Первый адвент пришёл совершенно неожиданно, вылез из густой ноябрьской мороси, как пьяный из кустов. Встречайте, хозяюшка, картину маслом под названием «Ist es wirklich schon so weit?» Что, уже приехали?
И я понеслась вместе со всеми, как бы не отстать. Решила испечь так много печенья (по-немецки – кексы), чтобы всем хватило, и выполнить все пожелания, накормить всех голодных и, самое главное, соседей и коллег не забыть. Представила себе, как прихожу я на работу, а в руках скромно поблёскивает жестяная коробочка с рождественским мотивом, а в ней нежно вздрагивает выпечка с ароматами ванили, кардамона, гвоздики и апельсиновой корочки.
И со всех сторон сразу же к тебе тянутся руки, поворачиваются головы и сверкают глаза, в одной общей молитве, потом только хруст и удовлетворённые покрякивания, и выражение осоловевшего восторга не сходит с обычно равнодушных и непроницаемых лиц, и это есть тот момент твоего личного торжества, к которому ты готовилась весь год. На минуточку тебе кажется, что наконец-то тебя полюбил весь мир. И эта минуточка дорогого стоит. Казалось бы, ничего особенно для этого не было нужно. Всего лишь два-три акробатических трюка, немного игры воображения и одна маленькая жестяная коробочка. Действительно, есть что-то ангельское в человеке, обсыпанном мукой и раздаривающем кексы!
Пока готовила, дети прибегали лакомиться сырым тестом. В детстве нам всем говорили: не ешь сырое тесто, живот заболит, кишки слипнутся. А удовольствие это запретное, ну согласитесь, ещё никто не отменял. Прокрасться на кухню, всунуть палец в ароматную липкую массу и облизать его, давясь смехом. И мама обязательно замахнётся на тебя мокрым полотенцем и скажет «Кыш!», но всё понарошку, всё играючи. И даже кастрюльку не сразу помоет, а даст выскрести ложкой остатки шоколада. Что это, как не самое лучшее доказательство того, что вся эта кухонная предрождественская хлопотня и возня кому-то нужна. Всё это незабываемое волнение неспроста – апофеоз сырого теста и никаких глистов.
«Такие мне столь же интересны в рассуждении любовном, как сырая женщина-друг». Ничего не могу с собой поделать, но в этих словах одного из героев Набокова я слышу сравнение женщины с сырым тестом. И вспоминаю о нём всякий раз, когда замешиваю тесто на кексы и защищаю его от нападения детей. Прямо наваждение какое-то – «сырая женщина-друг».
Так вот, набоковскому герою надо, чтоб скворчало, хрустела корочка приготовленного блюда, поблёскивала нежная розоватость мыска под шубкой из беличьего меха, чтобы твёрдость кожи подрагивала и таяла в сочном излиянии и «всё вокруг передвигалось в другое измерение тайной упругой трусцой», с ударением на слове «упругой». Чтобы голова, чёрт возьми, кружилась от тёплого пряничного аромата, от персиковых изгибов и от таинственных медовых испарений. Желанная женщина – готовая твёрдая выпечка. Нежеланная, впавшая в немилость, – сырое тесто. «Знакомая чёрная шапочка, пальто на руке… автомобиль. Женщина, которую мы никогда больше не увидим, махала яблоневой веточкой». Она уже давно неаппетитна, а всё еще стоит и машет яблоневой веточкой. Откуда эта веточка-то у неё?
– Представляешь, недавно разговаривал с Марком по телефону, – рассказывает мне Яцек.
– Что-то случилось?
– Да ничего особенного. Дачу купил, домик строит. А Терезе всё равно.
– Как это всё равно? Она разве ему не помогает?
– Нет. Он строит, а ей всё равно.
