Дед, любовь и расстройство психики

– Да всё у меня нормально. Ничё не маленький…

Кошкина смеялась:

– Ты глупенький! – и щурила свои застенчивые глаза.

Сердце кричало внутри, но сказать ничего не получалось. Горло сдавливала немая обида.

Да ещё регбист Козлов принялся за ней ухлёстывать. За эти годы он вырос. Стал сильнее. И его родители были значительно богаче моей одинокой мамы.

Конечно, мама осталась одна, будучи сильной и независимой. Но всё же отца порой не хватало. И это злило.

В том возрасте что-то уже начинало щёлкать в голове. Карманных денег совсем не хватало на те задумки, что ежеминутно рождались… во мне. Не в голове, а где-то… в брюках, в животе или в сердце, которое неистово кричало: "Кошкина, я тебя люблю!"

И пока ловелас Козлов непринуждённо дарил ей подарки, целовал в щёку при встрече, попутно ухаживая ещё за дюжиной таких же Кошкиных… Я кропотливо по копейками собирал на какую-нибудь паршивую коробку конфет.

Не то, чтобы больше ничего не было в тогдашней моей жизни. Было, конечно. Но теперь вспоминается только эта бездумная беготня за юбкой и обозлённость на всех.

Больше я не чувствовал себя таким уж сильным и независимым. Отсутствие денег, девушки и вообще, какого-то увлечения в жизни. Как бы, сломали меня. Сердце скулило от обиды и неразделённой любви.

Господи, почему я тогда не начал писать стихи?

Оглядываясь в прошлое, часто размышляешь о том, почему не удалось стать тем или этим. Бегун, боксёр, политик, поэт. Но в детстве и юности не хочется думать о такой ерунде. Ведь ещё полно времени впереди. Ещё успеешь стать кем угодно!

Не то, что в 17 лет…

Именно в этом возрасте я понял, что стать кем-то в будущем не получится никогда. Становиться нужно только в настоящем.

Голова. Наконец-то начала работать она. Но, в отличии от прочих крикливых органов, голова работала тихо и неторопливо. Лишь изредка в ней что-то щёлкало. Тогда появлялась идея, но затем угасала. Щелчок давал осечку.

Щёлк. Щёлк. Щёлк.

И однажды раздался выстрел. Тот самый, что убил меня в 17 лет.

Образно, разумеется. Иначе, как бы я всё это написал?

Но всё же, это убило мою жизнь. В её привычном для меня понимании. Я лишился мамы. Той самой, на которую злился за то, что она не в состоянии обеспечить моё беззаботное существование.

Не знаю. Может, она забухала, заболела, умерла или я сам уехал за 10 000 км. А, может, просто перестал просить у неё деньги. Не всё ли равно?

Тот, кто досюда дочитал, возможно, увидел в этой истории частицу самого себя. И хочет, чтобы финал оказался воодушевляющим. Герой победит.

Что ж, так и будет. Только финал допишешь ты сам. Не знаю, сколько тебе: 17, 20 или 40.

Поступи, как семнадцатилетний герой этой истории. Убей себя маленького. Отвяжись от мамы, которая, может и не мама вовсе, а просто вечно преследующие обстоятельства, которые всю дорогу мешали тебе стать тем, кем ты мечтаешь.

Мешали в прошлом и будут мешать в будущем.

Просто. Начни сейчас.

Давай.

Вместе

– Красивая у тебя девушка, – три мрачные фигуры стояли около футбольной коробочки, источая дым. Эту фразу выпростала самая подвижная из них. Было видно, как остальные две вздрогнули и смешались при этом. Возможно, что если бы Гена не обернулся, то ничего бы и не случилось.

Если. Бы.

Если бы ей не вздумалось танцевать на дискотеке неизвестно с кем. Если б она не позвонила ему с жалобным голосом. Если бы он всё же проявил волю и не поехал за ней на такси в три часа ночи. Если бы не согласился потом прогуляться за ручку по ночным улочкам. Если б они не срезали путь до её дома через дворы…

М-да… Гена был простым студентом и многому только учился, но давно понял, что это «если бы» никогда не работает.

– Чё ты таращишься, я не понял?!

Гена молча отвернулся и продолжил вести девушку в том же ритме. Тройка фигур сверкнула искрами бычков о землю, отделилась от коробочки и быстро настигла парня с девушкой.

– Слышь?! Чё такой невежливый? – одна из фигур вышла под тусклый свет фонаря и обнажила щербатый рот в заляпанной бородке.

Пришлось остановиться. Гена бросил взгляд по сторонам. Двое других переминались сзади, шаркая носками по асфальту.

– Ребят… – обратился Гена к щербатому, но тот дёрнулся, будто для удара. На уловку студент не попался. Только моргнул глазами и сильнее сжал руку девушки.

– Чё ты менжуешься-то? – хлопнули Гену по плечу. Все трое заржали.

– Вы поболтать хотите или по делу? – парень чуть повысил голос.

– Ого-го, а ты у нас деловой я посмотрю, – говоря это, бородач поправил ворот куртки и отвесил что-то вроде реверанса.

Тройка снова прыснула пьяным смехом.

Затем отсмеявшись, все замолкли на несколько секунд. Гена почувствовал, как дрожит маленькая ладонь, которую он безотчётно сжимал всё сильнее. Ослабил липкую хватку.

Щербатый снова закурил и так приблизился, что его бородёнка щекотнула шею студента:

– Короче, ясен-красен, что проход через наш двор платный. Мы-то в курсе, что ты и твоя тёлочка здесь нормально так время экономите, пока до дома идёте. Вон, Саня сам проверял. Да, Санёк?!

Сзади что-то пробормотали, и вдруг девушка дёрнулась, чтобы крикнуть, но её рот закрыла смуглая ладонь с грязными ногтями.

Гена стоял в ступоре и, глядя на эту картину, размышлял: «Как же эта ладонь может быть настолько темнее её лица?» Этот идиотский вопрос полностью занял сознание парня до тех пор, пока щербатый не окликнул:

– Ну?! Слышал?! Пять минут экономится! За каждую минуту по штуке. Быренько давай! – он сунул руки в карманы джинс и ссутулился.

Тогда Гена понял, что лучшего момента не представится. Он отпустил ладонь девушки и уже сжал кулак, чтобы…

– Ну-ка, сука… – прохрипело над ухом, а ножик щёлкнул у самого горла студента.

Гена попытался двинуться, но кончик лезвия кольнул кадык. Тогда парень разжал ладонь и сунул в нагрудный карман куртки. Там за подкладкой у него всегда лежало две трижды свёрнутые пятёрки. Рука стала елозить в попытке отделить одну бумажку от другой, но тут вмешался щербатый, рванув Гену за рукав. Рыжие купюры спланировали на асфальт.

– О! Вот это я понимаю, – похвалил бородач, нагибаясь, – мужской подход. Тут и на урегулирование всех проволочек хватает. Всё, свободны!