Прогулки между Солнцем и Луной. Август 2020

Прогулки между Солнцем и Луной. Август 2020
Лена Ребе

Поначалу повесть Лены Ребе «Прогулки между Солнцем и Луной, или Август 2020» напоминает репортаж военного корреспондента с линии фронта. Случайно наткнувшись в интернете на информацию о протестах в Хабаровске, автор увлекается вопросом о природе и возможном развитии различных форм мирного протеста. Автор замечает закономерности, связывающие активность хабаровчан, беларусов и Навального, и предлагает свой ответ на вопрос «Кто виноват?» Ответ неожиданный – никто не виноват. Возникновение мирного протеста можно объяснить законами физического мира, подобными закону всемирного тяготения. Автор предлагает также ответ на вопрос «Что делать?» – ответ, который читатель узнает, прочтя книгу. Книга содержит ненормативную лексику.

Лена Ребе

Прогулки между Солнцем и Луной

Август 2020

Пролог

А для низкой жизни были числа,
Как домашний, подъяремный скот,
Потому что все оттенки смысла
Умное число передает.
Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.

    Николай Гумилёв, «Слово»

Глава 1. Тьма над бездною. День восьмой

Не спалось мне в ту ночь. Проснулась в четыре утра и уселась смотреть на ютьюбе демонстрацию в Хабаровске. Протесты, день восьмой. Очень символично – у всего человечества тоже день восьмой. Господь уже поработал, теперь за нами дело. Три с лишним часа не могла оторваться. Детство вспоминалось, юность…

(1) Июнь 1962 года, город Новочеркасск. Дочь нашей домработницы, девочка лет десяти или одиннадцати, которая должна была за мною присматривать (мне пять лет, родителей дома нет) берет меня с собой «смотреть революцию». Идем к заводу, смеркается, толпа, горят костры, люди в казачьих штанах с лампасами. Интересно. Приезжали начальники из Москвы, были прогнаны. Народ посылает группы людей на другие заводы – их там около двадцати, у подножья горы, на которой находится центр города. На завтра планируют поход в центр, к горсовету. Никто не расходится. Женщины с кастрюлями и пакетами раздают еду. Настроение приподнятое.

Потом было много всего – и танки, и стрельба, и развороченные мостовые, которые много лет никто не чинил, чтобы не забывали. Но в памяти осталось детское восхищение необычайным подъемом, энергией, разлитой в воздухе.

(2) Сентябрь 1973 года. Живу у бабушки в Москве, учусь на первом курсе мехмата МГУ. Бабушка посылает меня с банкой в магазин, за сметаной. Выстаиваю очередь в молочный отдел, даю банку, продавщица что-то в нее наливает. Я повторяю: «Мне сметану, пожалуйста». Она огрызается, что, мол это и есть сметана. Я возмущенно возражаю: «Сметана не льётся!» Очередь разражается гомерическим хохотом, и меня начинают расспрашивать, из какой глуши я приехала. А потом – объяснять про Москву. Оказывается, если сметана льется, то это хорошо, поскольку её просто водой разбавили. А если не льётся – значит, еще и мелко нарезанной туалетной бумаги намешали. Дома сметана называлась развесной, а здесь – разливной. Недоумение. Почему смеются? Где лампасы? Когда будем зажигать?

(3) Июнь 1974 года, прилетела к родителям в Новочеркасск, привезла из Москвы 1 кг сливочного масла. Иду в магазин за хлебом, вижу – масло продают. Вот думаю, куплю, покажу родителям, чтобы не заставляли меня из Москвы таскать. Подхожу поближе и обнаруживаю змееобразную очередь, с разделителями (нынче такие во всех больших аэропортах имеются, но тогда я ее впервые увидела). В очереди стоит бывшая одноклассница, кричу ей: «Танечка, возьми мне грамм двести.» Очередь разражается смехом, и я вдруг замечаю, что вся очередь состоит из беременных женщин. Кто-то поясняет, что сливочное масло дают по 100 грамм в руки один раз в месяц, при сроке беременности от пяти месяцев и более. Хватит на сегодня. Хабаровская музыка навеяла. Удачи вам, хабаровчане!

Те, кого в детстве туалетной бумагой кормили, не зажигают костров даже тогда, когда их собственных детей отравленной пригожинской едой в школе отоваривают. А Фургал узнал на каком-то заседании, что детям в школе теплая еда положена, но денег на нее нет, поэтому получают её только дети богатых родителей (сами платят) и калеки, но этим – второе меню, дешевое. Фургал изменился лицом, как сказали бы в позапрошлом веке, и слегка севшим голосом спросил: «Вы понимаете, что мы делаем?»