Наши польские друзья Марек и Тереза прожили вместе много лет, почти всю жизнь, детей у них нет, но их отсутствие совместному счастью не мешает. Планов у Марека миллион: и дачу купил, и домик построил, и бесконечно что-то ремонтирует, а Терезу ничего не интересует, она машет яблоневой веточкой, живёт своей жизнью и ей там хорошо. И медленно, но верно, перемещается из области готовой выпечки в область сырого теста.
Когда тебе рассказывают чужие истории, особенно внутрисемейные споры, то хочешь не хочешь, а принимаешь чью-то сторону, при том что тебе по большому счету всё равно. Муж мой поддержал своего друга в его справедливом возмущении, а я как-то автоматически приняла сторону его жены. «Да дайте же женщине возможность стареть в собственное удовольствие, – подумала я. – Имейте совесть». А может быть, это было про меня? Не знаю. Имеет право на заслуженный отдых. Она или я? Чёрт ногу сломит с вашей психологией. С вашей или с моей? Не лезьте со своей активностью. Хотя бы это. Наверное, всё-таки больше про меня.
«А время уже стучалось, и было совершенно очевидно, что ему (маленькому Гулливеру) физически невозможно приступить к этому ширококостному, многостремнинному, в громоздком бархате, с бесформенными лодками и ужасной осинкой в строении тяжелого таза – не говоря о кислой духоте увядшей кожи и ещё неизвестных чудесах хирургии – тут воображение повисало на колючей проволоке». Это всё из того же Набокова. Правда? Всё будет так ужасно? Старая сырая женщина?
Придёт время, и мы тоже так заживём. Сырое тесто помашет маленькому Гулливеру большой яблоневой веточкой. Воображение повиснет на колючей проволоке. И из густой ноябрьской мороси вылезет пьяный из кустов. Встречайте, хозяюшка, картину маслом. Ist es wirklich so weit? Что, уже приехали?
ПЕРЕД ПОЕЗДКОЙ
Мой старший сын Филипп считает, что путешествовать нужно только с банковской картой. Мой муж Яцек считает, что путешествовать нужно с банковской картой и с зубной щёткой в кармане. Я считаю, что путешествовать нужно с банковской картой, зубной щёткой и парой сменных трусов. А про себя замечаю, что обязательно в этот раз, впрочем, как и всегда, нужно взять с собой пакет макарон и две банки тушёнки. На случай, если мы приедем и дети будут умирать от голода. Вечером, когда все уже спят, я с фонариком в руке подкрадываюсь к пластиковой корзинке и прячу там две банки тушёнки и пакет макарон. Сверху прикрываю их двумя цветными пакетиками, чтоб было незаметно. Каждый день прохожу мимо корзинки и смотрю украдкой, чтобы убедиться, что тушёнка всё еще там. Ласкаю контуры жестяных банок озабоченным взглядом. В один прекрасный день макарон и тушёнки больше нет. Мой муж их нашёл и спрятал где-то в чулане. А может, и выбросил. Макароны и тушёнка в путешествии не входят в его образ жизни. Он считает тушёнку остатком моего советского детства. Которое грозит перерасти в семейную драму.
Мой муж считает, что там, куда мы приедем, всё уже есть. Я считаю, что хоть он и прав, но пачку соли и сахар-рафинад нужно обязательно взять с собой. К ним, недолго думая, добавляю пакет чая из Гималаев, там точно такого нет, пакет ещё другого чая, вдруг захочется разнообразия, кукурузную кашу быстрого приготовления, в прошлый раз мы вместо каши ели кукурузную муку и гречку: на случай, если мне надоест есть устрицы. Мой муж считает, что машина не должна быть нагружена, и самый ценный груз – это мы сами. Я соглашаюсь на все сто процентов и беру с собой родную подушку. Без подушки у меня на новом месте не будет ощущения дома. А без ощущения дома я не могу спать.
