Под небом

Рони отодвинул поясницей стул, зловеще заскрипели деревянные ножки. Он преисполнился мрачной решимостью. За свободу борются не одним путем. И уж тем более выбирают не из тех, что коршуны силком подсунули.

– Спасибо, – буркнул он. Не за еду, коршунами поданную, а за наводку. Только им того знать не обязательно.

– Благодарности нам тут на хер не сдались, Рали, – ковырялся в ухе другой тип, поплечистее, с широкими кистями. Мизинец плохо подходил под задачу, и паренек морщился, только размазывая серу между пальцев. – Полезным будь.

– За это не тревожьтесь, – заверил всех Рони, умолчав главное. Благодарить они его будут до конца недолгих дней. А если не благодарить за урок, так поминать с чувством уж точно.

***

Через два часа ему нашли дело.

Кабан поднялся в зал да хлестанул по плечу, только приблизившись. Передал очередной приказ. На удивление – даже без отсебятины: Виктор ждал его во дворе. Рони не стал отказывать себе в удовольствии поупрямиться. И чуть дольше хлебал дармовой чай, хоть и презирал местные вкусы: зачем портить молоко чаем или чай – молоком?

Небо и без того не виднелось, а во дворе воробья больше ничего хорошего и не ждет. Сидеть бы так вечность, ни о чем не горюя, тревогу отогнать…

Через десять минут ему вспомнилось лицо Леи. Через пятнадцать – полуобморочный Ильяз. Через двадцать пять он уже кутался в чей-то китель, приготовившись к холоду.

За дверью его и правда ждала беда. Стрельбище. Вот здесь и начинают, вот с этих самых тряпиц, дрожащих на ветру при заднем дворе. Грязная мешковина да две краски – синяя с красным, обе блеклые, хуже, чем жизнь теперь у Рони.

Начинают с тряпиц, а падает замертво Стивен, такой доли не заслуживший. Рони бы никогда не подумал, что обе руки потерять – участь куда добрее. Может, и сам мыслить стал, как коршун, на одно дело с ними снюхавшись. Едва на порог штаба ступил, – не как заключенный, а хуже подельника, – тут же испортился. Возьмут ли его к Рьяным назад, коли живым выберется?

– Эгей, глянь-ка! Свежачок твой пожаловал, Виктор.

Подхватили Рони под локоть, он аж вздрогнул. Хорошо, что не взбрыкнул, в драку не полез – женщина подкралась. Точнее, на редкость непривлекательная, когда-то бывшая женщиной особа. На подбородке будто выбоина. И лицо, и кожа рук – почти щербатый бок какой-то амфоры.

«Женщина, порченая жизнью», – точнее не скажешь. Так сказала про себя Жанет, красуясь перед мутным зеркалом в заброшенной купели. И была не права. Вот это – достойный образец ее словам. Хворая на вид, точно доживать ей совсем малость осталось. И руки на месте не лежат – признак норова трусливого. Больше карманница, чем коршунам подруга.

– Тащи сюда, – громче обычного сказал Виктор.

Рони и не сразу его признал – в обычной одежде, со спины, не коршун и не воробей – служка канцелярии. Хорошо вливается в ряд горожан, по вечерам снующих в Гэтшире. Может, и в монетный двор как родной бы прошел да вынес по частям ценные бумаги.

«Только не с такой хмурой мордой уж точно», – хмыкнул Рони, как Виктор к ним повернулся.

– Теперь графья за опоздание приплачивают, я не пойму?

Сказал с такой злобой, словно весь мир не ко времени прибыл, а он один проклят в срок отбывать и захаживать. Рони хотел что-то заметить о том, что в такой неволе и просто на место явиться – уже щедро, но его мятеж перехватила незнакомка:

– Не помню, чтоб они и за дело норму платили.

Черты на лице Виктора смягчились, и он указал большим пальцем за свое плечо: к самой стойке. Там не пофилонишь, стрелять придется. Рони насупился – понял, что снова им распоряжались. Тяжело на сердце, а ноги сами идут, не для того уж явился, чтобы теперь бодаться.