Оцените это «мы». И не поленитесь, найдите ролик в ютьюбе. Он того стоит. Так вот, Фургал деньги нашел, и теперь все дети получают одинаковые хорошие горячие обеды. Правда, для этого ему пришлось сократить штат управленческого аппарата более, чем вдвое, и запрлаты администрации, включая свою собственную, тоже вдвое. А премии вообще убрать. Были еще квартиры сиротам, построенные медицинские и акушерские пункты в поселках и деревнях, в которых ни одной больницы уже не осталось, зато жителей по тридцать, а то и пятьдесят тысяч имеется. Еще десятки машин скорой помощи добыл, оборудованные по последнему слову техники, и ещё, и ещё, и ещё. И правительственную яхту для приёмов дорогих гостей на продажу выставил. Да, и про билеты не забыл. Цену билетов на местные самолеты Фургал уменьшил в четыре раза. Дело в том, что длина края, если просто линейкой по карте мерять, составляет примерно пять тысяч километров, и там иногда до райцентра только на самолете и можно добраться, к врачу, например.

Я будто репортаж с поля боя веду. Что, в общем, соответствует. Абзац вверху написала два дня назад, а сегодня – Фургал официально ещё даже не снят из губернаторов, и новый не назначен, а билеты уже опять подорожали, блин.

И вот еще что бесит. Московские оппозиционеры, политически ангажированные блогеры и прочие комментаторы, заполонившие ютьюб, называют все его дела популизмом и мелочами. А самого Фургала – исключительно бывшим сборщиком металлолома, и со смаком обсуждают криминогенную обстановку тогда-тогда в Хабаровском крае и допускают, что тогда-тогда может что-то и было, они не могут быть точно уверены, но посадили его не за это.

Предлагаю читателю самому вставить в это место все самые крепкие русские выражения по вкусу, громко и размеренно произнести их вслух, а уж потом продолжить чтение. (Для тех, кто в наших предыдущих Прогулках участвовал, поясняю. Как и было сказано, ругань – это состояние души; и редиска, суть вкусный овощ, может стать ругательным словом, зато русский мат вполне можно на минутку превратить в жупел для этих болтунов, чтобы он у них в горле застрял и таким образом выполнил позитивную роль в благородном деле затыкания мурла и очищения эмо-сферы.)

Если не знаешь – какого лешего говоришь?! Скажи про то, что все знают. Что Фургал по образованию врач-терапевт и свои семь лет в сельской больнице в поселке Поярково Амурской области честно отработал. Население семь тысяч человек, до районного центра – 111 километров, до Токио полторы тысячи, до Москвы – восемь, про дороги речи нет. Имеется школьный краеведческий музей, с фотографиями казаков – первопоселенцев середины XIX-го века. Всё. Человек, который там родился, жил и работал, не может быть популистом. Он сам популус per se.

А взгляд из Москвы – он всегда искаженный, тут ничего не поделаешь. Для пояснения сего нехитрого утверждения – еще одна детская история.

(4) Мне лет двенадцать, декорации прежние – славный город Новочеркасск. Развороченные танками мостовые еще не починены, район называется Соцгород, население района состоит из 15.000 рабочих того самого мятежного электровозостроительного завода и их семей. При заводе имеется научно-исследовательский институт, в котором работает отец. Мать, белая косточка, работает в центре, на горе. Родители принадлежат к правящей элите и круг общения у них соответствующий, так что в то время, когда я смотрела на революцию, отец мой на площади не стоял. Напротив, он дожидался темноты в заводоуправлении, с другими такими же, чтобы, как говорится, под покровом ночи спуститься по пожарной лестнице и сбежать. Но я сейчас не об этом. Просто при таком раскладе я ни разу в жизни не видела, как живёт рабочая семья. Однажды я вызвалась занести заболевшему однокласснику домашнее задание и объяснить новый материал. Когда всё было сделано, его мама предложила нам выпить чаю, и я с удовольствием согласилась. Мы сели за обеденный стол, на котором стояла банка с вареньем, два стакана с кипятком и лежали две чайные ложки. Я ждала, что мама принесет заварочный чайник, когда увидела, что мой одноклассник положил ложку варенья в стакан, размешал и начал пить. Это и был чай. Я до сих пор помню рисунок потёртой клеенки, покрывавшей тот стол.

Так вот, если всем моим одноклассникам губернатор даст в школе бесплатные горячие обеды, то не нужно удивляться, что их родители за такого губернатора встанут горой. И так и будут стоять. Что тут непонятного? Пока стою – мой ребенок накормлен. И называть Фургала за это популистом гнусно… Он сам десятый ребенок в семье. Просто для справки: по официальной российской статистике за 2018 год половина детей из многодетных российских семей живёт ниже уровня бедности.

Москва же живет точно по Бродскому, хотя его в последнее время там не слишком милуют. Может быть, именно поэтому. Он ведь как сказал? Презренье к ближнему у нюхающих розы пускай не лучше, но честней гражданской позы. И то, и это вызывает кровь и слезы… и далее по тексту. Креативный класс и политическая оппозиция. Одни с искренним интересом обсуждают, к примеру, проблемы библейской и классической античности в восприятии русских поэтов серебряного века, а другие энергично указывают народу, как именно ему следует жить и что именно любить. Позиции вполне совмещаемы – можно написать скандальный роман, в котором обругать и политических оппонентов, и своих собратьев по перу, с которыми харизмой меряешься.