Мой муж считает, что одежды надо брать по минимуму. Я тоже считаю – сколько могу взять. Потому как если не возьму, то весь отпуск буду мучиться и спрашивать себя: почему ты это платье с розочками не взяла, ни разу ненадёванное. Вот сейчас было бы самое время. Поэтому я беру с собой весь гардероб. Чтобы сократить страдания.
Мой старший сын берёт с собой пропахший потом пушистый плед и книгу по философии программирования. Я тоже её как-то полистала: невиданная штука с главами «Программирование, как терапия» и «Психология дибаггинга». Вот психология дибаггинга – поиска и устранения проблемы, меня очень заинтересовала. Здесь приведу только несколько поразивших меня с первого взгляда идей: «Не тратьте ни одного нейрона вашего мозга на производство мысли, которая начинается со слов „Ничего себе! Этого не может быть!“ Всё может быть. И с этим необходимо смириться. Но не всё может быть вашей проблемой. Всегда пытайтесь найти причину проблемы и никогда не реагируйте на её внешний вид». По-моему, это очень мудро и применимо во всех отраслях жизни и знаний.
Каждый день мы с мужем обсуждаем, что мы с собой возьмём в путешествие. Он настаивает на своей философии минимализма. Я настаиваю на своей философии чёрного дня. Мой старший сын крутит головой из стороны в сторону, наблюдая за подачами, как на матче по бадминтону, и применяет философию дибаггинга: поиск и идентификация проблемы.
Перед лицом всех этих разнообразных философий я стараюсь держать себя в руках. Потому как, когда дети взрослеют, на лбу у них загорается красная лампочка: «Осторожно, здесь рождаются воспоминания!» И это единственное, что может остановить два сорвавшихся с привязи локомотива, которые никак не могут решить, чья философия в данный момент важнее.
А воспоминания всегда должны быть добрыми и нежными. Именно они помогают нам решать проблемы. Как любимая подушка. Или пропахший потом пушистый плед. Или, на худой конец, философия дибаггинга, которая учит держать себя в руках, не впадать в истерику, не паниковать, не поддаваться эмоциям, не реагировать на внешние проявления и искать корень проблемы.
Поиск инвариантов вместо вариантов – тоже такой себе жизненный минимализм.
ПОНЯТНОЕ И НЕПОНЯТНОЕ
– Поехала я как-то в Дрезден на фестиваль хоровых коллективов. Ехали мы двумя автобусами. Томас тоже сидел в одном из автобусов, но я его не видела. А заметила я его уже во время завтрака. Он сидел за столом, улыбался и ел одну сосиску за другой. Позже он приехал ко мне в гости. Я тогда еще жила с родителями. Я ждала, а его всё не было и не было. А потом вдруг звонок: «Ты где?» – «Не знаю, кажется, я заблудился». – «Попробуй проехать дальше прямо по той же самой дороге». – «Куда дальше? Дальше ведь ничего нет». – «Нет, есть». Он поехал дальше, и действительно, за поворотом оказался мой дом.
Так Мартина и её будущий муж Томас встретились и полюбили друг друга, прожили вместе тридцать лет и родили троих детей.
«А где же здесь любовь? Не понимаю», – думала я по дороге во французскую булочную в Нормандии.
– Дайте мне один традиционный багет и один эксклюзивный, сильву пле. А к ним ещё булочку с изюмом и круассан.
Булочница, женщина средних лет, вдруг замерла на месте, потом дёрнула своим широким лицом, распухшим на сдобной выпечке, и сказала как отрезала:
– Я ничего не понимаю. Ни одного слова. Rien du tout.
В воздухе повис её тревожный взгляд, как дым от пистолетного выстрела. Я повторила почти что по слогам, ну как могла.
– Не понимаю, – продолжала настаивать она. И тут на помощь пришла старушка, стоявшая в очереди за мной. Старушка сказала всё то же самое, только своим голосом. После чего булочница тряхнула кудрями, швырнула на прилавок мой заказ, схватила деньги и громко поправила артикли в словах «булочка с изюмом». Поняла или не поняла?