– Ладно. Делай ставки, Ульрика. – Еще один унизительный кивок в его сторону от Виктора. – Опыт есть?

– Я не убийца.

Не распознал коршун выпада – или пропустил мимо ушей. Блеснуло железо на уровне груди, и Рони притих и побледнел, забыв на миг, как дышать. В руке у Виктора – тот самый квинс. Полновесный, всегда голодный до крови с одного легкого касания. Пока Стивена вспомнил, не сразу заметил, что дуло в ноги целит.

– Не заряжен, не трясись, – сказал Виктор, и страх подменился на злость. – Бери.

Зазнался, любимец графов. Не побоялся вот так протянуть оружие. Словно ничего вовсе не грозит: заелся, расслабился, как на жердочке, при кормушке…

Рони тряхнул головой. Оснастку для прогулок под небом и то проще достать. Не то что хранить – за детальку к квинсу жандармы засадят на год, если при обыске попадет. А за целые крылья на чердаке и не спросят.

Издевается коршун: и карасю ясно, что Рьяные – честные воробьи. С хищниками попутал, оклеветал, теперь стоит наглая морда, ответа ждет.

– Зачем мне в охотники? Я не из ваших.

Брезгливость почти завязала губы узлом, и Рони сделал шаг назад. Виктор и не терялся, точно каждому прохожему вручал шестизарядный револьвер, что и высшим чинам не всегда выдают.

– Убивать не буду, – посуровел Рони, кулаками подперев бока. Тело знает, что не в праве спорить, потому и сипит что-то из горла невнятное, со слабиной.

Коршун отмахнулся, будто бы это воробей с пять минут назад уговаривал выдать ему револьвер.

– И не надо. Это для защиты, а не трофеи собирать.

– Да?! – не удержался Рони, задохнувшись от возмущения. – Защита, значит?! А руки-то отнятые – эта ваша забава не в счет? А в спину беглецам – это тоже…

Остыл, правда, почти тут же: пойди-ка не остынь под таким черным взором.

– Ты бы так под небом ходить научился, как дерзишь, – глянул коршун исподлобья, а голос не повысил. И этого хватило, чтобы Рони свел плечи.

Словно и не дорос воробей до той планки, с которой коршунов злить выходит.

– Как ты собрался легенду под небом ловить, а, семинарист? Или я за тебя всю работу сделать должен?

Рони не сдавался, сжав кулаки. Ульрика, до того молчаливая, открыла рот:

– Упрямый совсем. Баран, а не воробей. Хорошего помощничка нашел…

– Лучшего в городе. Да только не по уму отбирали. Скажи-ка мне, Рони. Ты думаешь, что человека можно убийцей сделать против его воли, а? – Виктор усмехнулся, как показалось – ни капельки не весело.

– Уж точно нет.

– Так научись стрелять метко, чтобы не убивать!

Сказал – да бросил пушку вперед, на воробья, едва по подбородку не угодив. Рони сплоховал: бездумно вцепился в квинс, как схватился бы за выступ крыши. А потом рассматривал злой подарок судьбы, поражаясь его весу. Держал он вещи и потяжелей, да только никогда – тяжелее отнятой жизни. Один Распорядитель знает, сколько мертвецов у этой крохи на счету.

«Может, нисколько, и так оно и останется», – успокаивал он себя, выискивая компромисс между свободой для стаи и несмываемой грязью до смерти.

– Легенда-то стрелять не брезгует, – заметила Ульрика и погладила его по плечу.

Не отрывая взгляда от квинса, так и взвешивая его на ладони, Рони подошел к стойке. Хоть в чем-то коршуны не врут – убивать они его не заставят.

– Ладно. Я понял. – Он пошире расставил ноги, будто земля нетвердая или заманили его коршуны на лед. – Показывайте ваше грязное дело.

И подарил уже лихой, почти злостный взгляд мишеням.

Ох и пожалеет еще этот Виктор со своей страшной бабой, что его – лучшего из воробьев! – оружием снабдили.