Бедный Йорик

– А что тому причиной? – спросила Эбби.

– Перемены, произошедшие за два-три десятилетия во взглядах на нашу космическую экспансию. Изменился сам подход к базовым понятиям освоения космоса начиная с оценки противостояния пары вечных друзей и врагов – человека и космоса. В цензурном сопровождении к тексту книги приводится объяснение ограниченности доступа к ней. Если мне не изменяет память, объяснение это такое: ввиду излишнего субъективизма и недостаточного оптимизма автора в изложении темы.

Мне повезло – если, конечно, можно считать везением сомнительное удовольствие от знакомства с печальной статистикой, на основании которой автор строит свои максимы. Парадокс, ради которого я и затеял этот разговор, звучит примерно так: интенсивность панспермии обратно пропорциональна доступности освоения Вселенной. И мы все помним, что панспермия – это не что иное, как своеобразная страсть, с которой Вселенная снимает ограничения, накладываемые на рост количества населенных планет, да?

– Вас не затруднит повторить сказанное? – с легким вздохом спросила Карли. Трудяга по природе, она не отличалась способностью схватывать на лету. Стивену Андрузу это было известно.

– Разумеется, – охотно отозвался он. – Но, наверное, правильней будет для начала объяснить сказанное по-другому. Несколько упрощая, можно допустить, что Вселенной изначально присуще стремление к пробуждению разумной активности на космических телах, из которых она состоит. Предположить это не так уж трудно, тем более что никто толком не знает, что лежит в основе явления, называемого панспермией. С моей точки зрения, это, вообще, мистика чистой воды. Однако можно предположить, что, невзирая на неизвестные нам причины этого явления, оно тем не менее имеет место. Предположить такое будет вполне уместно еще и потому, что ученые находят все больше тому подтверждений.

Так вот, если верить автору парадокса, страстность, с которой Вселенная стремится к увеличению числа населенных планет, как ни странно, не имеет ничего общего с готовностью космоса стать более доступным для освоения. На самом деле, к сожалению, все обстоит с точностью до наоборот. Отсюда совсем нетрудно заключить, что чем больше усилий человечество будет прилагать для расширения сферы своего влияния в космосе, тем активней Вселенная будет сопротивляться этой экспансии. Хочется верить, что на этот раз мне удалось объясниться несколько лучше. Это так, или я слишком высокого мнения о своем лекторском таланте?

– Не сомневаюсь, что у моих коллег с пониманием парадокса дела обстоят значительно лучше. Что же касается меня, то я бы сказала так: забрезжил свет в конце тоннеля, – отозвалась Карли.

– Уже хорошо. И раз так, давайте попробуем закрепить успех. Вам поможет в этом пример попроще. Итак, никто не против того, чтобы на каждом дереве гнезд было как можно больше. Но когда приходит время оперившимся птенцам покинуть родительское гнездо, садовник, который посадил деревья, делает все, чтобы… не дать птенцам улететь далеко от своих гнезд.

– Теперь мне все ясно, хотя знаете, как-то очень уж не по себе от такой теории…

– Звучит довольно грустно, правда? Увы, к сожалению, это еще не все. Среди прочих следствий этого в самом деле печального парадокса есть и такое: в качестве жертв в ходе сдерживания экспансии космос всегда выбирает лучших. Это значит, что тот, кого Вселенная пометит крестиком на лбу, – он чуть заметно улыбнулся, – в посмертии, безусловно, сможет утешиться тем, что он был не последним среди людей. Другого утешения, к сожалению, у него не будет.

Капитан посмотрел на лица слушателей и без слов понял, что нужно как можно скорей сгладить впечатление от не самой оптимистичной из своих прочитанных на кухне лекций. Для начала он улыбнулся самой широкой из всех своих улыбок и вновь обвел внимательным взглядом лица подчиненных. Он хотел понять, удастся ли ему найти хоть сколько-нибудь энтузиазма в ответ на свою улыбку. Результат его вновь не впечатлил.

