, и тут же уточнил: – Сильва теперь ходит под Йельсом.