Ниже уровня моря

– Удачи!

Мы пожали друг другу руки, и Игорь ушел. Закрыв за ним дверь, я с полминуты постоял в прихожей, разглядывая сумки с барахлом, а потом принялся искать кота. И кот быстро нашелся. В большой комнате, за диваном. Сидел там в самом углу и сверкал на меня из темноты огромными желтыми глазищами.

– Ах, вот ты где, старый засранец! – сказал я и протянул руку к кошачьей морде. – Ну, иди сюда, Пушок!

Пушок открыл пасть, обнажив пожелтевшие от возраста клыки, и зашипел. Вид у него был не очень добрый. А точнее – очень недобрый. Я от греха подальше спрятал руку за спину и еще раз попробовал наладить общение:

– Ну, вылезай, поешь хоть. Игорь, вон, там твою жратву раскидал по кухне – с пола-то оно ведь всегда вкуснее!

Пушок ничего не отвечал, только сверкал глазами.

– Да и хрен с тобой. Проголодаешься – придешь.

Вернувшись на кухню, я достал из-за холодильника швабру и смел кошачий корм на кусок старой газеты, найденный под раковиной. Заодно еще вымел из углов самые большие комки пыли, а из-под буфета – несколько зубочисток и крышку от бутылки пива «Балтика». Судя по цвету – «Тройка». Выбросил все это добро в унитаз, убрал швабру обратно за холодильник и насыпал в миску нового корма.

Ну вот, считай, и прибрался! Для первого дня, пожалуй, достаточно.

Вполне довольный собой, я выключил свет на кухне, вышел в прихожую и опять уставился на сумки. Разбирать их совсем не хотелось.

Да и пускай стоят. Никуда они не денутся. А я лучше полежу пойду.

Диван в маленькой комнате стоял тот же самый, что и пятнадцать лет назад. Только теперь он был изрядно подран котом, и, судя по желтоватым разводам на обивке, еще и неоднократно им обоссан. Но запаха вроде бы никакого не было. И то хорошо.

Я взял с тумбочки пульт от телевизора и нажал на кнопку включения. Ничего не произошло.

Ну, ладно… Все равно там сплошное дерьмо показывают.

Положив пульт обратно на тумбочку, я улегся на диван и принялся разглядывать комнату. Ничего не изменилось. Те же совковые обои в цветочек, та же люстра на две лампочки, тот же плакат с косоглазым Томом Йорком, который я повесил на стену в год выхода альбома «Hail To The Thief». Вот только на телевизоре теперь стояла фотография отца. С черной диагональной ленточкой в нижнем углу.

Все эти похоронные фотографии совершенно одинаковые. У людей, изображенных на них, нет ни возраста, ни выражения на лице, ни вообще чего-либо, что могло бы привлечь внимание. Вот и отец смотрел на меня с этой карточки будто из какого-то безвременья. Сколько ему здесь лет? Тридцать пять? Пятьдесят? Да черт его знает…

Где-то минут сорок я лежал на диване, глядя то в экран выключенного телевизора, то на фотографию отца. Вспомнил, как по этому самому телику мы смотрели с ним финал Кубка УЕФА 1999-го года. «Парма» – «Олимпик Марсель». «Парма» тогда была чудо как хороша! Буффон, Тюрам, Каннаваро, Верон, Креспо… У французов не было ни единого шанса. А какой гол Кьеза-старший заколотил! С лёта, да в самую девятку. Пальчики оближешь!

Мои воспоминания о золотых временах пармезанского футбола прервал Пушок. Оказывается, пока я валялся на диване и пялился в пустой экран, он пришел в комнату и теперь внимательно рассматривал меня, притаившись возле двери. Шпиён, блин! Хотя для хорошего шпиёна он был, конечно, великоват. Да, огромный, рыжий с белым, котяра выглядел очень внушительно, ничего не скажешь. Я-то помнил его еще совсем маленьким, с две ладошки размером, не больше. Эдакая пиздюлина с хвостом. Отец принес Пушка с помойки примерно через месяц после того, как я съехал из этой квартиры.

«Буду теперь его воспитывать. Надеюсь, получится лучше, чем с тобой», – вот, что он сказал, первый раз демонстрируя мне своего питомца. Впрочем, поначалу питомец занимался только тем, что пищал да гадил, где попало, – то есть, не сильно отличался поведением от меня. Но потом воспитательный процесс, видимо, пошел успешнее – во всяком случае, я не помнил, чтобы отец жаловался на Пушка, что тот спиздил у него двести рублей и купил на них три полторашки «Степана Разина»…

И вот теперь, пятнадцать лет спустя, на меня смотрел старый угрюмый кот. Хотя, может быть, вовсе он и не угрюмый? Может быть, на душе у него легко и светло – просто морда осунулась, вот и получилось такое выражение…

– Ну, иди сюда, Пушок, не бойся!