Как бы то ни было, улыбки получше в запасе у него не было, и он перевел взгляд на часы. Экипажу пора было приниматься за обычную рутину. Оставлять слушателей в настроении, которое не вполне соответствует масштабу и трудностям стоящих перед ними задач, капитану по понятным причинам не хотелось. И он сделал еще одну попытку все исправить.

– Не знаю, насколько мне удалось удовлетворить ваше любопытство, Эбби. Как бы то ни было, в качестве компенсации за ответ – скажем так – не по существу я готов поделиться с вами моим личным рецептом защиты от любых неприятностей. Хотите?

– От любых?

– От любых. И в космосе, и на Земле.

– Конечно хочу!..

– Речь пойдет о веками проверенном средстве. Оно называется молитва. Надеюсь, слово такое вам знакомо?

– Не-е-ет.

– Понятно. Честно говоря, молитва тоже не всегда помогает. Но средства лучше, насколько мне известно, в природе нет. Памятуя об этом, я бы не возражал против того, чтобы мы, все вместе, именно с нее, с молитвы, начинали каждое утро. Между прочим, мы могли бы начать следовать этой практике уже сегодня, и даже прямо сейчас, если, конечно, никто не против. Прошу всех желающих присоединиться ко мне. Пусть каждый из нас обратится про себя к космосу, что начинается прямо за стенами нашего астробота, и попросит у него помощи и защиты на нашем пути домой…

Неожиданно для всех Эбби заволновалась.

– А я не умею молиться! Никто меня этому не учил! Кто-нибудь, объясните, что для этого нужно?

Серьезный взгляд командира прогнал улыбки с лиц остальных членов экипажа.

– Это совсем не трудно. Достаточно прикрыть глаза и простыми словами попросить у всех, кто вас слышит в эту минуту, защиты и помощи. Только и всего.

Геолог и картограф по совместительству кивнула, прикрыла на мгновение глаза, затем тут же раскрыла их вновь, внимательно посмотрела на сосредоточенные лица коллег и лишь тогда, решившись, плотно смежила веки.

«Ты – космос, который все может, – произнесла про себя Эбби. – Сделай так, чтобы я снова увидела маму, и Эйми, и до смерти рыжего Вилли. У него лапа, скорее всего, еще не зажила; Эйми, разумеется, забывает промывать ее регулярно бактерицидным раствором, а маме, как всегда, некогда…»

Она произнесла эту нехитрую молитву раз, приоткрыла глаза и по сосредоточенным лицам своих коллег поняла, что они все еще молятся. Тогда она снова закрыла глаза и повторила вновь простую свою молитву.

Открыв глаза, она встретилась взглядом с одобрительно смотревшим на нее капитаном. На мгновение Эбби показалось, что лицо Стивена Андруза несколько изменилось. Оно словно вобрало в себя невидимый свет и теперь медленно возвращало его тем, кто в нем нуждался.

Она вспомнила, что нечто похоже бывает, когда смотришь на грани бассейна, о которые тихо бьются легкие волны. По стенам бассейна скользит перелив мягко изогнутых, светлых линий. И чем дольше смотришь на него, тем больше кажется, что на самом деле это не случайный рисунок, созданный природой одной лишь прихоти ради, а некое не совсем обычное послание. И смысл его предельно прост: все, что нужно для счастья, – это способность принять в себя, раствориться, уподобиться, перестать отделять себя от фона, потому что никто в этом мире не знает, что на самом деле важно: то, что находится на переднем плане, или один только фон.

В свою очередь, капитану пришло на ум нечто другое. Совсем другое. Глядя на юное лицо смотревшей на него женщины, он, неожиданно для самого себя, вспомнил то, что, как ему привычно казалось, позабылось, утратилось, стерлось из памяти, сделавшись всего лишь прошлым.

У прошлого было много имен. Без некоторых из них вполне можно было бы обойтись, не боясь расстаться с чем-то для себя действительно важным. Но одно из имен своего прошлого капитан, даже если бы очень захотел, не смог бы позабыть или обменять ни на какое другое. Его прошлое было немыслимо без моря.