При этом обе группы обильно, сладострастно и со знанием дела занимаются самолюбованием. Оппозиционеры, как и было сказано, встают в гражданской позе перед зеркалом и украшаются ленточками, значками и политическими партиями. А у креативного класса – свои заморочки. Они застенчиво-томно принимают восторженное обожание очередной студентки и рассуждают о том, как это все печаааально и как они проживают чужуууую жизнь, скрашивая грусть разве что небезынтересной сменой декораций. То поиграем с мыслью: «А вдруг?…», восхищаясь Везувием, то в милом кафе на Монмартре полюбуемся на пианиста через бокал золотистого шабли, то, разодевшись в роскошные бальные платья и фраки, повальсируем на Венском балу – но только медленно и скорбно… Я же и не против, я же за, сама свои математические розы нюхаю и в экстаз впадаю. Просто я точно знаю, что розы не везде растут, что им уход нужен и почва соответствующая.

В провинции жизнь другая, более обнаженная, что ли. Там в позу просто так не становятся. А когда становятся, то только с определенной конкретной целью, имея в виду получение конкретного же результата в реальное время. Для этого, в свою очередь, нужно знать, чего ты хочешь и каких целей добиваешься. И мне неинтересно обсуждать, следует ли это называть менталитетом или пассионарностью или еще как – хоть груздём назови, а только дай мне прожить мою собственную жизнь. Мою. Никакую не чужую. Посадят – так посадят. Убьют – так убьют. Мой выбор. Как у пролетариата в свое время не было ничего, кроме собственных цепей – так у провинциала в России нет ничего, кроме собственной жизни.

Обсуждают, обсуждают, что за искра такая зажгла это пламя. То ли у самодержца геморрой разыгрался, то ли Украина пакостит, то ли Ротенберги завод хотят отжать. Зачем им завод по производству стали в такой глуши – тоже понятно: у них госзаказ на строительство моста на Сахалин, без стали не обойтись. Ну и масонов, понятное дело, не оставляют в забвении. Ведь не школьные же обеды, право слово, этакая мелочь. Про искры и мелочи – еще одна история, вернее, даже на историю это не тянет, так, рассуждение вслух.

(5) В Новочеркасске был еще мясокомбинат, вся продукция которого отправлялась непосредственно в Москву. И когда я говорю «вся», то имею это в виду буквально. Все сто процентов. Каждый день. Самолётами. Улетают в Москву. А работают на нём жены и мужья и братья и сестры тех самых рабочих, которые повелись на такую мелочь: на их недовольство по поводу совпавшего понижения зарплат и повышения цен на продукты питания директор завода, обладатель забавной фамилии Аброськин, заявил: «Ели пирожки с ливером – будете есть с повидлом».

Вдумаемся. В городе производятся и прекрасные колбасы, и душистая ветчина, и тушеная на древесных опилках буженина, и варено-копченый окорок с базиликом, и какие-то вообще невиданные вещи – сырокопченая шейка, так похожая на полупрозрачный огненный агат, что рука не поднимается коснуться ножом такой красоты (видела один-единственный раз, когда мать от своего очередного студента очередную взятку получила). Однако жителям достаются только пирожки с ливером, в магазинах же из «мясного» еще можно купить замороженное китовое мясо и тушенку из нутрии. Поставила слово «мясное» в кавычки, т. к. не уверена в правильности словоупотребления, а никакого другого описательного изыска тоже не придумала. На рынке бывали куры и гуси, но исчезли раньше, чем я закончила школу. Коров давно запретили, а потом и с домашней птицей тоже вышла какая-то кутерьма. Если попытаться представить себе детально эту картину, то и сам не заметишь, что мелочь – уже давно не мелочь, а искра.

С искрой разобрались. Вернее, это мы с вами тут разобрались, а что в Москве? А в Москве – страх. Сформулирую ещё жестче, чтобы никаких сомнений не осталось. Провинциал имеет главной целью свою жизнь сохранить, а столичный житель боится, что розы с ленточками отберут. Провинциал уже видел и двенадцатилетних девочек, обсуждающих в школе на перемене детали недавно сделанного аборта (обезболивающий укол дорого стоит), и школьника из параллельного восьмого класса, убитого в субботу на танцах во время драки (не повезло парню, бритвой по глазам полоснули, мог бы выжить, но у него проблемы со свертываемостью крови оказались), и детский публичный дом для партийных бонз, обслуживаемый местными приходящими школьницами и школьниками по обоюдному соглашению всех участвующих сторон (накрыли случайно, когда один из бонз увидел в каталоге фотографию собственной дочери, подрабатывающую таким образом себе на травку) и много чего другого, во что сейчас уже мне и самой поверить трудно. Всё-таки южный регион, кровь горячая.