Кот не шелохнулся.

Когда я приезжал в гости к отцу, Пушок всегда где-нибудь прятался. Не любил он гостей.

Но теперь я – не гость. И никуда уж от этого не денешься.

***

– Нет-нет-нет! Раз уж ты снова живешь в соседнем квартале, то даже не пытайся отмазываться, – сказала Наташа, убирая в рюкзак бумажный пакет с теплыми булочками, – Мы обязательно встретимся и поболтаем. Не хочешь в шашлычную – пойдем куда-нибудь в другое место. Интересно же жутко, как у тебя жизнь сложилась! Столько лет не виделись!

Да уж пиздец как интересно! Интереснее только, как «Ротор» с «Кубанью» вчера сыграли

– А ты давно приехал-то? Видел уже кого-нибудь из наших?

– Вчера приехал. Вечером. Конечно, никого еще не видел.

– Ой, я первая! Как забавно получилось! – Наташа рассмеялась, застегнула рюкзак и надела его на спину. – Ну, Юрку точно скоро увидишь, он тут постоянно трется возле магазина.

– Его уже выпустили?

– Выпустили полгода назад! Но наверняка скоро опять посадят, так что лови момент! Тебе папа про него рассказывал, да?

– Ага, папа…

– Как у него-то дела?

– Да никак уже.

Наташа изобразила на лице какое-то жалкое подобие вселенской скорби.

– Ой, извини… Я не знала. Ладно, побегу, а то сын булочки ждет. Здесь самые вкусные булочки с маком, которые я пробовала! Могу три штуки за раз съесть, хоть мне и нельзя, конечно! – она опять рассмеялась и похлопала себя ладонью по заднице. – Спишемся!

– Ага… Спишемся, – ответил я закрывшейся за ней двери булочной. Потом купил себе стаканчик американо и чизкейк. Булочку с маком брать не стал. Уселся за маленький столик в углу и позавтракал. Кофе выпил только половину, остальное дохлебал на улице, дымя сигаретой. Возле дверей продуктового магазина на другой стороне улицы о чем-то спорили три похмельных мужика. Юрки Меньшова среди них не было.

И то хорошо. Хватит с меня на сегодня старых знакомых, пожалуй.

Домой я вернулся с двумя пакетами еды для себя и десятью килограммами туалетного наполнителя для кота.

Столько добра, и все – под хвост…

Пушок уже ждал меня в прихожей. Он внимательно осмотрел пакеты и сунул голову в тот, где сверху лежала упаковка говяжьего фарша.

– Это – не тебе! Брысь! Брысь!

Так-то лучше.

Быстренько разобрав покупки, я сделал себе кофе во френч-прессе и вышел на балкон. Сел на маленький деревянный стул, поставил кружку на подоконник, достал из кармана сигареты. Мне всегда нравился этот балкон. Подростком я часами сидел здесь летом в наушниках и слушал музыку. Включать ее приходилось громко, чтобы заглушить вопли бесившихся на площадке возле школы детей. Про вакуумные наушники в наших краях тогда еще, разумеется, никто и не слыхал.

Сейчас, воскресным утром, детей на площадке не было, и я мог спокойно посидеть в тишине, разглядывая школу. Разглядывать там, конечно, было особо нечего. Школа как школа – четыре этажа, спортзал, столовая… И чем я там десять лет занимался? Черт его вспомнит. Я докурил сигарету и попытался зашвырнуть окурок на школьную площадку. Не дострелил.

В прихожей меня по-прежнему ждали сумки с барахлом. Я попытался найти какую-нибудь отмазку, чтобы не заниматься ими и сегодня, но так и не смог этого сделать.

Ну, ладно. Рано или поздно все равно ведь придется.

Я перетащил сумки в комнату, вывалил всю одежду на диван, а ноутбук и колонки поставил на подоконник.

Шкаф оказался совершенно пустым. Видимо, всю одежду отца мама выбросила сразу после похорон. Я аккуратно развесил на перекладине куртки и рубашки, а штаны, футболки и белье сложил в выдвижные ящики. Все это дело заняло не больше получаса, но я все равно устал. И потому даже слегка обрадовался, когда услышал громкий стук в дверь.