Мальчик рос босяком в портовом городе, на грани между тем, что еще принадлежит берегу, и тем, что уже стало морем. Всякий раз, когда он смотрел вниз с высокого утеса, прежде чем спрыгнуть в пропасть, на дне которой плескалось пенистое месиво волн, он неизменно замечал, что стоит взгляду коснуться линии между небом и морем – и в груди разливается тепло принадлежности к этому вечно беспокойному и текучему монстру. Там, ниже линии неба, где матово блестело серебро воды, помещалась сама безмерность.

На берегу почему-то всегда было тесно. Мальчик понимал это с особой отчетливостью, когда его окружали такие же, как он, босоногие любители моря из соседнего жилого комплекса. Говорить с ними доводилось мало и лишь постольку, постольку надо было дать понять: он готов кулаками доказать, что у него есть право на воздух, которого не хватает после предыдущего (он уже и не помнил, какого по счету) удара и не набрав которого в легкие, было трудно ударить так, чтобы мало не показалось. Доказать, что у него есть право вот на этот песок под ногами, с которого, если не повезет, надо было поскорее подняться, потому что иначе затопчут, изобьют кулаками в кровь.

Как и технарю Майку, Стивену Андрузу не пришлось выбирать профессию. Она нашла его сама быстро и легко. Произошло это словно само собой.

Сразу по окончании школы он получил приглашение для собеседования в местный Центр профориентации. Туда он принес с собой все, что требовалось: диплом о присвоении седьмого дана по дзен-дзюцу, разрешение на боевое применение бластера и характеристику из школы. В Центре ему пришлось, упершись взглядом в экран монитора, битый час набирать на клавиатуре бесчисленные ответы на бесчисленные вопросы, глупее которых, как ему показалось, и не бывает. Потом долго осматривать непонятные схемы и диаграммы на стенах кабинета профориентации, пока сидящий напротив него психолог скользил взглядом по результатам тестирования. Он лишь изредка бросал короткие взгляды на Стивена, отрываясь от экрана монитора, и по этим взглядам нельзя было понять ровным счетом ничего. Так продолжалось довольно долго.

Наконец психолог, что сидел напротив, вписал в графу «Рекомендовать» непонятную аббревиатуру ССН, протянул подростку холеную руку и произнес всего лишь два слова:

– Поздравляю. Удачи.

О том, что означают странные буквы ССН, Стивен узнал в кабинке с точно такой же надписью на двери.

На человеке за дверью была почему-то надета спецкуртка, хотя в комнатке было не холодно. В прорехе куртки виднелись рубашка камуфляжной расцветки и несколько рядов орденских планок. Человек неосознанно, привычным жестом провел кончиком пальца по шраму на лице и охрипшим голосом произнес:

– Почему ты хочешь стать смертником, сынок?

Андруз промолчал в ответ.

– Да ты присядь. – Человек со шрамом указал на стул.

– А что такое ССН? – спросил Стивен, прежде чем сесть.

– Силы Специального Назначения.

– И что это значит?

– Да присядь же ты, наконец!..

Андруз послушно присел на краешек стула. Он вовсе не был уверен в том, что постучал в ту дверь, за которой в самом деле начинается светлое будущее.

– Что такое ССН? Эта значит, что твоя мать никогда не узнает, в какой части Вселенной ты сложишь свою голову. Эта значит, что ты всегда и везде будешь на шаг впереди так называемых первопроходцев. При этом их имена навсегда будут вписаны в книгу покорителей космоса, а о тебе никогда никто не услышит. И не узнает. Вернее, узнают, но только тогда, когда до тебя уже никому не будет дела, и это случится не раньше, чем с твоих документов будет снят гриф секретности. Только тогда все желающие – поверь мне, их будет немного – смогут ознакомиться со списком твоих наград, включая самую последнюю из них по счету.

– А что это за награда?

– Наверняка о ней я могу сказать только одно: ты ее получишь посмертно.

Подросток помолчал. Он набирался решимости, чтобы задать вопрос. И наконец набрался.