Доктор Красавчик

В смысле, высокий. Я бы сказала, даже величественный – как не в меру обожаемый Катькой Маяковский. Или даже выше.

Скала.

Рядом с таким великаном обычные люди кажутся простыми букашками. Может, я преувеличиваю, но отсюда, с кушетки, он кажется мне именно таким.

– Добрый вечер. – Произносит он безэмоционально.

Скользнув по мне ровным взглядом, делает шаг, берёт из рук предыдущего врача лист с анализами и данными осмотра. Больше я его не интересую, только эти бумаги.

– Угу. – Говорит он, пробегая глазами по строчкам. И отогнув приклеенную к листу бумажку с результатами анализов, снова повторяет: – Угу.

Что это значит?

Я на некоторое время даже забываю о боли.

Заворожено смотрю на эту глыбу, на это средоточие суровости и сдержанности, и думаю вовсе не о том, в какой области он специалист, а о том, какие красивые и большие у него руки. И как чётко сидит на нём его форма – уверенно подчёркивает широкие плечи, прямую спину, узкую талию.

– Хм. – Вдруг выдаёт он, дёрнув одну из бумажек.

Из-под маски слышится едва различимый вздох.

Густые чёрные брови над тёплыми карими глазами приходят в движение. Доктор явно чем-то обеспокоен.

– Что со мной? – Сипло спрашиваю я.

12

Вадим

Вытираю руки о полотенце и прислушиваюсь. За стеной, в процедурке, кто-то беседует: это старшая сестра Анфиса Андреевна в очередной раз распекает кого-то из девочек-ординаторов.

– Какой же ты врач, Людка! – «Ага, ясно, значит Люду Невелину». – Ты ж всю операцию в его очи ненаглядные пролыбилась! Тьфуй! Стыдоба!

– Анфиса Андреевна, я…

– Не Анфискай мне тут! – Слышатся шаги, подошвы её старомодных мокасин шоркают по кафелю. – Таких, как ты, знаешь тут сколько у него? Полное отделение! Да плюс все остальные этажи. И все в глаза ему смотрят! С придыханием! А тебе учиться нужно, впитывать материал, практиковаться. Людей спасать, в конце концов! А как потом? Всё самой делать придётся, и никакого Красавина рядом не будет.

Я хочу кашлянуть, чтобы этот разговор не зашёл дальше допустимых пределов, но не решаюсь – мне становится неловко. Уйти, не произведя шума, у меня тоже вряд ли получится, и я начинаю осторожно пятиться к выходу из помещения.

– Забудь ты про него. – Говорит Анфиса уже мягче. В тонкий просвет из-за приоткрытой двери я не вижу её, но представляю, как женщина деловито подпирает руками свои крутые бока. Она всегда так делает, когда сердится. – По-хорошему тебе говорю, по-женски. Не до вас ему сейчас, не до баб. Нет, не в том смысле…

Я невольно морщусь и качаю головой.

– Просто ему вообще не до этого всего! – Продолжает старшая медицинская сестра. – Так что ты это брось, поняла? Лучше работой займись, иначе хорошего специалиста из тебя не выйдет.

– Но Анфиса Андреевна, он же вроде как…

– Брось, говорю!

Я тихо выскальзываю в коридор и направляюсь в свой кабинет.

Мне нужен крепкий кофе. Срочно.

Хорошо, что Анфиса радеет за ответственность и собранность моих подчинённых, но факт того, что в разговоре она цепляет и мою личную жизнь, буквально выворачивает меня сейчас наизнанку. Меня начинает знобить: то ли от усталости, то ли от волнения после услышанного.

Обычно я сразу пресекаю подобные истории, как с Невелиной: рекомендую ординатору перевестись в другое отделение, чтобы личные инициативы не мешали обучению и работе. И, конечно же, я и прежде замечал её неравнодушные взгляды в мою сторону и робкие, смущённые улыбочки, но почему-то в этот раз ничего не предпринимал.

Теперь же её интерес перерос в крепкую симпатию, это стало очевидным уже для всех вокруг, и непременно помешает рабочему процессу.

Всё дело в таланте Невелиной. Я просто не мог выслать из отделения врача, который в будущем мог бы стать одним из самых успешных онкоурологов в стране. Люда отлично ассистирует на операциях, да и её самостоятельные шаги тоже впечатляют.

Ума не приложу, что делать в этой ситуации…

Отпив кофе, я сажусь на диван и принимаюсь массировать виски пальцами. Мысленно пытаюсь подсчитать, какой сейчас день недели, и сколько уже нахожусь в клинике, но так ничего и не выходит.

– Семь часов переработки, – подсказывает Анфиса Андреевна, врываясь в помещение, – тебе пора завести здесь раскладушку, голубчик.

Я открываю глаза.

Старшая сестра прикрывает дверь, подходит к столу и тут же начинает колдовать с чашками и контейнерами.

– Вот пирожки, Вадюш, с мясом. Кушай, а то знаю тебя: голодом себя моришь, в столовую сходить некогда, а дома когда ещё будешь?

Я улыбаюсь.

Всё желание ворчать на Анфису Андреевну испаряется в миг.

Мне нравится слышать её голос, он такой, по-матерински тёплый, что ли. Нравится видеть, как она хлопочет в моём кабинете, точно у себя на кухне, как ласково ругает молодых сотрудников или нерадивых пациентов, как талантливо организует процесс работы и держит в своих хрупких руках порядок во всём отделении.

Как бы ни хотелось, у меня не получается сердиться на эту немолодую женщину с тяжёлой, грузной походкой и усталым, но добрым лицом.

– Я уже домой собираюсь. – Говорю я, взглянув на часы.

Осталось только сделать усилие и подняться с дивана.

– Да фигушки! – Вдруг выдаёт она. Ставит на стол тарелку с пирожками и вазу с конфетами, хотя прекрасно знает, что я ненавижу сладкое. – Ты уже меня прости, Вадечка, но тут Фролов звонил, вызывает тебя. Беременяшка у него какая-то в приёмном, и это, кажется, по твоей части.

– Сейчас? – Уточняю я, делая глоток обжигающего чёрного кофе.

– Да. – Разводит руками Анфиса и усаживается на стул. – Сам же знаешь, у них, прости господи, именно к вечеру и начинаются все выкрутасы! У моего сына на скорой ближе к ночи самый пик наступает: телефон разрывается. То бабке какой давление смерить, то припадки у психов, то у кого-то первый раз месячные начались, надо проверить, всё ли в порядке с густотой и объемом, то вчера, вон, вообще – один мужик позвонил с холодной мошонкой: «Скажите, она у меня точно нормальной температуры, доктор?». Пришлось ведь трогать!

Я не могу не улыбнуться ещё раз.

Старшая сестра расцветает: она этого и добивалась.

– Ты скушай пирожок, да сходи, посмотри её, ладно? – Ласково говорит она, придвигая тарелку ближе. – Ты же этих беременных знаешь: в боку кольнуло, они «Ой-ай, мамочки, это выкидыш!», но ведь всяко бывает, да? Раз на раз не приходится.

– Конечно. – Вздыхаю я и потираю веки.